Бэббит; Эроусмит - Синклер Льюис

Обед был устроен в зале клуба Юнион. Помещался этот клуб в мрачном здании, перестроенном из трех претенциозных старинных домов, и хотя вестибюль напоминал погреб для хранения картошки, Бэббит, которому было доступно все великолепие Спортивного клуба, вошел сюда с трепетом. Он кивнул швейцару — престарелому важному негру в синей ливрее с золотыми пуговицами, и торжественно проследовал в зал, делая вид, что он — полноправный член клуба.

На обед собралось шестьдесят человек. Они растеклись по холлу, образуя островки и течения, толпились в лифте и в уголках уютного зала. Они старательно проявляли бурный восторг и сердечность. Друг другу они казались совершенно такими же, как в студенческие времена — зелеными юнцами, которые нацепили на себя усы, лысины, животики и нарисовали морщины просто ради развлечения, на один вечер. «Да ты ни капли не изменился!» — изумлялись они. Тем, кого они не узнавали, они говорили: «Да, да, старина, как приятно опять с тобой встретиться. А что ты — наверно, все тем же занимаешься?»

Кто-то все время пытался затянуть университетский гимн или веселую песню, но его никто не поддерживал, и он наконец умолк окончательно. И хотя все твердо решили вести себя демократично, группы образовались сами собой — те, кто был в смокингах, и те, кто пришел в пиджаках. Бэббит, в изысканнейшем смокинге, переходил от одной группы к другой. Несмотря на то, что он, почти не скрывая этого, старался втереться в высшее общество, он первым делом все же отыскал Поля Рислинга. Поль сидел в одиночестве, как всегда, тщательно одетый и молчаливый.

Поль со вздохом сказал:

— Не умею я как-то заниматься всей этой чепухой: пожимать руки, кричать: «Кого я вижу!»

— Брось, Полибус, встряхнись, будь компанейским парнем! Таких славных ребят свет не видал! Слушай, почему ты такой мрачный? В чем дело?

— Да все то же. Поссорились с Зиллой.

— Пустое! Пойдем в компанию, забудем все неприятности!

Он не отпускал Поля от себя, но все же старался пробраться туда, где от Чарльза Мак-Келви, как от огромной печки, шла теплота на его поклонников.

Чарльз Мак-Келви был героем и любимцем выпуска девяносто шестого года. Он был не только капитаном футбольной команды и лучшим гранатометчиком, но участвовал в дискуссиях и даже преуспевал в академических занятиях. Он сделал карьеру, став во главе строительной компании, когда-то принадлежавшей Додсвортам — знаменитой семье первых поселенцев Зенита. Теперь он строил административные здания, небоскребы и вокзалы узловых станций. Широкоплечий и широкогрудый, он сохранил подвижность. Глаза у него были насмешливые, и говорил он вкрадчиво и гладко, так что политиканы терялись, а репортеры настораживались, и в его присутствии самые ученые профессора, самые талантливые художники чувствовали себя какими-то неполноценными, неотесанными и немного жалкими. Но он умел быть очень обходительным, очень обязательным и щедрым, когда ему приходилось обрабатывать чиновников или нанимать шпиков для слежки за рабочими. Он держался настоящим феодалом: он был пэром новой, столь быстро выросшей американской аристократии, и выше него стояли только высокомерные «старинные» семьи. (Старинными семьями в Зените считались те, кто поселился в городе до 1840 года.) Мак-Келви забрал такую силу еще и потому, что был начисто лишен всякой совести и свободен как от пороков, так и от добродетелей старых пуританских времен.

В данную минуту Мак-Келви был сдержанно весел, окруженный «великими мира сего» — фабрикантами, банкирами, землевладельцами, адвокатами и врачами, которые держали шоферов и ездили в Европу. Бэббит втиснулся между ними. Он любил Мак-Келви не только потому, что его дружба могла помочь продвинуться, но и за его улыбку. И если в обществе Поля он казался себе могучим покровителем, то в обществе Мак-Келви чувствовал себя робким обожателем.

Он слышал, как Мак-Келви сказал Максу Крюгеру, банкиру: «Да, сэр Джеральд Доук остановится у нас», — и демократическая любовь Бэббита к титулованным особам сразу расцвела пышным Цветом.

— Знаешь, Макс, он один из крупнейших тузов английской металлургии. Сказочно богат… Ага, Джорджи, старина, здорово! Смотри, Макс, Джорджи Бэббит растолстел больше, чем я!

— Рассаживайтесь друзья! — крикнул председатель.

— Пойдем, пожалуй, Чарли? — небрежно спросил Бэббит у Мак-Келви.

— Пойдем! Привет, Поль! Как поживает наш скрипач? Ты где сидишь, Джордж? Давай-ка сядем рядом. Пойдем, Макс! Джорджи, я читал про твои выступления. Ты молодец!

