Сезон бойни - Дэвид Герролд

Я задумался о людях в стадах. Понимают они свое положение или нет? Не все ли им равно? Счастливы они – или просто ничего не осознают? И имеет ли это вообще какое-нибудь значение? Есть ли у кого-нибудь из нас выбор? В мире, где будут господствовать хторране, рано или поздно мы все, наверное, закончим в том или ином стаде. Интересно, буду ли я помнить, как любят, заботятся? Наверное, нет. Наверное, у меня вообще не останется никаких чувств. Мысль о том, как это будет выглядеть, настолько подавляла, что я не мог есть и даже забыл про остатки ужина на пластиковой тарелке.

Огромные стада на юго-западе были одновременно и предупреждением и предвидением. В теплые летние месяцы они росли, но зимой редели – во-первых, вымирали больные и пожилые, и, во-вторых, страдания от холода способствовали частичной реабилитации некоторых людей. И тем не менее стада, похоже, стали постоянным явлением.

Мы наблюдали очень крупные стада в Индии, но там они существовали недолго – первый же сезон муссонов положил конец великой индийской миграции. Также ходили слухи о стаде численностью более миллиона, кочующем по центральному Китаю, но воссозданная Китайская Республика отказывалась подтверждать даже получение запросов о предоставлении информации. Сканирование со спутников ничего не давало. Как бы вы отличили толпу утративших самосознание китайцев от военнопленных? И тех и других пасли с помощью танков.

Это навело меня на мысль о свободе – еще одном пункте в списке наших потерь на этой войне.

Даже те из нас, кто считал, что он свободен, всего лишь жили в мире иллюзий. Свободным можно быть только там, где есть выбор. Лишите человека выбора – и свобода исчезнет. А человечество больше не имело выбора – мы были вынуждены сражаться на этой войне. Единственное, что нам оставалось, – противодействия, которые зависят от действий Хторра. Мы и черви вцепились друг в друга в объятии смертельного танца, и они, кстати сказать, были увлечены музыкой не меньше нашего. Может быть, даже больше. Эта мысль не отличалась новизной. Хторране целиком зависели от своей биологии, как и мы от своей. Если бы только понять природу этого порабощения – и нашего и хторранского.

Я вспомнил, что говорил Форман на модулирующей тренировке: «Вы порабощены во всем. Вы только притворяетесь, что это не так». Сейчас я опять понял, что он имел в виду. Мы были рабами обстоятельств. Сидели в танке и ждали, когда пройдет буря. Ничего другого не оставалось. Мы были свободны делать только то, что позволяла Вселенная.

Нас занесет сахарной пудрой, и мы даже не сможем узнать, как глубоко уйдем; а потом придется ждать, пока сладкую розовую пыль не пожрут голодные орды каких– нибудь хторранских насекомых, вылупившихся из-под земли.

А тот сладкий пух, который они не успеют сожрать, расплывется густой липкой грязью и на многие дни покроет землю плотным одеялом, смертельным для еще большего числа хторранских существ – растений, мелких зверей, насекомых, – всего, что не сумеет очиститься от клеклой массы. Если выпадет достаточно толстый слой пудры, то через неделю, считая с этого момента, все окрестные холмы превратятся в пустыню, залитую слоем черной патоки. А через месяц или около того здесь раскинется темно-красная хторранская степь. А год спустя будет возвышаться ярко-красный лес, сказочный мир резвящихся кроликособак и гигантских красных гусениц-людоедов, которые вместе распевают песни любви, восторга и жратвы…

Я почувствовал такое отчаяние, словно меня придавило обрушившимся потолком. Как я ни пытался приподнять его, он оставался на месте, он возвращался обратно и с каждым разом пригибал меня все ниже и ниже. Я не мог его сбросить. Когда я был чем-нибудь занят, то мог притвориться, что не чувствую его. Когда я был занят, у меня не оставалось времени отвлекаться на посторонние мысли. Когда я был занят, я не стал бы иметь дела с вещами, в реальность которых не хотел верить. Но сейчас у меня не было никаких дел, и давящее чувство безысходности навалилось, как толстое розовое душное одеяло.

Я постарался подавить дрожь, но не сумел. Тогда я притворился, что потягиваюсь. Откинулся на спинку сиденья; она тревожно скрипнула, но выдержала. Закинув руки за голову, я потянулся – но нет, так и не смог заставить свой позвоночник хрустнуть долгим успокаивающим хрустом, который отдается во всех суставах. Проклятье! Все сегодня получается почти, но не совсем.

Уиллиг внимательно наблюдала за мной. Я уставился на нее в упор: – Знаете что?

– Что?

– Вы напоминаете мне собаку, которая у меня когда-то была.

– О?

Я кивнул.

– Она лежала на полу у моих ног, готовая терпеливо ждать, пока я не решу что-нибудь сделать – приготовить ей поесть, пойти погулять, поиграть в мяч; ее игра в поддавки заключалась в том, что она не отрывала от меня глаз. Она даже спала, насторожив уши. Я могу поклясться, что она считала по звуку переворачиваемые мною страницы. Когда' я заканчивал читать, она садилась и смотрела на меня. Она никогда ни о чем не просила прямо, но постоянно была тут как тут. Всегда. Целиком настроенная на каждое мое движение. – Я выразительно посмотрел на Уиллиг. – Она не напоминает вам кое-кого из наших общих знакомых?

Уиллиг наливала новую чашку коричневой жижи. Она вставила ее в держатель перед моим терминалом и посмотрела на меня большими мягкими карими глазами.

– Давайте подбросим мячик и посмотрим, на кого он Упадет.

– Ага, эти дети тут же его поймают, и никто вас не узнает.

Я взял кружку, из которой валил пар, и осторожно отхлебнул глоток. Ух! Никто не любил эту дрянь, но все ее пили. То, что она, возможно, ядовита, лишь прибавляло ей достоинств.

Самый эффективный способ убить опасную личинку, плавающую в воде, – добавить туда коричневой бурды. Вы могли оставить открытый сосуд с этой жижей в поле, кишащем хторранскими паразитами, на целый год и, вернувшись, обнаружить, что в ней ничего, абсолютно ничего, не выросло. То, как она прочищала ваш вкутрен-, ний водопровод, граничило с чудом. Технология анти-септики ушла вперед на световые годы.

Еще коричневая бурда была хороша как антикорро-зийное покрытие, смазка, для отпугивания акул и против овечьих клещей. Особняком стоял ее аромат.

– Аххх, – произнес я тоном ценителя и устроил целое представление с облизыванием губ и утиранием рта тыльной стороной ладони. – Ум-м-м.

Уиллиг удивленно подняла бровь.

– О, в самом деле?

– Очень вкусно, – солгал я. – В следующий раз можете добавить побольше серной кислоты, договорились?

– Увы, кислота вся вышла, так что пришлось заменить ее потом бизона.

– Прекрасный выбор.

Я развернулся к терминалу. Рядом стояла тарелка с забытыми остатками ужина. Я поставил кружку и поймал себя на том, что где-то посередине между желтой и коричневой отравами принял решение, – Зигель, – позвал я.