Самозванец по особому поручению - Антон Демченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не прикидывайтесь идиотом, господин Старицкий! – «Колобок» дернул подбородком и, напоровшись на мой взгляд, вдруг заговорил быстро и сбивчиво. – Прижились под крылышком Гостомысловых и думаете, что служение роду, уничтожившему труды наших предков, поможет вернуть вам Зееланд? Смешно! Хольмград никогда не пойдет на это…
Ну да, каюсь, я немного помог моему собеседнику разговориться. Совсем чуть-чуть. Но одного маленького эмоционального пинка оказалось достаточно, чтобы и без того расшатанная нервная система «колобка» сорвала тормоза, и моего визави понесло по волнам истерики. Правда, больше никакой вменяемой информации выдавить из Романа Георгиевича так и не удалось, если не считать того, что «колобок» на полном серьезе принимает меня за потомка единственного выжившего сына князя Старицкого, убитого вместе со всей родней во время известной распри. Были, дескать, подозрения, что один из отпрысков взбунтовавшегося против Хольмграда князя предал родню и, переметнувшись на сторону противника, тем самым заслужил себе жизнь… На мой же законный вопрос, чьим потомком в этом случае числит себя сам Роман Георгиевич, если по его же словам остальные Старицкие были вырезаны под корень, «колобок» только зыркнул недобро и замолчал. На этот раз окончательно… Наверное, завод кончился… в смысле истерика.
Но тема меня заинтересовала, так что, по возвращении на «Варяг», я тут же занял телеграфный аппарат и, несмотря на ворчание капитана, не освободил этот шедевр инженерно-магической мысли до тех пор, пока не получил ответ на интересующий меня вопрос, пусть даже не из уст Романа Георгиевича, а… так сказать, с противоположной стороны. Вент Мирославич Толстоватый – адъютант нашего общего шефа, дежуривший этой ночью в присутствии, наверняка проклял своего неугомонного коллегу, что вместо сладкого сна по ночам предпочитает изучать историю… Но тем не менее, получивший от главы Особой канцелярии строжайший наказ содействовать в решении вопросов некоего Виталия Родионовича адъютант князя довольно споро нашел ответ, который так не хотел давать мой недавний собеседник.
Во время известной, хотя и необъявленной войны меж Старицкими и хольмградским государем, моих «родичей» вырезали подчистую… почти. Уцелела семья племянника тогдашнего князя Старицкого, находившаяся в тот момент в Керчи. Может быть, русский государь дотянулся бы и до этого осколка еще недавно богатейшего рода, но… не прошло и года с момента окончания резни во владениях опальных князей, как Керчь была захвачена Блистательной Портой. Через пару лет город отбили, но младшей, точнее к тому времени, единственной ветви Старицких в Керчи уже не было. Потом следы их пребывания обнаруживались то в Константинополе, то в Валахии и Чехии, пока в начале прошлого века не оказались потеряны окончательно.
Выходит, не совсем.
Сидя в своей каюте у рабочего стола, я перечитал короткое сообщение Толстоватого и спрятал его в саквояж, где с некоторых пор, помимо личного печатного набора, хранил и важную переписку.
Вот и еще один мотив нарисовался, но… Я хмыкнул. Конечно, история выходит в лучших традициях Дюма, вот только смущает меня одна вещь. На острове Роман Георгиевич показал себя весьма решительным и, чего греха таить, умным человеком. Стоило ему понять, что птичка упорхнула из клетки, как он тут же организовал зачистку хвостов. Кардинальную. Так что связать его с произошедшими событиями стало крайне затруднительно. Ну разве что он сам попадется в руки канцелярии, что, впрочем, и произошло, или нарисуется где-то Климин-младший, но… тут тоже есть сомнения. Если судить по действиям «колобка», ушкуй запутавшегося атамана вполне может покоиться на дне Варяжского моря, после «случайного» подрыва пороховых погребов. М-да.
И вдруг сей умудренный муж, вместо того чтобы воспользоваться своими связями и отправить следом за «Варягом» неприметного наблюдателя, сам грузится на корабль контрабандиста! и садится нам на хвост. Нелогично. Совсем нелогично получается.
– Что задумался, Витушка? – Лада положила руки мне на плечи.
– Замерзнешь, милая. – Увидев обнаженные руки жены, я оглянулся. Она даже не удосужилась накинуть халат поверх ночной рубашки. Нахмурившись, я извернулся и, притянув Ладу, усадил ее к себе на колени. Она еще и босиком! С ума сошла.
Кое-как скинув с себя пиджак, закутал в него жену.
– Хорошо. – Лада покрутилась, устраиваясь поудобнее в моих объятиях, и испытующе взглянула мне в глаза. Ну да, типа: «я все еще жду ответа». Хм, и ведь теперь не отвертеться, лиса заняла самую что ни на есть выгодную позицию… – Ви-ит?
