Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Барбара Хэмбли

— Что вы думаете об этом брате-францисканце? — спросил он.

— Кроме того, что он сумасшедший? Вы это имеете в виду? — Эшер достал пару восковых пластин (вроде тех, что он постоянно таскал с собой, когда работал на министерство иностранных дел) и принялся методично снимать оттиски со всех ключей. — Вряд ли это наш обвиняемый.

— Потому что он здесь, а не в Лондоне? Выкиньте это из головы. Он тих, как пылинка, Джеймс. Он мог последовать за нами в Париж, подслушать кое-какие наши разговоры и разыграть сумасшествие…

— Подслушать — на латыни?

— На английском, коль скоро у него в приятелях были Райс и Шотландец. Обычно мы обучаем друг друга языкам и указываем друг другу на изменения в языке той страны, где в данный момент обитаем. Для нас очень важно не привлекать внимания. То, что он живет, скрываясь в катакомбах, еще не означает, что он не выходит, невидимый, на улицы. По крайней мере, он осведомлен обо всем, что происходило после свержения короля… А его обмолвка насчет того, что плоть Шотландца скрючилась и обуглилась на костях под лучами полуденного солнца…

— Означает, что он при этом присутствовал? — Эшер подковырнул ногтем и извлек из воска последний ключ, прикидывая, насколько близко к истине предположение минорита о том, что Исидро замышляет убить его. — Но вы же сами сказали, что Шотландца видели много позже…

— Я сказал: «Кое-кто клялся, что видел его», — сведение такое же недостоверное, как и сведения нашего религиозного друга. Способности Шотландца быть незаметным тоже должны были со временем возрасти. Достоверных фактов нет со времен террора, самые свежие — полувековой давности.

Эшер стер остатки воска с бородок и вновь повесил ключи на крюк возле решетчатой двери.

— А другие, кого он назвал?

— Двое из них, по меньшей мере, мертвы — даже трое, если ля Фламанд — та самая дама, с которой я познакомился во время пикардийских войн. О Круа впервые слышу… — Он подождал, пока Эшер откроет входную дверь, затем увернул фитиль фонаря, и пламя угасло. Эшер подумал с усмешкой, что трюк Исидро со свечами, видимо, не срабатывает, когда речь заходит о трех четвертях дюйма тканого фитиля и резервуаре, полном керосина.

— Итак, мы имеем троих — или даже четверых, если вы намерены включить в список и Гриппена, а заодно придумать, как ему удалось разрешить проблему дневного света. — Эшер шагнул через порог на темную рю Дарю.

— Никто из тех, кого он назвал, не подавал признаков жизни в течение столетий.

— Это вовсе не означает, что они не прячутся где-то, как брат Антоний, становясь, по вашим словам, все терпимее к чесноку, серебру и прочим неприятностям.

— Но и не снимает подозрений с самого брата Антония.

— Вы верите, что он убийца?

Мгновенная усмешка тронула тонкие губы Исидро.

— Нет. Но у нас слишком мало кандидатов на эту роль.

Эхо их шагов отражалось от грязных кирпичных стен, когда они шли сквозь сплетение узких улочек в направлении бульвара. Трудно было сказать, который теперь час: свинцовый мрак заполнял ночные бистро, проституток тоже видно не было.

— «Я убивал снова и снова» — так он сказал… — задумчиво проговорил Исидро. — И еще: «Я должен был искупить…» Убийство других вампиров может быть квалифицировано как вершина убийства. Кстати, вы не планируете что-либо подобное, если представится случай?

Эшер посмотрел на спутника и встретил спокойный взгляд холодных странных глаз. Оставив вопрос без ответа, он сказал:

— Если бы он хотел уничтожить себе подобных, то начал бы отсюда, не утруждая себя поездками в Лондон. А если убийца — его ровесник, обладающий такими же способностями, то брат Антоний — единственная надежда в наших поисках.

— Если он согласится, — заметил Исидро. Они пересекли улицу. Эшер уловил легкое движение в темном переулке справа и приглушенное взволнованное бормотание. Видимо, местные хулиганы, посовещавшись, приняли мудрое решение не приставать к этой паре прохожих. — И потом, где гарантия, что, даже если уговорить его выбраться из-под земли, он примкнет к нам, а не к убийце?

Эшер содрогнулся, вспомнив возникновение из тьмы маленького монаха, холодные щекочущие пальчики, их страшную силу. Он вспомнил свою реакцию при первом столкновении с вампирами и в чем-то понял Исидро. Может быть, и вправду не стоило будить спящего зверя.

Они миновали темную площадь с фонтанами, шумящими особенно громко в ночной тишине, и повернули к бульвару Сен-Мишель. Даже эта артерия Парижа была совершенно пуста. Темные каштаны шелестели над их головами, палая листва лежала влажными пригорками вдоль стен больших госпиталей, столпившихся в этом районе. Яркость электрических уличных фонарей делала окружающий мрак еще гуще. Временами угрюмое молчание нарушалось грохотом колес фиакра и цоканьем копыт. Экипаж проезжал, и все смолкало вновь. Ночь была тихой и холодной; Эшер затянул поплотнее шарф и запахнул полы своего широкого пальто.

Немного времени спустя он спросил:

— Если в Лондоне орудует необычный вампир — будь то Шотландец, или сам Райс, или кто-то другой, — не могли бы мы выследить его по необъясненным убийствам? Вообще, как часто должен убивать древний вампир?

— Любой город на земле, — сказал дон Симон, — сам по себе порождает такое количество необъясненных убийств, связанных с истощением, холодом, грязью, беспечностью, что вы не сможете выследить таким образом даже обыкновенного вампира. Что же касается вашего предположения, что с возрастом вампиру требуется меньше крови (или точнее — агонии жертв, которая, собственно, и питает наши способности) — не знаю, не замечал.

Он приостановился посреди мостовой. Ночной ветерок вздул его темный плащ, смел бледные волосы с воротника. На секунду показалось, что сейчас его самого подхватит и унесет, как огромный серый лист. Затем он двинулся дальше.

— Дело ведь тут не только в питании, Джеймс. Некоторые из нас предаются излишествам. Лотта, например, воздерживалась от облюбованного убийства сколько могла, чтобы сделать его потом еще слаще, но это опасная практика. После долгого поста жажда крови доводит некоторых до безумия. Это часто приводит к торопливости и беспечности, а во всем, что касается нас, беспечность гибельна.

Они уже были рядом с миниатюрным лабиринтом улочек у реки, где стоял отель «Шамбор»; от Сены веяло холодом; в конце мощеного переулка появился первый молочник. Эшер изучал искоса изящный профиль испанца: нос с горбинкой, бесцветные нежные волосы.

— И вы ни разу не расслабились за триста пятьдесят лет? — тихо спросил он.