Король холопов - Иосиф Крашевский

Ксендз Иренеуш руками перебирал по столу.

- Тут что-то темное, - произнес он, - и пока это не будет расследовано и выяснено, необходимо быть осторожным, а то вместо того, чтобы служить Богу, можно попасться в сети сатаны.

Он угрожающе поднял руку, и хозяйка замолчала; но видно было, что она сгорает от любопытства.

Ксендз Павел из Бжезия уселся при столе. Он, по-видимому, жалел женщину.

- Где она первоначально образовалась, эта кающаяся...

- Секта? - добавил ксендз Иренеуш.

- Секта или общество, Господь их знает, - продолжал ксендз Павел, только известие о ней одновременно пришло с Рейна, из Венгрии и из Италии. Толпы их, проходя через соседние страны, проникли и к нам. Некоторые духовные лица открывают им костелы, другие же их подозревают.

- В чем? - спросила хозяйка.

- В том, о чем я говорил, - вмешался Иренеуш, - что это секта. Нашему ордену именно поручено расследование всякой ереси, этой опасной ржавчины, которая легко пристает к слабым, но горячим. Инквизиторы об этом выскажутся.

Уставший приор, до сих пор не проронивший ни одного слова, тихим, задыхающимся голосом проговорил:

- Да, да... Необходимо все тщательно обсудить. Дьявол не спит.

Хозяйка прислушивалась с большим вниманием.

- Простите мне, обиженной умом, - сказала она, - но какое заблуждение может быть в строгом покаянии?

Ксендз Иренеуш с улыбкой ответил:

- Многое можно было бы об этом сказать. Но я, душа моя, об одном только скажу. Там, где нет капеллана в качестве руководителя, там люди легко могут быть введены в заблуждение. Среди этих бичевников ничего не слышно о капелланах. Какие-то неизвестные, непосвященные, самозванцы являются им вождями и ведут эти толпы. Мужчины и женщины различного возраста странствуют, вместе живут... Гм! Гм! Мне кажется, что тут дело нечистое.

Хозяйка задумалась.

- Я великая грешница, - начала она, - я недостойна милости Бога. Я о многом не знаю, но мне это публичное покаяние, эта жизнь отданная Ему, эта кровь, орошающая проезжие дороги - все это мне кажется таким прекрасным! Таким красивым!

Приор насупился.

- О! О! - прервал он. - Ты сама готова с ними пойти!

Бася вскочила с сидения и воскликнула:

- А! Да... Пусть только они появятся! Я брошу все... Я не выдержу, я пойду!

Ксендзы переглянулись; ксендз Павел замолк и, желая переменить разговор, сказал, что носились слухи о том, что король вскоре уступит, отлучение будет снято, костелы раскрыты, и снова раздастся звон колоколов.

Хозяйка слушала довольно равнодушно.

- Король? - произнесла она без всякого смущения, - я его хорошо знаю! Ведь дьявол меня отвел к нему или, вернее, наушник его, Кохан, этот убийца, погубивший столько невинных душ. Я их обоих знаю. Король, в сущности, добрый и сострадательный, он только равнодушен к религиозным делам. Его, быть может, удалось бы навести на путь истины, если бы он дал себя увлечь. Он относится к жизни и ко всему равнодушно.

- Потому что слишком злоупотребляет жизнью, - произнес ксендз Иренеуш.

- Все это произошло, потому что у него нет сына, - добавила хозяйка, - и нет надежды на наследника; это ему отравило жизнь и лишило всякого желания жить.

- Лишая его потомства, Господь именно этим и наказывает его, произнес ксендз Павел, - за то, что он ведет постыдный образ жизни.

Хозяйка с опущенной головой слушала эти слова; слабый румянец появился на ее увядшем лице, свидетельствовавший о вызванных в ней воспоминаниях.

- Да, он виновен, да, - сказал толстый приор, - но наушник виновен больше его. На того падает вся вина, тот причина всего зла.

Бася мысленно где-то была в другом месте и спросила:

- У нас уже где-нибудь находятся эти бичевники?

Иренеуш улыбнулся.

- Будь спокойна, душа моя, - произнес он немного насмешливо, - не минуют они Кракова.

- Дал бы Господь! - вздохнула Бася.

За время разговора кушанье остыло, и приор указал движением руки, что охотно приступил бы к еде. Хозяйка придвинула к нему блюдо с мясом и своими исхудавшими руками начала наливать кубки.

Ксендз Павел, переглянувшись с товарищами, перевел беседу на другую тему. Хозяйка слушала его с уважением, но видно было, что она думала о чем-то другом. Погруженная в свои мысли, рассеянная, она машинально прислуживала гостям, не вмешиваясь в разговор - все ее мысли были заняты бичевниками.

Тихий Краков, погруженный в глубокую печаль вследствие отлучения короля от церкви, в один прекрасный летний день вдруг необыкновенным образом оживился.

В разных частях города люди, неизвестно по какой причине, как будто вызываемые каким-то паролем, беспокойно выбегали из домов, выглядывали через ворота, как бы в ожидании чего-нибудь, и, встревоженные, прятались.

Некоторые пальцами указывали вдаль, иные, пошептавшись с прохожими, возвращались домой и закрывали ворота. На лицах всех выражались любопытство и волнение.

Перед костелом отцов доминиканцев стоял ксендз-приор вместе с отцом Иренеушем. Оба они были в плащах, как бы для выхода, но они, казалось, колебались пойти ли им или остаться на месте.

- Нам не зачем торопиться и идти на встречу к ним, - сказал ксендз Иренеуш. - Это - грешное дело, от которого городу и стране необходимо, как можно скорее, избавиться. Хотя приписывают духовному лицу, отцу Райнеру, что он первый призвал к покаянию и образовал секту этих бичевников, но я не верю тому, чтобы воспитанник Томаша создал подобную ересь... Плохие люди взяли хорошую идею и изгадили ее.

Приор пробормотал что-то, беспокойно оглядываясь.

- Райнер или не Райнер, - проговорил он со вздохом, как будто вся эта история причинила ему большую неприятность, - все это вздор. Люди испугались чумы.

- Да, несомненно это наказание Божье, - возразил Иренеуш, - но и это наказание, если новая ересь появится. Хотят создать новую веру! Кто? Какие-то безумцы!.. Уже три года тому назад папа осудил их...

- Мы только что об этом узнали, но и епископ тоже знает, - произнес приор, - им не дадут здесь расположиться, и их прогонят.

- Они сами нигде дольше одного дня не остаются, - возразил ксендз Иренеуш.

- Пойдем же посмотрим на это зрелище, - сказал приор со вздохом, вчера сообщено, что они направляются сюда... они должны были быть уже здесь... Они, по всей вероятности, остановятся на рынке.

- Пойдем, - прибавил Иренеуш, - но зайдем в какой-нибудь дом и лучше будем смотреть издали, а то опять скажут, что это дело рук доминиканцев, и что мы с ними заодно.

- Пойдем к Вержинеку, - произнес приор, - там нас примут, и для всех хватит окон.

С этими словами они медленными шагами направились к рынку, устремив любопытные взгляды в даль. Улицы были наполнены толпами любопытных, на лицах которых выражалось не только любопытство, но и тревога, беспокойство и то необыкновенное чувство, которое испытывают люди при виде чрезвычайных необъяснимых явлений.

В натуре человеческой есть что-то такое, что делает ее податливой влиянию проявления глубоких страстей и глубокого чувства. Они в полном смысле этого слова заразительны. Часто человек старается защитить себя от них насмешками, недоверием, но в конце концов какая-то непонятная для него сила преодолевает его сопротивление, и когда такой огонь охватывает толпу и увлекает ее, единичные личности должны подчиниться и поплыть вместе с течением. Предстоящее зрелище, о котором рассказывали те, которые его видели и которые о нем слышали, внушало опасение слабым натурам; они боялись, что увлекутся примером и, не сознавая того, что они делают, бросят свои дома и присоединятся к кающимся.

Поэтому они прятались по домам, но любопытство одерживало верх.

Вся эта толпа, умышленно собравшаяся около костела Пречистой Девы и на рынке, имела перепуганный вид и молчала. Все были собраны в одну кучу, как будто искали защиты один от другого. Их тревожные взгляды были устремлены в ту сторону, откуда ждали прихода бичевников. В тесной толпе царила гробовая тишина, изредка прерываемая шепотом и бормотанием.

Не только улицы, ведущие к рынку, и панели возле домов были переполнены, но и во всех окнах было множество зрителей.

Преобладали преимущественно женщины и дети.

День был знойный, воздух удушливый; темные густые облака неслись по небу, и солнце, пробивавшееся сквозь облака, сильно пекло.

Чернь, не поместившаяся на улицах, в некоторых местах забралась на лестницы и расположилась на крышах домов.

Ксендз приор и Иренеуш с трудом протолкались через тесную толпу к дому Вержинека; из уважения к их духовному сану им уступали дорогу. Как только они прошли, расступившаяся толпа моментально тесно сомкнулась, и стоявшие в первых рядах из боязни потерять место, с которого лучше всего было видно, всеми силами старалась удержать за собой свои прежние места.

Приор, сильно уставший от ходьбы, поднял свои отяжелевшие веки к окнам дома, к которому они направлялись. То, что он увидел, не предвещало удачи: все окна были заняты. Несмотря на это, оба ксендза вошли в дом, так как они нигде не нашли бы лучшего, более безопасного места.