После такого одобрения Бэббит окончательно был готов пойти за Чарли в огонь и воду. Весь обед он был невероятно занят: то добродушно покрикивал на Поля, то заговаривал с Мак-Келви: «Слыхал, что ты собираешься строить какие-то плотины в Бруклине?» — то отмечал про себя, с какой завистью неудачники его выпуска, уныло сидящие в сторонке, смотрят, как он общается с аристократией, то просто наслаждался светским разговором Мак-Келви и Макса Крюгера. Они разговаривали о том, как Мона Додсворт для «бала в джунглях» украсила свой дом сотнями орхидей. С великолепной, но явно напускной небрежностью они упоминали о званом обеде в Вашингтоне, на котором Мак-Келви познакомился с сенатором, английским генерал-майором и балканской принцессой. Мак-Келви запросто называл принцессу «Дженни» и довел до всеобщего сведения, что танцевал с ней.

Бэббит был восхищен и потрясен, хотя не настолько, чтобы самому молчать. Пусть они не приглашают его к себе на обед, но он тоже привык разговаривать с банкирами, членами конгресса и председательницами клубов, где выступают поэты. Он острил и даже ударился в воспоминания:

— А помнишь, Чарли, как мы с тобой на первом курсе наняли шлюпку и поехали в Ривердейл, где мадам Браун показывала своих девочек? Помнишь, как ты избил этого дурака полисмена, который пытался нас арестовать, и как мы потом украли вывеску «Здесь гладят брюки» и повесили ее на дверь профессора Моррисона? Веселые были деньки, ей-богу!

Мак-Келви согласился, что деньки и впрямь были веселые. Бэббит уже заговорил было о том, что «дело не в книжках, которые ты зубришь в колледже, а в друзьях, которых там приобретаешь», когда сидевшие во главе стола затянули песню. Но Бэббит пристал к Мак-Келви:

— Жалко, право, жалко, что мы так мало встречаемся только потому, что наша… м-мм, как бы сказать… деловая жизнь проходит в разных областях. А так приятно было вспомнить старину. Вы с женой непременно должны прийти к нам пообедать.

— Ну что ж… — Ответ прозвучал неопределенно.

— Хотелось бы поговорить с тобой о застройке участков за твоим грентсвилским складом. Мог бы тебе кое-что посоветовать!

— Отлично! Непременно надо вместе пообедать, Джорджи! Ты только позови — мы придем. И вас с женой будем рады видеть у себя! — На этот раз Мак-Келви говорил гораздо определенней.

Но тут голос председателя — тот самый оглушительный голос, который в студенческие дни не раз подстегивал их, когда надо было орать на футбольных матчах всякие оскорбительные слова по адресу команд из Огайо, Мичигана или Индианы, — вдруг загремел на весь зал:

— А ну-ка, вы, кисляи! Давайте все вместе дружно! Затягивай нашу, студенческую!

И Бэббит чувствовал, что никогда жизнь не будет так прекрасна, как сейчас, когда он вместе с Полем Рислингом и вновь обретенным героем, Мак-Келви, вопит изо всех сил:

По-орра!Эй, ура!Не жалей топора!Уррра-аа!

Бэббиты пригласили чету Мак-Келви к обеду в начале декабря, и чета Мак-Келви не только приняла приглашение, но и действительно в конце концов явилась, хотя этот обед откладывался из-за них раза два.

Бэббиты подробнейшим образом обсудили все детали — от марки шампанского до количества соленого миндаля, которое следует положить перед каждым гостем. Особенно трудно было решить, кого еще позвать. Бэббит до конца настаивал, чтобы дать и Полю Рислингу возможность побыть в обществе Мак-Келви.

— Наш Чарли — славный старик, ему куда приятнее посидеть с Полем и Верджем Гэнчем, чем с какими-нибудь высокоумными чучелами, — утверждал он, но миссис Бэббит обычно прерывала его рассуждения, не слушая их:

— Да… да, конечно… Знаешь, пожалуй, я возьму линхэйвенских устриц. — А потом перед самым обедом она пригласила доктора Д.-Т. Ангуса, специалиста по глазным болезням, и мрачного, но весьма респектабельного адвоката по фамилии Максвелл вместе с их ослепительно шикарными женами.

Ни Ангус, ни Максвелл не были членами ордена Лосей или Спортивного клуба, никто из них не звал Бэббита «братец» и не спрашивал его мнения о карбюраторах. Бэббит очень сердился на жену. Хорошо, что она хотя бы пригласила Литтлфилдов — единственные живые люди! Да и то Говард Литтлфилд иногда до того погружался в свою статистику, что Бэббит начинал мечтать о бодром окрике Гэнча: «Ну, лимонная образина, что скажешь хорошенького?»