Армагеддон. Книга 1 - Аллан Коул

Вывернутый наизнанку, Дмитрий Айзенберг сумел-таки подняться с пола, с тем чтобы, вытерев физиономию рукавом, принять горизонтальное положение, а именно – замертво рухнуть на койку. Спустя полминуты каюту огласил раскатистый храп собрата, услышав который Дэвид, словно заправское привидение, выскользнул из недр стенного шкафа и бесшумно приблизился к спящему.

Дмитрий захрапел на новый лад, заставив Дэвида улыбнуться.

– Везёт тебе, ублюдок, – сказал Келлс вслух.

На всякий случай – чтобы обезопасить себя от случайностей – Дэвид при помощи инъекционного пистолета ввёл Дмитрию в вену снотворное. Если не считать крепкого, беспробудного сна в течение как минимум восьми часов, единственным эффектом этой инъекции должно было стать весьма болезненное пробуждение и мучительное ощущение похмельного синдрома.

«Не столь большая цена, – подумал Дэвид, – за то, что тебя не прихлопнули, когда ты на карачках ввалился в собственную каюту».

Выключив свет, Дэвид взялся за работу. Для начала он просканировал наиболее важные для идентификации личности параметры организма мичмана Айзенберга. Обследованы были отпечатки пальцев, радужная оболочка и разветвление оптического нерва, проанализирован состав крови и слюны. Скопировав эту информацию, Келлс мог беспрепятственно проходить через системы контроля, основанные на физико-химических параметрах человеческого тела.

Дмитрий захрапел громче. Дэвид усмехнулся. Если не считать храпа, то теперь он, Дэвид Келлс, – точная копия мичмана Айзенберга, по крайней мере в рамках необходимого.

Чувствуя себя воплощённым милосердием, Дэвид выскользнул из каюты, предоставив спящему Дмитрию и дальше храпеть в своё удовольствие.

Положительным эмоциям не суждено было долго господствовать в душе Келлса.

Успев сделать лишь шаг из кабины гравилифта, Дэвид Келлс почувствовал опасность.

От лифта в разные стороны расходились лучи коридоров и переходов – огромный, бурлящий жизнью организм медсанчасти космической крепости «Бородино» со всеми положенными госпиталями, лазаретами, изоляторами, клиниками и лабораториями. В этот час – условной ночи в госпитальном секторе – пациентам предписывалось спать. Освещены были лишь полупрозрачные двери кабинетов и комнат дежурного медперсонала. Эти матовые двери отбрасывали в коридоры редкие пятна тёплого желтоватого света. Судя по их количеству, госпиталь станции не был перегружен. Самих врачей нигде не было видно, лишь время от времени медсёстры или санитары пересекали коридоры, чтобы выполнить назначенные пациентам процедуры.

B общем, панорама госпиталя с центральной лифтовой площадки представляла собой предельно мирное, даже тоскливое зрелище. И вдруг сквозь слой этой умиротворяющей ваты мозг Дэвида пронзило, словно стрелой, ощущение опасности. Келлс напрягся, как собака, учуявшая запах близкой дичи. Сходство с охотничьим псом усиливалось дрожанием напряжённо принюхивающихся к окружающим запахам ноздрей. Точно так же были напряжены и остальные органы чувств Дэвида. Словно огненная нить зажглась в позвоночнике, воспламеняя снопами искр нервные окончания. Взгляд Дэвида стремительно переходил с одного сектора на другой. Более всего Келлс походил сейчас на сжатую биопружину, которой достаточно тревожного сигнала одного-единственного нейрона, чтобы сорваться с курка и перейти от ожидания к действию.

Развитые веками тренировок охотничьи и боевые инстинкты Дэвида обострились до предела, пытаясь определить, откуда исходит опасность. Перво-наперво Дэвид убедился, что никто не следит за ним сквозь оптику прицела из какого-нибудь тёмного закоулка. Шёпотом активировав гремлин-шкатулку и проконсультировавшись с её обитателями, Келлс отбросил также и версию, согласно которой он мог не заметить особо засекреченного рубежа контроля и стать объектом внимания тех, кто находился за пультами служб безопасности и наблюдения.

И всё же, несмотря на успокаивающую информацию, ощущение опасности, напоминающее непрерывно звучащее шипение растревоженной кобры, не исчезало. Постепенно неясное ощущение переросло во вполне конкретное предположение, а затем и в уверенность, что незадолго до Дэвида неподалёку отсюда прошёл кто-то очень опасный. В сознании Келлса этот незнакомец предстал чем-то вроде смерти с косой, алчущей скорбной жатвы. Но более всего поразился Дэвид тому, что этот след, этот аромат смерти был ему смутно знаком. Не встречался ли он с опасным незнакомцем когда-то раньше?

