Сумасшедшая шахта - Руслан Белов

– В жо-пу воль-ну-ю, – почти по буквам выдавил Бельмондо, ковыряясь в зубах жженной спичкой. – М-не хо-ро-шо и та-к.

– И м-не, – добавила Ольга, не сводя пустых глаз с открывающегося у горизонта серого моря.

– Как хотите... – пожал плечами Шура. – Прямо сейчас в Шамору поедем. Там вас Ирина обработает для повышения жизнестойкости и боеспособности и завтра – вперед, на танки!

В Шаморе зомберкоманду до утра поместили в Валерином особняке, вернее в его просторном, но душном подвале, половину которого занимали каркасные ящики с мебелью. По приказу Шуры мужчины разобрали несколько ящиков с полосатыми матрацами и разлеглись на них, плотоядно поглядывая на Ольгу, из-за жары сразу же скинувшую с себя кофточку и оставшуюся по пояс голой. Заметив эти взгляды, Шура погрозил им указательным пальцем и приказал отдыхать.

Когда все четверо уже лежали, рассматривая влажный от сырости потолок или приводя в порядок личное оружие, в подвал сначала вкатилась инвалидная коляска, управляемая чем-то недовольным Валерой, а вслед за ним вошла сосредоточенная Ирина Ивановна в белом халате с небольшим медицинским чемоданчиком в правой руке. Внимательно осмотрев лица личного состава зомберкоманды, она приказала им повернуться на живот и, открыв на полу чемоданчик, начала готовить сто миллиметровый шприц к инъекциям. Приготовив, уколола каждого в позвоночник чуть ниже шеи. Затем отошла к находившемуся в глубине подвала Валере и нервно, но вполголоса, начала ему что-то выговаривать. Явно недовольный характером (и предметом?) их разговора, Шура мотнул головой, отошел к окошку и начал внимательно рассматривать защищавшую его ажурную решетку.

Разговор супругов закончился тем, что Ирина Ивановна с размаху ударила Валеру нижней частью кулака по макушке. На глазах инвалида моментально выступили слезы, но, тем не менее он метнул дергающиеся руки к отворотам халата супруги и, сильным движением притянув ее к себе, вцепился своими длинными желтыми зубами ей в нос. Ирина Ивановна истошно завизжала и, кое-как освободив свой вспухший и покрасневший носик, начала бешено колотить Валеру сжатыми кулачками.

Зомберкоманда наблюдала за семейной сценой вполглаза. Но вдруг Ирина Ивановна прекратила мутузить своего благоверного и, глотая воздух, уставилась в сторону окна. Члены зомберкоманды как по приказу повернули головы в ту же сторону и... увидели монстра трехсотпроцентной трансформации.

Через секунду в Джекилле – Хайде приморского копчения сидело четыре пули, а еще через полсекунды – восемь. Но свинец не обездвижил разъярившегося Шуру – он продвигался к соратникам тяжело, но неостановимо. Когда в нем сидело уже десять пуль (у Бельмондо заклинило недочищенный пистолет, а у Ольги кончились патроны) Валера с Ириной Ивановной были мертвы. Они были убиты как и Хачик, посредством поворачивания голов на сто двадцать градусов по часовой стрелке. Получив две недостающие пули, Шура упал на своих жертв и затих. Бельмондо подошел к нему и ткнул дулом пистолета в шею. Шура сразу же открыл глаза и светло улыбнулся. Было видно, что он старается, чтобы улыбка получилась как можно теплее. Когда вокруг него стояла вся зомберкоманда, он, набираясь сил, закрыл глаза. Для предсмертного отдыха ему потребовалось около трех минут. Распахнув веки по их истечении, Шура немигающим взглядом уставился на Черного. Рассмотрение длилось секунд пятнадцать, затем он, пузырясь кровью из ран на груди и шее, прошептал:

– Ольга... бухта... от-ме-ня-ет-ся... Идите... Инессе... На Ши... Шилинку, – и умер.

Оставив трупы хозяев в подвале, зомберкоманда в поисках холодильника со съестным поднялась в комнаты. Обстоятельно утолив голод колбасой и кефиром, они последовательно поимели Ольгу на широкой кровати с голубым, пахнущим лавандой, бельем. После всеобщего и полного удовлетворения чувств они уселись тесным рядком на полу, на бескрайнем и пушистом персидском ковре, и начали думать.

– Пой-дем? – так ни до чего и не додумавшись, первый нарушил тягучее молчание Бельмондо.

– П-ой-дем... – ответил Черный, также не преуспевший в мыслительном процессе.

Они вышли во двор. Небо голубело. Пахло морем и тайгой. Почесав грудь, Баламут уселся в машину и начал ее заводить.

– Не... – покачал головой Бельмондо, заглянув в кузов. – Он... ск-аза-л: "Идите".

Не ответив и словом, Баламут вышел из машины и присоединился к уже выходящим из ворот товарищам.

4. Возвращение на Шилинку. – Инесса ошиблась в дозировке. – Плюс поголовная химизация всего населения... – Буйных прибыло. – Придется лезть опять...

Черный знал дорогу, хотя и не ведал откуда. Он знал, что до Шилинки можно добраться двумя путями – через Арсеньев и Новочугуевку и через Находку и Щербаковку. Последняя дорога петляла рядом с побережьем и была несколько короче, поэтому Черный выбрал ее. Выбор этот мог бы показаться непродуманным – вдоль побережья было полно военно-морских баз и, соответственно, пограничников, а у пограничников в каждом населенном пункте были друзья пограничников, в основном из числа пионеров тридцатых годов и браконьеров. Но Черный чувствовал, что сможет избежать осложнений. В одном из промтоварных магазинов он купил за двести долларов четыре энцефалитки, в другом – крепкие туристические ботинки, рюкзаки и котелок, в третьем – молотки, в четвертом – еды на неделю. Как только пригороды Владивостока остались за плечами, они переоделись, быстро прикрепили к молоткам длинные ручки и стали ничем не отличимы от геологов, проводящих маршруты в тайге (хотя, если бы хоть один приморский геолог увидел их, то немедленно бы побежал в ближайшее отделение ФСБ и сделал бы там следующее заявление: "Где это видано, чтобы российские геологические организации в конце девяностых годов получали хоть какие-нибудь деньги на полевые исследования?").

Шли от зари до зари без привалов и остановок. Каждый день преодолевали по 60-65 километров. Когда становилось темно, разводили костер, кипятили чай и пили его, заедая шоколадом и копченой колбасой.

В утренних сумерках второго дня перехода на место их ночевки вышел тигр-убийца. Почувствовав неладное, Черный, лежавший со стороны тайги, проснулся и в полутора метрах от себя увидел желтые немигающие глаза огромного тигра. Он сразу же отметил, что в них было что-то от слабости, нерешительности, чуть-чуть, но было. "Боится, сука!" – подумал Черный и презрительно скривил губы. Глаза тигра немедленно сломались, он мотнул хвостом и подался назад... А Черный пошарил рукой под боком, нашел сухую ветку и, с криком "Бры-сь, перн-атая" швырнул ею в тигра. И тот отпрянул в сторону, как кошка от шлепанца, и убежал в тайгу.

На пятый или шестой день зомберкоманда вышла на Шилинку. На площадке перед Конторой Смоктуновский развешивал белье. Увидев старых знакомых, он не удивился и, закивав головой, помчался в здание. Через минуту из Конторы, поправляя передник, выбежала Инесса. На раскрасневшемся ее лице сияла радостная улыбка. Она подошла к Бельмондо, взяла его за обе руки и стала вглядываться в глаза. Не найдя в них ничего, нежно погладила по щеке и прошептала:

– Бедненький ты мой... Шура умер, да?

– У-мер, – ответил Бельмондо и начал ногтем мизинца выковыривать из зубов застрявшую там жилку из утренней колбасы.

– Он вас любил... – погрустнев, сказала Инесса и вздохнула. – Пойдемте со мной.

И повела прибывших на второй этаж, в комнату, в которой ранее они никогда не были. Открыв дверь тремя ключами, впустила зомберкоманду в сверкавшую чистотой и никелем больничную палату на четыре койки и коротко приказала:

– Ложитесь и не вставайте! – и, о чем-то задумавшись, вышла.

Через полчаса она вернулась с подносом, на котором громоздились капельницы, шприцы и бутылочки. Еще через полчаса каждый зомбер, получив по уколу в верхний отдел шеи, был присоединен к капельнице. Когда Инесса уходила, все уже спали мертвецким сном.

...Сознание к нам возвращалось постепенно. Час за часом, превращаясь в людей, мы прокручивали в памяти события минувших дней и ужасались содеянному. Десятки убитых и искалеченных людей, взрывы и поджоги, скотская ежедневная групповуха, каждый следующий день выздоровления оценивались нами все мучительней и мучительней. Сначала наши преступления вызывали у нас легкие сожаления, потом они последовательно стали восприниматься как гадкие, отвратительные, гнусные, омерзительные, преступные, нечеловеческие... Мы не могли смотреть на Ольгу, часами плакавшую в подушку. Сопереживание чужой боли проникало в нашу кровь и мы уже не могли думать ни о чем другом, как о всемерной бескорыстной помощи всем пострадавшим от наших рук людям и семьям, и не только им, но и всем страждущим, на всей этой грешной земле...

Но Инесса вылечила нас... Как-то войдя в палату и увидев нас совершенно убитыми раскаянием, она испуганно покачала головой и растерянно запричитала: