В час битвы вспомни обо мне... - Хавьер Мариас

В асфальте была вмятина, и после дождя там образовалась лужа, так что я каждый раз должен был обходить ее, и каждый раз я использовал остановку, чтобы заглянуть внутрь магазина. Луиса разговаривала со скучающими продавщицами и внимательно разглядывала все, что ей предлагали, – никак не могла выбрать. Она взяла еще одну юбку и что-то вроде элегантной блузки (то, что она элегантная, я увидел позднее) и зашла в примерочную, снова оставив в зале свою сумку и пакеты с покупками. Продавщицы стояли, скрестив руки, и, зевая, ждали, пока она выйдет. Других покупателей не было. На продавщицах была одежда из того же магазина – одежда от знаменитого Армани. Мне надоело ходить туда-сюда, и я остановился, но тут наконец вышла Луиса, в юбке и блузке. Короткая юбка гранатового цвета сидела на ней великолепно, даже лучше, чем та, в которой она пришла. Я быстро прошел вперед, чтобы не попасться ей на глаза, и подождал около минуты, прежде чем пройти мимо витрины еще раз, а когда проходил, то увидел, что Луиса, насмотревшись на себя в зеркало, повернулась, чтобы снова зайти в примерочную, снимая на ходу элегантную блузку цвета льна. Я успел заметить лифчик, поднятые руки (блузка вывер-нулась наизнанку, рукава держатся на запястьях), чисто выбритые подмышки. Я засмотрелся на нее и ступил в лужу правой ногой, зачерпнув полный ботинок воды. Ужасно неприятно. Когда я поднял глаза, Луиса уже исчезла в примерочной, но теперь я знал: та женщина, что раздевалась у окна в спальне Марты, была она, сестра Марты Тельес, Луиса, и, может быть, она тоже видела меня из окна, когда я стоял возле такси, делая вид, что жду кого-то, и на секунду поверил, что та женщина в окне – живая Марта. На секунду я поверил в это, хотя и знал, что это невозможно. У одной мороженое лежало дома в холодильнике, а другая только что его купила, на одной была блузка от Армани, которую я помогал ей снимать, а вторая на моих глазах примеряла сейчас такую же. Чары еще не рассеялись, подумал я, наоборот: они с каждым днем все сильнее. Но, может быть, эта новая блузка – тот самый подарок невестке, который Луиса должна была купить от имени Тельеса, состоятельного свекра, разбогатевшего во времена Франко? Я увидел, как Луиса достала кредитную карточку, чтобы расплатиться (каждая покупка уже лежала в отдельном пакете), отошел от витрины и стал ждать, пока она выйдет. Она вышла, снова вернулась на улицу Листа и дошла по ней до улицы Кастельяна. Эта улица похожа на реку с набережными в деревьях, только она чересчур прямая, без всяких излучин, и вместо воды – асфальт, который находится на одном уровне с «набережными». Одно из деревьев было повалено грозой (оно переломилось у основания, усыпав землю щепками), той самой грозой, которая бушевала, пока мы сидели в ресторане, так что, наверное, это была настоящая буря (хотя не исключено, что дерево упало уже несколько дней назад и его просто еще не успели убрать, – в Мадриде не спешат наводить порядок, даже ветки все еще не были обрезаны). Как бы то ни было, оно упало не на проезжую часть (реку), где всегда большое движение, а на тротуар и могло убить пешехода. Мы были недалеко от улицы Эрманос Беккер, от того самого угла с улицей Кастельяна, где два года назад я посадил в машину Викторию и куда потом снова привез ее. Она сама попросила, чтобы я отвез ее на то же место. Когда мы снова вернулись на передние сиденья моей машины, припаркованной на улице Фортуни, я, перед тем как включить зажигание, некоторое время раздумывал, не предложить ли ей несколько банкнот, чтобы она поехала ко мне домой до утра. Если это Селия, то она откажется – для нее это было бы слишком горько и больно, а если это Виктория, то примет приглашение с удовольствием (еще бы: всю ночь со включенным счетчиком! Такой случай не часто выпадает!). Но я не предложил: может быть, потому, что боялся узнать правду, а может быть, потому, что не хотел потом вспоминать ее в моей спальне – от призраков гораздо труднее избавиться после того, как они побывают в нашем доме.