Мысленно дав себе хорошего пинка, Дэвид заставил себя отбросить эти мысли. Не будь болваном, Келлс! Никогда в жизни ты не встречался с этим сукиным сыном. Доведись вам оказаться в одном и том же месте в одно и то же время – и либо ты убил бы его, либо он – тебя. Другого не дано.

В этой ситуации у Дэвида было три варианта дальнейших действий, учитывая изменение обстановки в связи с появлением на сцене столь значительного персонажа, не заявленного в предварительной программе. Первый вариант: сваливать отсюда подобру-поздорову, пока этот тип не учуял Дэвида, вторгшегося в его логово. Разумеется, при таком развитии событий выполнение задания катилось, мягко говоря, к чертям собачьим, зато был шанс сохранить секретность миссии бойца «Одиссея». Второй вариант, если говорить о личном отношении, устраивал Дэвида больше. Заключался он в том, чтобы, бросив порученное дело, начать охоту за опасным противником, выследить его и попытаться, пусть даже ценой собственной жизни, отправить этого ублюдка на тот свет. Не одно поколение бойцов корпуса «Одиссей» будет признательно Келлсу за доброе дело. Что касается полученного задания, то при варианте номер два оно катилось к чертям собачьим ровно с тем же ускорением, что и в варианте номер один.

Оставался ещё один вариант. Номер три.

Дэвид чуть снизил напряжение нервной системы и проследовал в госпитальный сектор.

Он двигался небрежной походкой, словно по давно знакомым помещениям. Миновав открытую дверь ординаторской, Дэвид не привлёк к себе особого внимания. Никто не заметил ничего необычного в высоком, подтянутом медбрате, идущем по коридору с подносом, заставленным склянками с медикаментами, в одной руке и видеопапкой с историями болезней – в другой. Да и спроси его кто-нибудь, чем он занимается в столь поздний час, Дэвид не дал бы повода для подозрения. При помощи гремлин-шкатулки он заранее внёс небольшие изменения в компьютерный список дежурств и процедур. Теперь любой терминал, отвечая на запрос, выдал бы информацию, что медбрат Дмитрий должен выполнить один из ежедневных физических и фармакологических контрольных осмотров пациента по имени Билли Иванов. Ночной осмотр полагалось произвести ровно в два часа пополуночи.

Дэвид был хорошим актёром. Иначе в его деле и не выживешь. Но что и как он играл в ту ночь, по его мнению, было вполне достойно Драматической Премии Галактики. Труднее всего было сохранять облик, перевоплотившись в русского прапорщика медицинской службы, ощущая присутствие поблизости смертельно опасного врага. Далеко не сразу Дэвид убедился, что коварный незнакомец не только прошёл перед ним тем же маршрутом, но и крадучись вернулся обратно, ступая по своим следам, словно возвращающийся с охоты тигр.

Наконец Дэвид подошёл к палате Билли Иванова. Несколько мгновений он колебался, прежде чем войти. Внутреннее чутьё безошибочно указывало, что невидимый противник тоже заходил в эту дверь. Нет, сейчас его в палате не было, но Дэвид не мог быть уверенным, что тому не придёт в голову вернуться сюда ещё раз. Сознание Дэвида раздвоилось. С одной стороны, воин, охотник, бесстрашный мастер боевого искусства, он жаждал встречи с противником. С другой – исполнительный, дисциплинированный офицер корпуса «Одиссей» не мог позволить себе роскоши щекочущего нервы поединка в ущерб выполнению задания.

Как же хочется уничтожить этого незнакомца, даже от следов которого за версту воняет смертью. Нет, убить подобное исчадие – не грех. Скорее – искупление других грехов. Многих грехов, из тех, что тяжким бременем лежали на душе Дэвида Келлса.

И всё же чувство долга – донельзя обострённое в сознании Келлса – пересилило соблазн. Дэвид заставил себя отвлечься от кошмарного невидимого следа и зайти в палату Билли.

Глава 20

Комната для допросов на станции «Бородино» ничем не отличалась от других помещений, предназначенных для этой цели где бы то ни было. Как заведено, она выглядела угрюмой, холодной, неуютной. Те же три голые стены, то же зеркало вместо четвертой, тот же стального цвета длинный стол с двумя стульями по противоположным сторонам.

Танина жертва застыла по стойке «смирно» у одного из стульев. Как и любой человек, ожидающий допроса магистра расследований, этот русский офицер был изрядно напуган. Но помимо страха в нем было и нечто противоположное: уязвленное, но всё ещё живое достоинство обреченного гладиатора.