Учитель фехтования - Артуро Перес-Реверте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она смотрела на него задумчиво. Ее лицо смягчилось.
– Благодарю вас. – Ее голос дрогнул, в нем слышались глубокие и мягкие нотки. – Теперь вы видите, что мстить никому не надо.
– Вы так считаете? – На этот раз улыбнулся дон Хайме. – Вы ошибаетесь. Есть люди, за которых я должен отомстить. Например, Луис де Аяла…
– Он был пройдоха и шантажист.
– Агапито Карселес…
– Беднягу убила алчность.
Серые глаза дона Хайме смотрели на нее с бесконечной брезгливостью.
– Та бедная девушка, Лусия… – произнес он с усилием. – Она тоже должна была умереть?
Впервые Адела де Отеро смутилась и опустила глаза. Затем осторожно заговорила:
– Смерть Лусии была неизбежной. Вы должны мне поверить.
– Разумеется, сеньора. Мне достаточно одного вашего слова.
– Я говорю серьезно.
– Конечно. С моей стороны было бы непростительной дерзостью не верить вашим словам.
Повисла гнетущая тишина. Наклонив голову, она, казалось, сосредоточенно разглядывала свои руки, сложенные поверх юбки. Черные ленты шляпы спадали на обнаженную шею. Будь эта женщина хоть самим воплощением дьявола, думал дон Хайме, она все равно умопомрачительно хороша.
Вскоре она подняла голову.
– Что вы собираетесь делать с письмом? Хайме Астарлоа пожал плечами.
– Да вот и я думаю, – ответил он просто. – Отправиться прямо в полицию или зайти сперва к вашему благодетелю и всадить ему шпагу в шею?.. Или вы хотите предложить мне нечто другое?
Черная шелковая юбка тихо зашуршала по ковру. Она подошла ближе, так что дон Хайме явственно различил аромат розовой воды.
– Да, у меня есть идея получше. – Она посмотрела ему в глаза; подбородок ее был чуть приподнят, в голосе звучал вызов. – Надеюсь, что вы не откажетесь принять мое предложение.
– Вы слишком самоуверенны.
– Нет. – Сейчас ее голос был мягким и нежным, как мурлыканье большой красивой кошки. – Я не ошибаюсь. У всех есть свой секрет… Каждый человек имеет свою цену. Я вам заплачу столько, сколько вы пожелаете.
На глазах у остолбеневшего дона Хайме Ад ела де Отеро подняла руки и медленно расстегнула первую пуговицу платья. Он почувствовал, как во рту пересохло; его взгляд впился в покорные фиалковые глаза. Она расстегнула вторую пуговицу. Ее белоснежные зубы поблескивали в полумраке, как жемчуг.
Он попытался отпрянуть, но ее глаза словно околдовали его. Ему удалось отвести взгляд, но теперь он видел обнаженную шею, мягкое очертание ключиц, зовущий трепет глубокой бархатистой ложбинки у начала ее грудей, скрытых вырезом шелкового платья…
– Я знаю, что вы меня любите. Я всегда это чувствовала, с самой первой встречи. Все было бы по-другому, если бы только…
Она умолкла. Дон Хайме едва дышал; его уносило куда-то прочь, в иной мир. Он чувствовал ее дыхание возле своих губ, ее рот приоткрылся, словно горячая алая роза, полная неги и обещаний. Она уже развязывала шнуровку, ее тонкие пальцы ловко распутывали ленты корсажа. Затем, не в силах противиться наваждению, он почувствовал, как она коснулась его руки; ее прикосновение обожгло ему кожу. Адела де Отеро не спеша положила его ладонь на свою обнаженную грудь. Он ощутил трепет теплой молодой плоти и вздрогнул: к нему возвращались давно забытые чувства, которые он считал ушедшими навсегда.
Он чуть слышно застонал и прикрыл глаза, отдаваясь охватившему его сладкому оцепенению. Она улыбнулась робко, необычайно нежно и, выпустив его руку, потянулась к лентам шляпы. Затем она выпрямилась, дон Хайме медленно припал губами к ее телу, впитывая чувственный жар ее обнаженных грудей.
Мир теперь был где-то очень далеко; он превратился в смутный, едва различимый вдали шум волн, сонно бившихся в пустынный берег. Осталась только пустота, сияющая и прозрачная, где не было ни волнений, ни мыслей, ни стремлений… Не было ничего, даже страсти, слышалась одна лишь долгая нота, однообразная и бесконечная, – музыка забвения, напев одиночества, шепот времени, – которую воскресило на его губах прикосновение к ее коже.
Внезапно в самой глубине его усыпленного сознания что-то вздрогнуло и тревожно затрепетало. Его парализованную волю упорно пытался воскресить настойчивый зов, и, почувствовав сигнал опасности, дон Хайме резко поднял голову и посмотрел в лицо Аделы де Отеро.
