Босфорская война - Владимир Королёв

Конечно, некоторые из этих фраз надо понимать не в прямом, а в переносном смысле, но и в самом деле клубы дыма от горевших пригородных селений наверняка видели в столице: от Топхане по прямой до Еникёя лишь около 12 км, до Истинье около 11, до Румелихисары, как сказано, примерно 7,5, не говоря уже о том, что ветер мог смещать дым к Стамбулу[227].

Ошибка Т. Роу и П. Рикоута с азиатским расположением Истинье невольно заставляет предположить, что имелся в виду какой-то другой пункт, действительно размещенный на азиатском берегу Босфора, тогда как Истинье попало в текст в результате оговорки. Если это так, то, вероятнее всего, английский посол мог иметь в виду Бейкоз. Во всяком случае, Й. фон Хаммер в одном месте ссылается на турецкую рукопись «Рауфатул-эбрар», где сказано, что казаки вместе с Истинье опустошили и Бейкоз на азиатском берегу.

В общем же разгрому подверглись Сарыер, Бююкдере, Тарабья, Еникёй и Истинье на европейском побережье Босфора, видимо, Бейкоз на азиатском берегу и, может быть, поселок при Румели-фенери и селение при Румелихисары на европейской стороне пролива и поселок при Анадолуфенери, Канлыджа и пригород Анадолухисары на азиатской стороне или большинство из этих селений. Только в таком случае список разгромленных пунктов будет соответствовать «почти всем селениям», которые были разграблены и сожжены, согласно английским «Известиям из Константинополя». Мы не исключаем, что приведенный список следует пополнить и некоторыми селениями, располагавшимися ниже замков[228].

Названные известия сообщали, что «в то время весь город (Стамбул. — В.К.) и предместья были охвачены тревогой… никогда не видели большего страха и смятения». Позже в письме одному из князей Збараских от 10 сентября Т. Роу снова вспоминал о казачьем «дерзком покушении внутри канала, которое привело всех в смятение». По словам М. Бодье, «одно имя казаков вызывало страх и ужас в Константинополе», а османские «министры были в таком испуге, что трусливо плакали как женщины вместо того, чтобы помогать своей стране как подобает мужчинам».

Паника в городе усилилась, когда пополз слух, что местные христиане хотят восстать против мусульманского господства и присоединиться к казакам. По сообщению Ф. де Сези королю, вследствие казачьего разгрома босфорских селений «турки были так раздражены, что предлагалось и обсуждалось, не убить ли всех христиан-франков (западноевропейцев. — В.К.), но Бог отвел это жестокое намерение, и было решено только, что их разоружат и посетят все дома, чего и ожидали с часу на час с благодарственным молебствием, если дешево отделаются, так что в течение двух дней бедные христиане не осмеливались выходить из своих домов»[229].

Каймакам, по словам французского посла, хотел при сем бросить в Башни Черного моря посла Польши (речь идет о находившемся тогда в Стамбуле польском дипломатическом агенте), но он, Ф. де Сези, ходатайствовал за него, хотя это и было рискованно. Стамбульское население, «охваченное ужасом и пришедшее в ярость», говорит Ф. де ла Круа, «хотело истребить всех христиан города и особенно поляков и их посла», и жителей едва успокоили. Английское посольство в известиях от 10 июля констатировало, что турецко-польский договор о мире полностью разрушен.

Из сочинения М. Бодье узнаем, что дома некоторых европейцев в османской столице все-таки пострадали. «У турок, — сообщал этот современник, — не было другого лекарства, кроме отчаяния, порождаемого в таких случаях малодушием, и они пометили крестами двери франков (как они зовут христиан Запада), а ночью, разбивая их окна камнями, кричали и угрожали, что будут их грабить и убивать, если они не воспрепятствуют набегам и опустошениям, чинимым у них (турок. — В.К.) казаками». Под угрозой оказалась жизнь духовного главы местных православных христиан, упоминавшегося патриарха Кирилла.

Один из историков утверждает, что тогда в Стамбуле «все спешило к оружию» против казаков[230]. Но дело было вовсе не так, и, напротив, понадобились личные усилия падишаха для организации элементарной обороны. Английские посольские известия говорят, Что во время набега Мурад IV «отправился вниз к берегу, каймакам в порт», а Эрмени Халил-паша «объявил себя вождем (дословно: Generall. — В.К.) в этой сумятице». «Во время этой тревоги, — сообщал Людовику XIII Ф. де Сези, — великий сеньор был верхом на лошади на берегу моря перед своим Сералем, где навел несколько орудий[231] и торопил отправку лодок (против казаков. — В.К.), показывая столько же решимости, сколько его люди растерянности и страха»[232].

