Ангелы Монмартра - Игорь Каплонский

– Входи, – раздался голос девушки. – Ты быстро вернулся. Я не успела приготовить сюрприз.

Анж заглянул на кухню. Селена стояла у плиты в халате, поверх которого был накинут передник. На газовых горелках клубились паром большие ведра.

– Решила познакомиться с чудовищем из подвала. Ты прав, ванна впечатляет.

– Колдуешь? – улыбнулся Анж. – Запах недурен.

– Я добавила мяты и гвоздики… Ну вот, вода нагрелась. Ты поможешь отнести ведра? Только не расплещи – обожжешься.

Художник быстро макнул в воду палец.

– Не слишком горячо?

– Зато не сразу остынет. У меня хорошая закалка. Одинаково переношу и жару, и холод. Но ты же должен быть привычен к вашим адским баням и ледяным прорубям. К слову, следовало бы провести в дом электричество. Это удобно, хоть и дорого. Но открытый огонь в подвале – вещь опасная.

Дежан повел плечом.

– Я привык к живому свету. А электричество, говорят, не менее опасно… Впрочем, следует об этом подумать.

Они направились вниз. Чуть прихрамывая, девушка шла впереди с ведром в одной руке и горящей свечой в другой. Анж с двумя ведрами осторожно спускался следом.

– На семь частей горячей воды две холодной, – рассчитала Селена. – Роскошная ванна. Романтично, пусть и не слишком удобно.

– Да, – почесал затылок Анж. – Таз куда практичнее.

– Таинство начинается! – Селена опрокинула в ванну большой пузырек пенного шампуня. – Беру тебя на корабль помощником.

Анж повесил полотенца на изогнутую шею грифона, вздохнул и направился к лестнице.

– Ты куда? – удивилась Селена. – Останься, пожалуйста. Прогнать тебя было бы нечестно. Ведь мы трудились вместе.

– Извини, – смущенно пробормотал художник. – Я не думаю…

– Не бойся. И не говори об этике и негигиеничности. Выберись, наконец, из кокона чертовых правил! – Халат девушки скользнул на пол. – Сейчас! Именно сейчас! Я так долго ждала…

Она обняла художника.

– Слышу звон твоего сердца! Это лучший аккомпанемент…

Анж не помнил, как она расстегнула его рубашку, как полетели в угол ботинки, а за ними брюки. Девушка настойчиво потянула его к ванне. Наверное, так русалки увлекают в пучину очарованных моряков.

Подчиняться оказалось приятно. Дежан обнял талию Селены – гибкую и теплую. Девушка закрыла глаза и отыскала его губы своими. Анж подхватил ее на руки; она тут же сжалась, прикрыла грудь скрещенными руками. Он шагнул через высокую бронзовую кромку. Прежде чем Селена исчезла под кружевным слоем пены, Дежан успел увидеть ее маленький пупок, похожий на жемчужину в идеально выточенной круглой оправе. Художник вздрогнул. Кожа его покрылась мурашками, и он слишком резко присел в ванну, окатив стены веером брызг.

Купель приняла их, успокоила нежным теплом жар разгоряченных тел.

В неверном колыхании огоньков Анж видел лишь длинную шею девушки, тонкие ключицы и правую грудь. Всё остальное, скрытое густыми кружевами пены, было волнующей тайной.

Глаза девушки влажно блеснули. Она снова обняла Дежана, и художник почувствовал, как дрожат ее руки.

Начиналась прекрасная игра, в которой нет места стыду, и победа достается двоим…

Анж и Селена смогли остановиться лишь когда вода заметно остыла. Ослабленные, чуть пошатываясь, они покинули бронзового грифона.

– Смотри! – сказала девушка. – Это как небеса!

Пена в ванне растворилась. На темной поверхности воды отражались огни свечей. Казалось, влюбленных только что выпустила мерцающая звездная бездна.

Анж стал за спиной Селены, с нежностью обнял девушку и положил голову на ее покрытое капельками плечо. Они молчали, глядели на воду, и темное зеркало отражало их лица, окруженные россыпью оранжево-алых светил.

Селена обернула влажное полотенце вокруг бедер и стала похожа на египтянку, как их изображают в книгах – стройная, с огромными сияющими глазами. Она собрала вещи и, почти не хромая, пружинистой походкой подошла к лестнице.

Анж ненадолго задержался, чтобы погасить свечи. Художнику показалось, что грифон провожает его взглядом, в котором теплится лукавая насмешка.

…И случилась прекрасная ночь. И звучала самая волшебная на свете музыка – шелест кожи о кожу. Лунный свет струился сквозь щель в шторах спальни, и только звездам было дозволено наблюдать за таинством на складках белоснежной простыни…

Селена уснула первой. Анж подумал, что, создав это маленькое совершенство, Господь надолго исчерпал божественное вдохновение. Так гениальный художник положит на полотно единственный, но очень удачный мазок, и чувствует себя выжатым до изнеможения. Он пока не осознает, что именно этот одинокий мазок сделал его картину великой…

Явь мягко отпустила Анжа.

…Их было двое. Пьеро и Коломбина. Он – маленький, неуклюжий, в белом балахоне с широким воротником-жабо и крохотными помпонами на круглой шапочке. Она – высокая, огненно-рыжая, в обтягивающем домино из красных, желтых, зеленых треугольных лоскутков; вокруг запястий и щиколоток тонкие браслеты из белоснежного меха. Шляпа ее – золотистый колпачок в виде загнутого вперед лунного рожка. На самом конце острой тульи недозревшим лимоном сияет крохотный фонарик. Он освещает часть лица Коломбины и алую полумаску с тончайшим узором-паутинкой.

У стула Пьеро примостилась хитро завитая медная труба. У стула Коломбины – лютня с декой, похожей на половинку дыни, и очень длинным аспидно-черным грифом.

Комедианты вежливо кланяются одиноко сидящему в партере художнику и с серьезным видом поднимают инструменты. Первый аккорд отдается в сердце Дежана пронзительной тоской, вместе с тем очень светлой и вдохновенной. Коломбина поет о горечи пыльных дорог мира, пустых шапито, скрипучих подмостках, жгучих искрах ночных костров, отпечатках луны на озерах, легких фургонах с обветренными стенами, о свете безымянных звезд над головой. Приди к нам, звучит в каждой ноте, стань одним из нас, приди, помоги. Мы любим тебя и ждем. Мы твоя семья, твоя судьба…

Мелодия кристально гармонична, ей не нужна оправа из рифм. В бархатном, то низком, то высоком, голосе Коломбины всё, что Анж считает самым прекрасным в мире. А рядом с Анжем звучит тихое эхо, четко повторяющее каждое слово призывной серенады…

На художника повеяло очень добрым человеческим теплом. Он увидел рядом с собой Селену в знакомом белом трико. Девушка смотрела на Анжа и подпевала Коломбине. Женские голоса мягко сливались: приди, помоги, приди, мы зовем тебя познать счастье борьбы и боль поражения, помоги открыть заветные врата, отпусти свой гений на свободу.

Мы любим и ждем тебя…

– …Помоги, приди, приди… – Анж с изумлением смотрит на спящую Селену, которая, свернувшись под одеялом, продолжает петь. И художник не понимает, наяву ли это. Внутри холодеет душа. Он теребит девушку за плечо: