Степан Бандера. «Икона» украинского национализма - Олег Смыслов

— А были ли в УПА этнические русские?

— Этнических русских на наших территориях почти не жило.

— А из числа военнопленных?

— Часто бывало, мы освобождали пленных. Среди них были и русские. Эти пленники действительно были из армии Власова. Среди них считалось более престижным воевать у Власова, так как там они, по их мнению, воевали за русскую идею.

Но если они не хотели воевать у Власова, могли оставаться и у нас.

— Так за какую идею воевали русские в УПА?

— Русские воевали против немцев. И запомните, не все русские были довольны Сталиным. Они были против и советского строя.

— Это был их выбор или им было некуда деваться?

— Выбор. Бывали такие, кого мы освобождали, и они у нас оставались. Эти солдаты пытались потом пробиться к советским партизанам. Русские, которые оставались в УПА, воевали очень хорошо.

— После освобождения Украины советскими войсками как изменилась ваша деятельность?

— Никто не знал, как война закончится. Но в одном мы были уверены: как бы она ни закончилась, нам нужна крепкая армия. Тут нужно сказать, что была ещё одна большая проблема — поляки. В 1943 г. было видно, что немцы будут отступать. Поляки захотели на западно-украинских территориях восстановить свою власть. Для этого было создано польское подполье: «Армия Крайова», «Батальоны Хлопски» и пр. И они начали воевать не против немцев, а против УПА. Мы стали главным их противником на этой территории. А поляки были в союзе с Советами.

Мы были в состоянии воевать и против немцев, и советской «партизанки», и поляков. У нас была массовая поддержка населения. В 1944 г. пришли советские войска. Я уже с февраля месяца находился на оккупированной Советами территории и управлял двумя из трёх группировок — УПА-Юг и Север, а Запад находился в немецкой оккупации. Я планировал рассредоточить все крупные отделения УПА на более мелкие по всей оккупированной СССР территории. Но большевики с помощью НКВД, создав ещё один фронт, оттеснили нас западнее, к фронту с немцами. Хотели нас загнать в окружение и уничтожить. В апреле 5 тысяч повстанцев всё-таки окружили. НКВД смог прижать УПА к самой линии фронта и оставить только небольшой коридор. Их было около 30 тысяч, с танками. Перед нами было две дивизии энкавэдэшников. Начался так называемый бой под Урбами. Он продолжался больше недели. Через неделю запасы кончились, и мы решили пробиваться в тонком месте на север. После прорыва мы сразу же рассредоточились и разбрелись по окрестностям. Больше таких крупных сражений не было.

До 1945 г. шли мелкие стычки. После окончания войны Советы бросили на нашу территорию войсковые части из Германии. Хотели, чтобы армия прочесала леса и осуществила масштабную карательную операцию. Но мы встретили их своими листовками и лозунгами, что мы против армии не воюем. Основной лозунг звучал так: «Братья, красноармейцы! Разум с нами, воюем вместе против режима Сталина!»

— Но если это были мобильные лесные группы, то как вам удавалось вести масштабную пропагандистскую деятельность?

— В каждом селе мы имели своих союзников — это была целая сеть. Теперь об армии. Армия, которая прошла фронт, не слишком хотела воевать. Она ехала домой. Поэтому солдаты прошли сквозь леса не цепью, а колоннами. Часто мы просто махали им рукой (смеётся). А они отвечали нам: «Никого нет, проходите, ребята!». Армия с нами не воевала. Никакой базы для конфликта наших призывников с советскими не было. По моему мнению, недовольство сталинским режимом в армии было очень большим. Побывав в Европе, они увидели разницу. А потом, вспомните, сколько советских сдавались в плен немцам в начале войны. И только когда они увидели, какие немцы сволочи, началось сопротивление.

— Что это было за противостояние после войны: НКВД — УПА?

— Сталинисты создали большую сеть сексотов. Людей шантажировали: или ты станешь агентом, или мы тебя репрессируем в Сибирь. Некоторые прямо говорили, что они завербованы НКВД. Кроме того, после окончания войны Советы создали везде свои стабильные гарнизоны, 3–4 на район. Начались акции, подобные зачисткам в Чечне. Они назывались облавами. Приходилось прятаться в лесных бункерах, в двойных погребах.

— Когда наступила точка перелома?

— Перелом наступил в 1950 году. Мы уже не могли организовать массовые пропагандистские акции. Как только выявлялись факты пропаганды, там концентрировались агенты НКВД. Мы имели большое влияние на молодёжь, но слишком сильно укрепилась сексотская сеть, начались провокации. В 1945 году был создан псевдо-ЦК ОУН в Киеве, куда вербовались студенты-националисты. Псевдо-ОУН связывается с настоящим ОУН на Волыни, объявляя о создании крупной организации. Мы их пригласили к себе и ликвидировали. Это были такие «игры».

— Сколько лет понадобилось НКВД, чтобы свести на нет деятельность вашей организации?

— Это была не заслуга НКВД. Мы сами решали, на сколько нас ещё хватит. Борьба продолжалась и после смерти Сталина в форме движения «шестидесятников», на полулегальной основе. Дальше была Хельсинская группа, борьба за права человека и за право каждой нации иметь свою государственность. Мы больше не брали молодёжь в подполье, а воспитывали её легально. Секрет в том, что подпольщик имеет связи с десятком людей на легальном положении, но легальные члены УПА между собой не знакомы, и в случае провала один не может сдать остальных.

— До какого времени существовало подполье?

— Подполье существовало всегда, но централизованное управление было ликвидировано с моим арестом 23 мая 1954 года.

— Как же вам удалось выжить после ареста?

— Об этом хорошо написал кагэбист Санников в книге «Большая охота». Этот Санников был приставлен ко мне, когда я был в одиночной камере. КГБ было выгодно иметь меня живым, Санников следил день и ночь, чтобы я не покончил с собой. Если бы я погиб, то автоматически стал бы героем. Был 1960 год, и КГБ надо было показать, что они не звери, что они демократы. К тому же, выходя из тюрьмы, я компрометировал себя как человек, который, возможно, пошёл к ним на службу. Тогда я знал, они в любое время могут меня убить. Если бы не изменилась система, очевидно, меня бы уже давно не было. Мне кажется, то, что я живу, — не моя заслуга. Это Божье Провидение (смеётся). Можете верить, можете не верить, но есть силы, которые решают много земных дел.

— Что вы можете сказать в заключении нашей беседы?

— Мы жили с мыслью: будет хоть чуть-чуть демократии — и СССР рассыплется в мусор. Мы не воевали против русских, не воевали против поляков, мы воевали против оккупантов! И сейчас мы не против русских. Но если кто-нибудь снова захочет отнять у нас суверенитет, мы будем против. Это аксиома. А если какой-либо народ хочет иметь своё государство, так это нормально. В сути нашего национализма — отстаивание интересов украинской нации. Точно так же и русские националисты, и любые другие. А международные интересы — только на равноправных условиях…»