– Что-нибудь еще? – спросила она, пока я раздумывал. Такой вопрос задают обычно в магазине.

– А ты хочешь еще чего-нибудь? – спросил я, испытывая судьбу.

– Я? – слегка удивилась она. – Ты не забыл, что я здесь затем, чтобы ублажать тебя? – Свой плащ с заднего сиденья она уже забрала, но не надела его, а положила на колени, как человек, который собирается уходить. Я ничего не сказал. Она вынула из сумки еще одну пластинку жвачки и, разворачивая ее, добавила насмешливо: – Не забудь, что ты меня даже убить мог. – Сейчас она могла позволить себе сказать такое, она уже успокоилась и больше ничего не боялась. Она ведь сама сказала: «Вас, мужиков, с первого взгляда видно», а меня она уже видела.

– Вот ты, значит, как! – ответил я и включил зажигание, словно поставил точку в разговоре. Как только мотор заработал, в будке охранника немецкого посольства зажегся свет, но только на секунду, и тут же снова погас. Возможно, охранник даже не заметил нашего присутствия, наверное, он там дремал и видел плохой сон, а шум мотора разбудил его.

– Куда тебя отвезти?

– Туда же, где я была, – ответила она. – Для меня ночь еще не кончилась, – и сунула в рот пластинку жвачки. Запахло клубникой.

Такого поворота я не ожидал. Мне это даже в голову не приходило. И я решил последить за ней: оставить ее на углу, который пока еще не стал для нее роковым, а самому не уезжать далеко. Мы были слишком близко от Эрманос Беккер, и я решил сделать крюк: мне нужно было время, чтобы принять решение. Когда она собралась выходить из машины, я протянул ей еще одну купюру, дал из рук в руки, как не делают в Мадриде.

– С чего это? – спросила она.

– За то, что я тебя напугал.

– Опять ты про страх! Не очень-то я испугалась, – ответила она. – Но спасибо. – Она открыла дверцу, вышла и начала надевать плащ. Ее коротенькая юбка была сейчас измята больше, чем раньше, но она не была испачкана или порвана (я, по крайней мере, не пачкал ее и не рвал). Она не успела еще продеть руку в рукав, как я резко тронулся с места. Я свернул направо. Из двух шлюх, что стояли раньше на ступенях старинного здания, теперь осталась только одна. Асфальт был еще мокрый, она, наверняка, вся продрогла.

