Повседневная жизнь современного Парижа - Ольга Семенова

Рынок камней издавна принадлежит в Париже еврейским и ливанским ювелирам, но триадам удалось проникнуть и сюда. «Общество братьев» и банда Гуанга в 1985–1986 годах смогли продать голубых топазов общей массой в десять тысяч карат. Каждый камень был запечатан в пакетик с надписью «Бриллиантовый клуб Анвера» и сертификатом подлинности, подписанным серьезным ювелиром Иоакимом Гольдштейном. На самом деле Гольдштейн эти камни не видел, ничего не подписывал, а вся эта красота была изготовлена в Гонконге. Торгуют триады и синтетическими бриллиантами. Они стоят 150 евро за карат, но «ювелиры» продают их во много раз дороже, рассказывая трогательную историю про камбоджийского беженца, который решил расстаться с семейными драгоценностями для покупки квартиры. Пользуются спросом и золотые слитки. Они изготовлены из меркурия и покрыты трехмиллиметровым слоем золота. К каждому прилагается сертификат подлинности. Продаются они китайским трудягам, которые ищут надежного вложения денег.

По подсчетам полиции, сделанным в 1990 году, во Францию ежегодно нелегально приезжают пять тысяч китайцев — это те, кому удается пройти пограничный контроль. Многих задерживают на границе. В 2002 году полиция остановила на границе и выпроводила 4500 китайцев. Это на 73 процента больше, чем в 2001 году, а уже в первые месяцы 2003 года их число увеличилось еще на треть. По словам шефа Центрального бюро по репрессиям незаконной эмиграции и подпольной работы иностранцев Дэни Пажо, китайские эмигранты стали их главной проблемой. Цена за возможность нелегально приехать во Францию колеблется у триад от 15 до 30 тысяч евро. И выплачивать ее нужно как можно быстрее, расправа с запаздывающими безжалостна. В феврале 1993 года Жиао Зуангси и его жена Ксиао Пингшу, приехавшие из провинции Чжэцзян, были захвачены триадой в комнатке отеля. Их заперли в пустой квартире, пытали, требуя немедленно заплатить долг, изнасиловали беременную Ксиао. Только через несколько дней французской полиции удалось выследить гангстеров. В январе 2003 года на улице д’Обервилье семнадцатилетнего китайца подвесили за ноги на девятом этаже. Мучители хотели заставить паренька позвонить родителям, оставшимся в Китае, и попросить у них денег. Веревка оборвалась, падение юноши было чуть смягчено проводами, поэтому он выжил, но был парализован.

Известным орудием наказания стал у триад квадратной формы нож, называемый «листком мясника». Он так ранит руки и ноги должников, что они лишаются возможности работать, то есть обрекаются на голодную смерть.

Чтобы получить деньги, китайские бандиты не чураются и киднеппингом. 16 апреля 1987 года китаец Ши Тан, приехавший из Камбоджи и поселившийся во 2-м округе на улице Фобур-Сент-Антуан, обратился в полицию с заявлением о пропаже сына Даниэля. Он неуверенно выдвинул версию о побеге, но полиция ее отвергла, малышу всего два года. Остальные члены семьи открыто говорили о похищении. Ребенка взяли из семейного ателье по выделке кож трое неизвестных. Полицейским удалось его найти. Целый и невредимый, карапуз бродил по пустой квартире на улице Жозеф де Местр. «Хату» держала криминальная организация, специализировавшаяся на похищении детей из азиатских семей…

В конце 1980-х годов в комиссариате 13-го округа один полицейский решил уговорить всех крепких китайских пареньков округи, занимавшихся карате, стать полицейскими. Те отнекивались. Полицейский ужесточил тон, «или будем коллегами, или ждите неприятностей». Ребята, работавшие на банду Гуанга, пожаловались начальству, и вечером полицейский увидел на двери своей квартиры дохлую крысу со вспоротым животом. Чертыхаясь, он пошел в подвал за ведром и щеткой, а там его поджидали четыре сотрудника триады. Они сломали ему щиколотки и запястья и исчезли. Полицейский «тонкий» намек понял, ни словом не обмолвился о произошедшем руководству и больше вербовать китайцев в полицию не пытался.

Но самая страшная расправа ждет предателей из своих. В мае 1986 года хозяин вьетнамского ресторана 42-летний Таг Нгиен, тесно сотрудничавший с триадой «Чистая семья» и заподозренный в контактах с полицией, был расстрелян в своей квартире вместе с женой и двумя детьми. Ночью члены банды забрались в морг и обыскали тело убитого, чтобы найти печать триады, которую Нгиен, как один из ее высших чинов, носил на шнурке на шее.