– Да, лада моя?
– Что там такого произошло на этом корабле, что ты то от телеграфа не отходишь, то задумываешься так, что забываешь про сон… и ждущую тебя в спальне жену?
– Хм. – Я помялся, но… все-таки две головы лучше, чем одна, правда? – Хорошо. Вот ответь на вопрос, любезная моя женушка. Есть довольно умный и решительный человек, который вдруг делает феерическую глупость. Да такую, что та легко может стоить ему не только спокойствия, но и самой жизни. Что может быть тому причиной?
– О… – Лада задумалась, но уже через минуту тряхнула головой. – Ну, если тебя интересует мнение глупой женщины…
– Не прибедняйся. – Фыркнул я, дернув Ладу за прядку волос, выбившихся из-под сетки. – Называть глупой женщину, сумевшую заслужить уважение «рыцаря» маркизы Штауфен, значит, по меньшей мере недооценивать ее, поскольку наш добрейший Оттон Магнусович уважает в людях именно ум и храбрость.
– Ой, а ты не ревнуешь ли меня к этому усатому таракану, муж мой? – Хитро прищурилась Лада.
– Не уклоняйся от темы, пожалуйста. – Вздохнул я. В самом деле, ну не признаваться же, что после тех дифирамбов, что при последней встрече напел Бисмарк о Ладе, я и в самом деле стал несколько пристальнее следить за его перемещениями по салону «Варяга» и как можно незаметнее старался оградить его от общения с моей женой. Хм…
– Хорошо-хорошо. – Лада кивнула с самым честным видом. Ну да, кто бы сомневался, что она догадается. Эх, не быть мне секретным агентом.
– Лада…
– Все-все. Отвечаю. Как тебе такая идея: умный и решительный человек способен на большую глупость из любви.
– Чисто женский взгляд на вещи. – Я не удержался от улыбки, и тут же заработал шутливый, но чувствительный удар крепкого кулачка по ребрам.
– Ты будешь дальше слушать, или… – Нахмурилась Лада.
– Слушаю, милая, слушаю.
– Итак. Вариант второй. Он сошел с ума. – Заметив мою приподнятую бровь, жена только пожала плечами. – А что? Душевнобольного порой очень сложно отличить от здорового человека. Это мне Заряна Святославна как-то сказывала.
– Те же яйца, вид сбоку. – Вздохнув, пробормотал я тихонько, но Лада все равно услышала.
– Что ты имеешь в виду? – Прищурилась она, внимательно всматриваясь в мое лицо.
– Только то, что любовь тоже есть форма умопомешательства, – ответил я.
– Во-от как? – протянула жена. – Значит, ты тоже сошел с ума?
– А я этого и не отрицал. Нормальный человек просто не может быть так счастлив. – Для верности я даже кивнул, и лицо Лады приняло умиротворенное выражение. Фух. Пронесло. А ведь мог бы еще раз схлопотать по ребрам. В лучшем случае. А в худшем… до конца круиза мог оказаться отлучен от тела. Воистину язык мой, враг мой.
– Ладно. Раз душевные болезни тебя не устраивают, тогда другой вариант. – На этот раз Лада вернулась к теме обсуждения без напоминаний. – У этого человека могло не оказаться времени на обдумывание ситуации, и он вынужден был действовать быстро. Или его просто торопили.
– Кто?
– Не знаю. Дела, родня… всяко бывает. – Пожала плечами Лада.
– Знаешь, последние предположения мне кажутся куда ближе к реальному положению дел, – задумчиво протянул я, прикидывая так и эдак предложенные варианты. Но тут жена поежилась, и я спохватился.
– Так, милая. Вижу, ты окончательно замерзла. Идем в постель. – Я глянул в иллюминатор и понял, что поспать мне сегодня так и не удастся. Небо над горизонтом уже наливалось светом, предвещая новый день и заботы.
Лада попыталась было встать, но я ее удержал и, подняв на руки, отнес в постель. Накрыв жену теплым одеялом, я удрученно вздохнул. Эх, сейчас бы улечься рядом, но нет же. Борнхольм всего в часе хода от нас. А там возня с контрабандистом, разборки с портовыми властями и бюрократией шведской пограничной стражи. От мысли о последней мое настроение, и без того не особо радужное, и вовсе ушло в минус. А причина была в том, что наш бравый капитан немало рассказал мне о нравах свейских погранцов, пока я ждал телеграмму Толстоватого, и надо сказать, что «бумажные крысы» было наиболее мягким эпитетом, что употреблял Белов-старший в отношении господ пограничников. Ну а поскольку не доверять в этом вопросе мнению старого морского волка, исходившего Варяжское море вдоль и поперек, было бы глупо, становится понятным и мой минорный настрой.