Я не поехал домой. Я вернулся снова на Фортуни и остановился возле «Дрезднер-банк», за решеткой которого виден огромный газон с фонтаном. Для меня это по-прежнему колледж «Аламан», который находился недалеко от моей школы. Газона тогда здесь не было, а был обыкновенный школьный двор, и там часто играли на переменах мальчишки моего возраста, а я смотрел на них со смешанным чувством: одновременно завидовал им и радовался, что я не из их числа – так мальчики всегда смотрят на других, незнакомых мальчиков. Напротив этого банка или колледжа есть несколько баров, с давних времен пользующихся дурной славой, куда наверняка заглядывают все окрестные шлюхи, когда им нужно пропустить стаканчик или согреться. Я дошел до угла (ближайшего к тому, на который вернулась Селия, или Виктория), до того места, где крутой подъем заканчивался и улица поворачивала так резко, что новый ее отрезок казался перпендикулярным предыдущему. Здесь стояли деревья, стволы которых были увиты плющом, а ветви опускались очень низко. Оттуда я и стал за ней следить. Я видел, как она устало привалилась к стене здания страховой компании. Напротив была еще одна страховая компания – претенциозное строение со скошенной стеной, при взгляде на которую я невольно вспомнил стены Иерихона (если они именно такие, какими мы видим их на картинках или в кино). Оттуда, где я стоял, этого здания не было видно. Шлюху тоже было видно плохо: я стоял слишком далеко. Поэтому я прошел чуть-чуть вперед, хотя и боялся, что она заметит меня, если бросит взгляд налево, в ту сторону, откуда шли машины, любая из которых (как некоторое время назад моя) могла остановиться, и водитель мог открыть дверцу. Я встал у дверей закрытого бара (он назывался «Sunset Bar»). Мой светлый плащ был слишком заметен в ночи, освещенной желтыми фонарями. Я простоял так довольно долго, прильнув к стене, как Петер Лорре[32] в фильме «М», где он играл вампира из Дюссельдорфа, – я видел этот фильм. Машин стало еще меньше, и я поймал себя на мысли, что не хочу, чтобы кто-то здесь проехал, чтобы кто-то посадил ее в машину. Я хотел, чтобы, вопреки ее утверждениям, ее ночь закончилась. Мое желание было понятным: я не был до конца уверен, что это не Селия. Но, стоя у той стены, я думал, что, даже если это была Виктория, я хотел того же, хотя почти не знал ее и вряд ли еще когда-нибудь увижу. Близость – удивительная вещь: стоит этому случиться, и между людьми возникает глубокая и прочная связь. Правда, со временем она ослабевает, исчезает и забывается, так что потом мы иногда даже не можем вспомнить, сколько раз это было – один? два? или больше? Мы забываем, но забываем не сразу после того, как это случилось, – первое время воспоминание жжет каленым железом, а перед глазами стоит лицо его или ее, и остро помнится запах (запах – это то, что остается нам после расставания: прощайте, желания, и прощайте, печали). Я все еще ощущал запах Виктории или Селии, который не был похож на запах Селии, когда она была только Селией и жила вместе со мной. Я вдруг подумал, что это нелепость – никогда больше не увидеть ее, позволить ей сесть в другую машину, хотя это ее работа (к тому же, я сам принял решение не поддерживать с ней отношений). Если это была Селия, то мой с ней разрыв был добровольным и стоил мне большого труда: я избегал ее, пока она не отчаялась и не сдалась, или просто решила сделать передышку, чтобы дать мне время опомниться и соскучиться, может быть, это только отсрочка. Она сделала несколько шагов (к счастью, в сторону Кастельяна, а не в сторону улицы Эрманос Беккер, откуда я шпионил за ней, иначе бы она меня увидела) – сейчас больше машин шло по Кастельяна. Может быть, та шлюха, что еще оставалась на ступенях старинного здания, нашла клиента, пока я парковал машину, и теперь Виктория могла встать на ее место, не опасаясь, что вторгается на чужую территорию. По бульвару или поросшей деревьями набережной прошли два подозрительных типа. Они что-то сказали ей, я не расслышал что, какую-то грубость. Я услышал только, что она ответила им так же грубо, и они замедлили шаг, словно собирались проучить ее. Я подумал, что мне, наверное, придется за нее вступиться, защитить ее, стать ей наконец в чем-то полезным – благодетельный вампир! – и снова, наперекор собственным интересам, установить с ней отношения. Хотя бы на эту ночь. Иногда нельзя не вмешаться: не остановить руку с ножом, нацеленным в чей-то живот (если видишь, что эта рука уже занесена), не оттолкнуть в сторону человека, чтобы ему не снесло голову деревом, поваленным бурей (если видишь, как дерево закачалось). «Подстилка! Потаскуха!» – кричали они ей. «Пошли в задницу!» – ответила она, и этим все кончилось. Те двое зашагали дальше в темноту, время от времени оборачиваясь к ней, чтобы выкрикнуть еще какую-нибудь гадость, и скоро исчезли из виду.