Он вздрогнул, словно его ударил электрический заряд. Ее руки все еще снимали шляпу, а глаза сверкали, как раскаленные угли. Лицо было искажено страшным напряжением, и шрам в уголке рта превращал его в дьявольски усмехающуюся маску, которая словно огнем была высечена в памяти дона Хайме: такой становилась Адела де Отеро, когда со шпагой в руках отскакивала, готовясь броситься в атаку.
Дон Хайме отшатнулся, вскрикнув от неожиданности. Она выронила шляпу; ее правая рука сжимала длинную, острую, как игла, булавку, при помощи которой были собраны под шляпой ее волосы: это жуткое оружие она собиралась вонзить в затылок мужчины, преклонившего перед ней колени.
Дон Хайме попятился, наталкиваясь на мебель и чувствуя, как кровь стынет у него в жилах. Затем, парализованный ужасом, он увидел, как она откинула голову и расхохоталась недобрым смехом, прозвучавшим словно похоронный звон.
– Бедный маэстро… – произнесла она медленно, тон ее голоса был холоден, словно она обращалась к совершенно постороннему человеку, чья судьба нисколько ее не заботила. В ее словах не звучало ни ненависти, ни презрения; только отстраненное, но искреннее сочувствие. – Такой наивный и доверчивый… Бедный мой старый друг!
Она опять засмеялась и посмотрела на дона Хайме с любопытством. Казалось, она внимательно изучала выражение растерянности, появившееся на его лице.
– Из всех участников этой драмы вы, сеньор Астарлоа, оказались самым доверчивым, самым чувствительным и достойным сострадания. – Ее слова звучали в сумерках комнаты как монотонно падающие капли воды. – Все эти люди, и живые, и мертвые, дурачили вас. А вы с вашими устаревшими принципами и побежденными искушениями – будто персонаж дурной комедии, обманутый муж, который обо всем узнает последним. Только взгляните на себя. Возьмите зеркало и скажите мне, где они теперь, ваша гордость, ваш апломб, ваше дутое самодовольство? Что вы вообще о себе возомнили?.. Конечно, все это было очень трогательно… Поаплодируйте себе, если вам угодно, но теперь уже в последний раз, потому что настало время опустить занавес. Вам пора отдохнуть, мой друг.
Произнося все это, Адела де Отеро медленно повернулась к столику, где лежали револьвер и трость-шпага. В мгновение ока она швырнула на пол ненужную теперь булавку и схватила шпагу со стола.
– А вы, несмотря на вашу наивность, человек благоразумный, – проговорила она, внимательно рассматривая острое стальное лезвие, словно оценивая его. – И, надеюсь, вы правильно понимаете ситуацию. Во всей этой истории я всего-навсего исполняла роль, предназначенную мне судьбой. Я совершила ровно столько низостей, сколько требовалось, уверяю вас; такова жизнь… Та самая жизнь, от которой вы всегда старались ускользнуть и которая сегодня без спросу явилась к вам в дом и принесла с собой перечень не совершенных вами грехов. Вы понимаете мой намек?
Она подкрадывалась к нему, не умолкая ни на мгновение, словно сирена, очаровывающая моряков, когда корабль летит прямиком на рифы. В одной руке она держала фонарь, в другой – шпагу. Она казалась несокрушимой, как ледяная статуя, и улыбалась, словно это была не смертельная угроза, а вежливое приглашение в мир покоя и забытья.
– Настало время проститься, маэстро. Не сердитесь на меня.
Она сделала шаг вперед, готовясь вонзить в него шпагу: из ее глаз на дона Хайме глянула сама смерть. В этот миг он наконец вышел из оцепенения, собрался с силами и отпрыгнул назад; затем повернулся к ней спиной и кинулся в ближайшую дверь. Он оказался в темном фехтовальном зале. Она гналась за ним по пятам, мгновение спустя свет ее фонаря осветил зал. Дон Хайме осмотрелся, в отчаянии ища какую-нибудь шпагу, чтобы встретиться лицом к лицу со своей преследовательницей, но под рукой у него оказалась только корзина, где стояли учебные рапиры с безопасными наконечниками. У него мелькнула мысль, что самое страшное – это оказаться перед врагом с пустыми руками, и он схватил безобидную рапиру. Но прикосновение к ее рукоятке было слабым утешением. Адела де Отеро уже стояла в дверях зала, и фонарь, который она поставила на пол, отразился в зеркалах.
– Славное место, чтобы поставить точку, маэстро, – сказала она тихо, успокоенная тем, что рапира в руках дона Хайме ей не угрожала. – Подходящий случай проверить, способная ли я ученица. – Позабыв, что в вырезе по-прежнему расстегнутого платья виднелась ее обнаженная грудь, она приблизилась к нему на два шага с ледяным спокойствием и приняла позу нападения. – Луис де Аяла на собственной шкуре испытал совершенство вашей техники, которую вы нам так усердно преподавали за двести эскудо. А теперь пришел черед самому мастеру ознакомиться со своим творением… Сейчас вы убедитесь, как все это чудесно выглядит на практике.