Любовь Лилы - Нора Робертс

— Он с ума по ней сходил.

Перехватив пальцы Лилы, Макс поднял ее на ноги и на миг замер, любуясь возлюбленной в полумраке — музыка и отблеск свечей окутывали их со всех сторон.

— Днями и ночами мечтал о ней. Ее лице…

Он погладил скулы, подбородок, шею.

— Всякий раз, закрывая глаза, видел ее. Чувствовал ее вкус…

Макс прижался к Лиле губами.

— Каждый вдох напоминал о ее поцелуях.

— И она, лежа в одинокой кровати ночь за ночью, страстно желала его прикосновений.

Сердце тяжело забилось, когда Лила стянула рубашку с плеч Макса, тело затрепетало, стоило ему развязать пояс ее халата.

— Вспоминала, как он пожирал ее глазами, раздевая.

— Вряд ли он хотел ее больше, чем я тебя.

Одежда упала на пол, Макс притянул Лилу ближе.

— Позволь показать тебе.

Свечи мягко мерцали. Единственная нить лунного света проникала сквозь щелочку в шторах, музыка и аромат хрупких цветов воспламеняли страсть.

Приглушенные обещания. Безрассудные ответы. Низкий хриплый смех, задыхающиеся всхлипы. От терпения к безудержности, от нежности к страсти. Всю темную бесконечную ночь оба оставались неустанными и ненасытными. Легкое касание могло вызвать дрожь, неистовая ласка — слабый вздох. Они соединялись то как щедрые любовники, то как воины в битве.

Едва начинало казаться, что наступило пресыщение, мужчина и женщина снова поворачивались друг к другу, чтобы возбудить или успокоить, прильнуть или отпрянуть, и так до тех пор, пока не погасли свечи, и серый рассветный луч не вполз в комнату.

Глава 11

Ожидание утомляло Хокинса до тошноты, бесил каждый день, впустую проведенный на острове. Еще сильнее злило то, что пришлось бросить несложное перспективное дельце в Нью-Йорке, которое сулило, по крайней мере, десять кусков. Вместо этого он вложил почти половину своих накоплений в грабеж, который все больше походил на провал.

Он знал, что Кофилд хорош в своем ремесле, мало кто умел так ловко вскрывать замки или ускользать от полиции. За десять лет сотрудничества они провели несколько высокодоходных операций. Именно поэтому сейчас он тревожился.

В этот раз все пошло наперекосяк. Чертова университетская крыса разбила в пух и прах все замыслы. Хокинса раздражало, что Кофилд, считая его дуболомом, не позволил разобраться с Квартермейном, а ведь легко можно устроить тихий несчастный случай.

Настоящая проблема состояла в том, что Кофилд одержим изумрудами. Говорит о них день и ночь… и говорит так, словно они живые существа, а не просто симпатичные блестящие камешки, которые принесут много чудесных хрустящих наличных.

В конце концов Хокинс начал подозревать, что Кофилд не намерен похищать ожерелье, и, почуяв обман, начал следить за партнером, как ястреб. Как только Кофилд ступал за порог, Хокинс шнырял по пустому дому, разыскивая хоть какой-то ключ к истинным намерениям сообщника.

И еще его безудержная ярость. Кофилд славился перепадами настроения, но теперь отвратительные истерики приключались все чаще. Вчера ворвался в коттедж, побелевший, с дикими глазами, трясясь от бешенства, и только потому, что одна из Калхоунов не появилась на своем рабочем месте в парке. Разгромил одну комнату — буквально кромсал мебель кухонным ножом, пока не пришел в себя.

Хокинс боялся психа. И хотя был коренастым мужчиной, склонным пускать кулаки в ход, но не имел никакого желания физически противостоять Кофилду. Нет, только не тогда, когда в глазах у того сверкал безумный блеск.

Единственную надежду на получение законной доли и бесшумное исчезновение Хокинс возлагал теперь на свою способность обвести Кофилда вокруг пальца.

Кофилд часто уходил в парк, и Хокинс тут же приступал к кропотливым методичным поискам. Пусть он казался несколько грузным, и соучастники считали его нудным, лишенным остроумия человеком, зато умел обыскать комнату, почти не потревожив пыль.

Хокинс решил начать с очевидного — со спальни партнера. Просеял украденные бумаги, затем с отвращением отложил листочки. Ничего полезного. Если бы Кофилд нашел что-нибудь, то никогда не оставил бы на виду.

Потом перетряхнул книги. Он знал, что Кофилд любит прикидываться образованным, даже эрудитом, хотя учился не больше, чем сам Хокинс. Но в томах Шекспира и Стейнбека не было ничего, кроме слов.

Хокинс перевернул матрас, изучил ящики в бюро. Не натолкнувшись на пистолет Кофилда, решил, что тот сунул оружие в рюкзак перед встречей с Лилой, потом осторожно заглянул за зеркала, за полки и под коврик. И начал подозревать, что недооценил напарника, но тут повернулся к стенному шкафу.

Там из кармана джинсов вытащил карту, едва видневшуюся на пожелтевшей бумаге. Хокинс нисколько не сомневался в ценности находки — ясно изображены Башни, а также направления, расстояния и несколько ориентиров на местности.

Карта к сокровищам, решил Хокинс, разглаживая листок. Едкая злоба накатилась на него, пока он рассматривал линии и метки. Лицемерный Кофилд нашел схему среди украденных документов и спрятал у себя в комнате. Ладно, подумал Хокинс, в эту игру могут играть двое. Он выскользнул из спальни, засунув карту в собственный карман. То-то рассвирепеет Кофилд, когда обнаружит, что закадычный дружок выхватил изумруды у него из-под носа. Хокинс почти жалел, что не сможет лично полюбоваться этой картиной.

Он нашел Кристиана. Все оказалось настолько легче, чем предполагалось, что Макс довольно долго просто сидел и пялился на книгу в руке. Проведя менее половины дня в библиотеке, Квартермейн наткнулся на пыльное издание «Художники и их творчество 1900–1950». Терпеливо перелистал фамилии на букву «А», потом внимательно просмотрел на букву «Б» и нашел. Кристиан Брэдфорд, 1884–1976. Хотя имя и фамилия ободрили Макса, он не ожидал, что обнаружит так быстро. Но статья поставила все на свои места.

«Успех к Брэдфорду пришел только в последние годы жизни, но и ранние работы вскоре после его смерти взлетели в цене».

Макс скользил глазами по трактату о стиле художника.

«Брэдфорд, которого в свое время называли цыганом из-за привычки к постоянным переездам, часто расплачивался своими картинами за жилье и еду. Плодовитый художник, он мог создать полотно всего за несколько дней. Говорили, что он способен работать двадцать часов без перерыва, когда посещало вдохновение. До сих пор не ясно, почему он ничего не создал с 1914 по 1916 год».

«О Господи», — прошептал Макс и провел влажными ладонями по брюкам.

«В 1925 году женился на Маргарет Дуган, имел одного ребенка, сына. О личной жизни известно крайне мало, до самой смерти он оставался чрезвычайно замкнутым человеком. После шестидесяти перенес изнурительный сердечный приступ, но продолжал рисовать. Умер в Бар-Харборе, штат Мэн, где больше полувека владел домом. Доживал свои дни с сыном и внуком».