Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд

Я сделал несколько шагов к ней и улыбнулся.

Бабушка посмотрела на меня, губы ее дрогнули.

Я подошел совсем близко и наклонился к ее голове.

Голоса у нее почти не осталось, до меня доносился лишь шепот.

Что она сказала?

Привет.

Ее глаза улыбались.

– Я на катере приплыл, – сказал я, – погодка там, скажу я, ужасная. Дождь так и льет.

Да.

Я выпрямился и посмотрел на дверь, на вошедшую в гостиную маму.

– Может, перекусим? – предложила она.

* * *

Наутро я проспал до двенадцати и спустился как раз к обеду. Мама приготовила картофельные клецки, мы ели на кухне, за окном плотной пеленой висел туман и желтые листья на большой березе за окном блестели от влаги.

После обеда, пока остальные отдыхали, я прошелся по участку площадью в два гектара. На противоположном берегу крохотного озерца, совершенно черного и покрытого по краям листьями водяных лилий, поднимался холм с сосновым бором, молчаливый и темный, он упирался в низкое небо. Я подошел к хлеву, тот еще больше покосился и обветшал, чем мне запомнилось, открыл дверь в коровник на первом этаже, три коровы в стойлах зашевелились, и самая дальняя повернула голову и ласково посмотрела на меня. Я прошагал мимо них и вошел в низенькую дверь, ведущую на сеновал. Он был наполовину полон сена, я забрался наверх и сунул голову в клеть, раньше служившую курятником, где на полу по-прежнему валялись перья, хотя последние куры сидели здесь на насесте лет десять тому назад.

Однажды я привезу сюда Ингвиль.

Мне сделалось радостно от одной мысли, как Ингвиль, сидя на диване, будет болтать с дедушкой, с мамой и смотреть на эти окрестности, казавшиеся мне волшебными. В то же время мысль эта казалась почти преступной, соединять два разных мира – есть в этом нечто запретное и кощунственное: стоило представить Ингвиль на диване в гостиной, как я осознавал: она не принадлежит этому месту.

Я вышел на мостки хлева, закурил, прикрыв сигарету ладонью от измороси, перерастающей в дождь. И увидел маму, она открыла дверцу машины, села внутрь и поехала в мою сторону, чтобы развернуться. Я спустился и спросил, куда она.

– Съезжу в магазин. Хочешь со мной?

– Нет. Я собирался поработать.

– Ладно. Тебе что-нибудь купить?

– Разве что газеты.

Она кивнула и, развернувшись, выехала со двора. Вскоре машина мелькнула внизу на дороге.

Я кинул окурок туда, где обычно жгли бумагу, и вернулся в дом. Дедушка с бабушкой уже встали и хлопотали на кухне. Я осторожно прикрыл дверь, хотел было подняться наверх и поработать, но кое-что привлекло мое внимание, и я замер. Бабушка подняла дрожащую руку и замахнулась на дедушку, а тот по-старчески, мелкими шажками, отошел в сторону. Бабушка села в кресло на колесиках, оттолкнулась ногами и снова замахнулась на дедушку. Тот снова попятился. Все это происходило до отвращения медленно и беззвучно. Дедушка скрылся в гостиной, а бабушка, перебирая ногами, пододвинула свое кресло к столу.

Я поднялся наверх и лег в постель. Сердце отчаянно колотилось от волнения. Увиденное казалось неким танцем, ужасным старческим танцем.

Я никогда не размышлял над отношениями, которые связывают бабушку и дедушку, мне даже в голову не приходило, что их хоть когда-то связывали хоть какие-то отношения. Но они женаты почти пятьдесят лет, прожили все это время на небольшой ферме, воспитали четверых детей, бились и выживали. Когда-то они были молодыми, как я сейчас, и перед ними лежала целая жизнь. Об этом я тоже никогда не задумывался, во всяком случае всерьез.

Почему она на него замахнулась?

Бабушка принимает лекарства, от них у нее развилась подозрительность, появились навязчивые идеи, – наверное, в том все и дело.

Это я знал, но что толку: увиденная картина пересиливала все логические доводы.

Снизу доносились звуки радио – прогноз погоды и новости. Я представлял, где сидит дедушка, рядом с радио, приложив одну руку к уху, глядя вперед, если, конечно, не прикрыл глаза от сосредоточенности. А бабушка, трясясь, сидит на кухне.

Впечатления так давили на меня, что я встал и пошел вниз, надеясь сгладить их, возможно, мое присутствие поможет восстановить равновесие, думал я, спускаясь по скрипучим ступенькам, а при виде серого телефона на тумбочке под зеркалом я вспомнил их старый телефон, который висел на стене и состоял из двух трубок – одну надо было прикладывать к уху, а в другую говорить, и все это из черного бакелита.

Неужто так оно и было? Неужели в моем детстве здесь был такой старый, почти как в девятнадцатом веке, телефон? Или я просто видел такой в кино и вписал в воспоминания?

Я открыл дверь в гостиную, и дедушка тотчас поднялся, с трудом, как обычно, и выпрямился, глядя на меня.

– Хорошо, что ты приехал, – сказал он, – я хотел новый забор поставить за хлевом, и, раз уж ты здесь, может, поможешь?

– С удовольствием, – согласился я, – прямо сейчас?

– Давай, – ответил он.

Мы молча оделись, и я спустился следом за дедушкой в подвал, где лежали зеленоватые от пропитки деревянные столбы и моток сетки. Я отнес все это в самый конец участка, на небольшой холмик, за которым начиналась соседская ферма, и вернулся за кувалдой, которую выбрал дедушка.

Ручной труд не самая сильная моя сторона, поэтому, направляясь к дедушке с кувалдой в руках, я слегка переживал, вдруг я не справлюсь или сделаю все так, что он будет недоволен?

Дедушка достал из кармана комбинезона кусачки, срезал старую сетку и принялся шатать столб, пока наконец не вытащил его из земли. Следуя его указаниям, я проделал то же самое с противоположной стороны. Когда мы закончили, он поставил новый столб и попросил меня вколотить его кувалдой в землю. Сперва я стучал осторожно и с опаской, но дедушка молчал, и вскоре я набрался храбрости, ударил сильнее, и движения мои становились все увереннее и увереннее.

Его черная кепка покрылась капельками воды. Синяя ткань комбинезона потемнела от дождя. Глядя перед собой, дедушка рассказывал про авиакатастрофу, которая случилась в пятидесятых на горе Лихестен, эту историю я слышал много раз, наверное, сейчас о ней напомнили туман и морось. Но мне нравилось его слушать, и, когда он закончил и уже несколько минут молчал, стоя со склоненной головой возле вбитого в землю столба, я спросил дедушку о войне. Как здесь было во время войны, участвовал ли кто-нибудь в Сопротивлении и квартировали ли тут немцы. Мы перешли дальше, к месту