…Полицейская из Гонконга — 25-летняя миловидная девушка смогла войти в доверие к руководителю одной из триад Тчангу, прозванному Большим Изобилием. Стала его любовницей, путешествовала с мафиози по Европе, Гонконгу и Сингапуру и поставляла ценную информацию своему руководству. Один из «братьев» (так называют друг друга члены банд) заподозрил девушку. Незаметно сняв отпечатки пальцев, отправил их подкупленному полицейскому в Гонконг, и тот моментально прислал все данные агента. Девушку пытали в течение двадцати одного дня под присмотром полусумасшедшего врача-наркомана. Ей отрезали руки и ноги, ампутировали грудь и глаз (второй глаз оставили, но отрезали веко), а на животе вырезали символ гонконгской полиции. Установили над ней зеркало, и она видела свое превращение в окровавленный обрубок. Каждый день садисты делали новые фотографии и отправляли их полицейскому руководству — чтобы не повадно было внедрять новых агентов. Понятно, почему среди китайцев так мало осведомителей, а существующие крайне ненадежны и при первой возможности прерывают контакт. Тюрьма их не пугает, она — санаторий по сравнению с тем, что их ждет при встрече с «патрульным ветра», как называют следователя триады, разбирающегося с предателями. Интересно свидетельство одного из членов триады. «Даже преданные триадам „братья“, прежде чем отправиться на „акцию“, устраивают жертвоприношение — режут петуха и пьют его кровь. Эта церемония происходит между вооруженными членами клана, но затем к празднику присоединяются остальные братья и он продолжается до тех пор, пока коммандос не уедут на акцию. Каждый из них знает, что будет сделано все необходимое, чтобы он вернулся целым и невредимым — один из коммандос остается в наблюдении и предупредит о малейшей опасности. В случае вмешательства полиции приказ один: поднять руки и сдаться. Ни в коем случае не открывать огонь по полицейским. После ареста за дело возьмутся адвокаты. Оплаченные триадами, они внесут залог и постараются добиться минимального наказания. Семейства братьев будут полностью взяты на содержание триадой. Но горе тому, кто решит поиграть в индивидуалиста и специалиста по расплывчатым признаниям. Самые крепкие стены тюрьмы не смогут его защитить, кровью заплатит и его семья. Ликвидация пройдет в тайне, трупы не найдут».

…Мой отец, посетив Китай в 1986 году после длительного перерыва (первый раз он побывал там накануне культурной революции), встретился с китайской интеллигенцией — писателями, переводчиками-русистами, лингвистами, многие из которых отсидели большие сроки при Мао. Даже в застенках эти люди жили творческой жизнью: писали книги и статьи, переводили русских авторов. За все путешествие отец не увидел ни одного праздного человека: все что-то готовили, мастерили, шили в крохотных мастерских, тут же продавали с маленьких лоточков. И китайские интеллигенты, и простые труженики напоминают мне зеленые ростки, несмотря на кажущуюся хрупкость, пробивающие толстый асфальт. Их не согнули ни террор Мао на родине, ни гнет триад в эмиграции.

Моя подруга Валери — дочь французского художника Либиона и полувьетнамской актрисы, время от времени звонит и предлагает «поехать к китайцам». Это значит провести вечер с мужьями и детьми в нашем любимом китайском ресторане 13-го округа. Мы загружаем гомонящих отпрысков в машины и двигаемся в путь. Место для парковки возле ресторана найти сложно, поэтому мы оставляем машины перед воротами большущего склада, за которым приглядывает старый камбоджиец с широким непроницаемым лицом. Взяв маленькую купюру, он без всякого выражения произносит «мерси» и исчезает в ночном мраке за воротами склада.

В гигантском зале ресторана на первом этаже высотного здания с китайскими бутиками, ювелирными лавочками и китайским супермаркетом уже вовсю идет веселье. Бегают в полумраке официанты с дымящейся лапшой, жареными креветками и «лакированной» уткой на подносах, посверкивают в свете прожекторов зеркальные шары под потолком, играет музыка, поет на подиуме кокетливая китайская певица. Рядом с нами празднуют юбилей (наверное, восьмидесятилетие) китайского старика в наглухо застегнутой рубашке и тщательно отутюженных брюках. Вокруг него сидит сияющая родня: седые сыновья и дочки, тридцатилетние внуки и внучки, худосочный молодняк Радостно хлопая в ладоши, старик задувает свечки на торте. Наступает черед пения в честь юбиляра. Одна из внучек или младших дочек, не по-китайски крепкая красивая сорокалетняя китаянка, смело выходит на эстраду и замечательно поет, за ней вторая, третья. Моя подруга, щуря чуть раскосые, «четвертьвьетнамские» глаза, с добродушной завистью замечает: «Нет, эти китайцы могут все! Даже поют, как профессиональные певцы».