Марсианское диво - Алексей Корепанов

Шевельнулся и приподнял голову лежавший ничком Свен Торнссон. Коротко вздохнула и открыла затуманенные глаза Флоренс Рок. Алекс Батлер потер пятно на рукаве своего комбинезона, посмотрел на пальцы – на них ничего не осталось. Понюхал рукав – никаких посторонних запахов. Он обернулся – сзади призрачно светилась стена. А впереди темнел неширокий проход. Вероятно, именно этим путем они и пришли сюда, в небольшое, абсолютно пустое помещение с низким потолком – но когда? зачем? откуда?.. Или они вовсе сюда не пришли, а попали каким-то иным способом?.. Их сюда принесли?..

Торнссон уже сидел, обхватив руками колени, и вид у него был такой, словно он упорно, но безуспешно пытался решить какую-то задачу – или что-то вспомнить. Флоренс тоже сидела и молча осматривалась. Волосы у нее спутались, а лицо было несколько отрешенным; так выглядят люди, только-только очнувшиеся после наркоза.

И никто из астронавтов словно бы не решался нарушить молчание.

Батлер посмотрел на часы: табло было темным, без единой цифры.

– Где мы? – Тревожный полушепот Флоренс наконец нарушил тишину. – Боже, мне столько всякого привиделось…

Ареолог подался к ней:

– Ты что-то помнишь?

Флоренс неуверенно пожала плечами:

– Н-нет… пожалуй… Просто какое-то общее впечатление: что-то было. А вот что?..

– У меня то же самое, – вступил в разговор Торнссон. – Ну, точно как бывает, когда просыпаешься и еще несколько мгновений что-то помнишь из своего сна. Но все тут же выветривается, как на сквозняке. Признаться, я думал – нам крышка.

– Я тоже, – кивнул ареолог. – У меня часы не работают. А у вас?

Свен и Флоренс одновременно приподняли руки. Пилот помотал головой, а нанотехнолог ответила:

– И у меня не работают. И видеокамера пропала…

– Чудесно, – ровным голосом сказал Батлер. – А еще куда-то подевались шлемы и баллоны. Возможно, мы сами их и выбросили. – И, возможно, чем-то здесь надышались… Отсюда и видения.

Торнссон посмотрел на него долгим взглядом и медленно произнес:

– Брось, Алекс. Ты прекрасно знаешь, что никакие это не видения. Тут что-то другое. Лично я склонен считать, что мы до сих пор в ловушке. Подверглись какому-то воздействию… наше сознание подверглось… Может быть, когда-нибудь что-нибудь и вспомним – уже на Земле, под гипнозом.

«Если нам удастся отсюда выбраться», – подумал ареолог и тут же попытался прогнать эту невеселую мысль.

– Древний Лик, – тихо произнесла Флоренс и, поморщившись, провела пальцем по ссадине на лбу. – Мы где-то в недрах этого Древнего Лика. Так он называется…

– Рядом с городом великих жрецов, – добавил пилот.

– Кое-что получается и без гипноза, – заметил Батлер. – Да, на сон или бред не очень похоже: не могли же мы все бредить одинаково!

Струился, струился от стен холодный безжизненный чужой свет, придавая неестественную бледность лицам людей и странный блеск их глазам. Сухой теплый воздух, казалось, искажал звуки, и голоса астронавтов звучали тоже неестественно, словно из-под повязки. Низкий каменный потолок был монолитным, он нависал над головами, он давил, и неизвестно было, каких размеров толща отделяет это маленькое пустое помещение от внешнего мира; может быть, они находились где-то у вершины Марсианского Сфинкса, а может быть – глубоко под поверхностью…

После нескольких попыток связаться с Каталински, они оставили рации в покое… Нужно было действовать, пытаться без всякой нити Ариадны найти выход из глубин инопланетного колосса, – но они продолжали сидеть, озаренные чужим недобрым светом, словно не решаясь встать и сделать первый шаг. Они знали, чем вызвана нерешительность: боязнью обнаружить, что единственный выход из этого помещения оканчивается тупиком…

– И умирало все живое в тот день, когда решил ты покарать нас, о Лучезарный… – внезапно сказала Флоренс. Словно прочитала строку из невидимой книги.

– Да, да, да, – покивал Алекс Батлер. – Что-то такое и у меня… Твой гнев испепелил весь мир… Очень знакомо… Конец света… Вся планета – могила…

– А может быть, и мы тоже умерли, – сказала Флоренс, и глаза ее превратились в льдинки, и погасли в них отблески холодного неяркого света. – Мы уже умерли здесь, а все это, – она вяло обвела рукой вокруг себя, – последнее, что мы видели перед смертью… Мы умерли, и тела наши давно остыли, а это видение – ну, как черная дыра… существует в собственном коллапсе, независимо от нас…

– Наверное, ты прав, Алекс. – Торнссон резко поднялся на ноги. – Наверное, воздух здесь все-таки ядовитый, влияет на мозги. Что ты несешь, Фло? Черная дыра, коллапс! Никаких дыр, кроме вот этой! И вы как хотите, а я намерен из нее выбираться.

– Подожди, Свен, – слабым голосом сказала Флоренс, остановив тем самым и ареолога, который тоже начал было вставать с каменного пола. – Не обращай внимания, это я так, машинально. Я чувствую, что у меня в голове какая-то работа идет, словно я на компьютере в поисковую систему вошла. Чувствую, вот-вот должно что-то вспомниться…

– Ну-ну, – сказал Торнссон, бросив взгляд на Алекса. – Подождем. – Он снова сел и обхватил руками поднятые колени. – Только давай, форсируй, а то к ужину опоздаем, и Лео все наши порции слопает.

– Лео такой, он может, – подхватил ареолог, ощутив прилив сил.

Кто сказал, что они остаток дней своих проведут в этом склепе? Найдется выход, найдется! В крайнем случае, Лео вернется на орбиту, заберет командира – «Арго» повисит и на автоматике, – и вдвоем они что-нибудь придумают. Обязательно придумают… Хотя – почему только вдвоем? Там же целый ЦУП, умник на умнике! Подскажут, как решить проблему…

– Есть… есть… – едва слышно прошептала Флоренс. – Проступает…

Она прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и начала медленно, с остановками, говорить, словно впав в транс, – и вновь казалось, что она читает невидимую книгу:

– О Лучезарный! Ну почему, почему именно я стал избранником твоим, почему именно мои глаза ты открыл, чтобы мог я видеть то, что неведомо никому, кроме тебя? Есть ведь другие, более достойные дара твоего… нет!.. не дара – тяжкого бремени, которое возложил ты на слабые плечи мои…

Слова Флоренс камнями падали в тишину, и понятно было, что ее голосом говорит сейчас кто-то другой, говорит из глубины времен.

– О Лучезарный, прости мне дерзкие слова мои, отврати гнев свой от недостойного творения твоего! Смиряюсь, о Лучезарный, покоряюсь воле твоей, ибо кто есть я? Пылинка жалкая, ветром гонимая, песчинка малая на речном берегу, листок увядший в бурном потоке, и не мне, ничтожному, судить о деяниях твоих, о Лучезарный, не мне, чья жизнь – одно мгновение пред ликом твоим, пытаться проникнуть в помыслы твои, разгадать намерения твои…