Дальнейшее развитие событий подробнее всего отражено в английских известиях. Турецкие военачальники, «не имея ни одной галеры, готовой к обороне… снабдили людьми и вооружили все корабельные шлюпки, барки и прочие небольшие лодки, числом от 4 до 500,[233] таким народом, который они надеялись заставить грести или сражаться, и послали всех конных и пеших в городе, числом в 10 000, для защиты берега от дальнейшего грабежа».

«Мы, — говорилось в известиях, — надеялись тогда, что эти несчастные (казаки. — В.К.) тотчас же удалятся, но они, увидев приближающиеся к себе турецкие лодки, сами стянулись в середину канала, несколько выше Замков[234], и, укрепив весла к бою, стояли в форме полукруга в ожидании атаки; ветер и течение были против них. Халил-паша велел несколько преждевременно открыть огонь издали, но они не отвечали ни единым мушкетом, только перебирались от одного берега к другому, без малейшего признака отступления. Вследствие этого вождь, видя их готовность и решимость, положил не атаковать их такими лодками, какие имел, но счел за благо хотя бы удержать их от дальнейших покушений, опасаясь, что если они разобьют его лодочный флот, что они легко могли сделать, то рискнут пойти к Константинополю, который сейчас полностью лишен защиты»[235].

«И таким образом, — завершали рассказ известия, — эти немногие лодки (казаков. — В.К.), захватив вначале богатую добычу, стояли целый день до заката солнца, дерзко глядя в лицо и угрожая великой, но испуганной столице света и всему ее могуществу, и наконец ушли со своей добычей, с развевающимися флагами, не вступив в бой и почти не встретив сопротивления»[236]. Уход казачьей флотилии произошел, видимо, вскоре после 10 часов вечера современного счета времени, поскольку солнце на Босфоре заходило в те дни около этих 10 часов.

В депеше Ф. де Сези события освещены гораздо короче: «И затем (после погрома Босфора. — В.К.)… они (казаки. — В.К.) удалились без потери единого человека; так как здесь в порту не было вовсе галер, они (турки. — В.К) так долго снаряжали лодки, что казаки имели полную возможность погрузить и увезти свою добычу». П. Рикоут, вкратце повторяя информацию английских известий, указывает типы мобилизованных турецких судов: «шайки, чимберсы и другие мелкие суда»[237].

Мустафа Найма замалчивает «стояние» двух флотилий и неприятный для османов результат преподносит в качестве успеха. «Как только известие о такой неслыханной дерзости (разгроме Еникёя. — В.К) доставили в Стамбул, — читаем в переводе Ю. (О.И.) Сёнковского, — личную охрану падишаха немедленно бросили на суда, спеша на место сказанного своеволия, но проклятые (казаки. — В.К) моментально в открытое сбежали море». В переводе П.С. Савельева этот текст передан мягче: «Узнав об этом (разгроме Еникёя. — В.К), начальник бостанджей и сейменов, сев на корабли, отправился против них; но проклятники-казаки, пробыв немного, пустились обратно в море».

Упомянутые здесь бостанджи («огородники») являлись придворными слугами, которые несли наружную охрану султанского дворца и выполняли полицейские функции, а сейменами, или секбанами («псарями, ловчими»), назывались свита султана и его охрана на охоте и одна из трех основных частей янычарского корпуса[238]. Собственно, важное добавление Наймы к имеющейся картине состоит в том, что придворный хронист сообщает о присутствиии в экипажах флотилии, наскоро направленной против казаков, даже чинов султанской охраны.

Греческая же запись, обнаруженная В.М. Истриным, уходит гораздо дальше Мустафы Наймы в фальсификации окончания казачьего набега. Его итог оказывается совершенно фантастическим и как таковой не фигурирует ни в одном из других источников. Согласно записи, «до шестого часа осталось из них (казаков. — В.К.) только до 60 человек; половина же их была изрублена, а остальные взяты в плен. Но они успели бросить огонь и сожгли два квартала»[239]. При этом, после того как автор записи сказал об ограблении всего пролива и его окрестностей, а другие источники говорят о сожжении многих босфорских селений и домов, остается непонятным, что за кварталы имеются в виду, Уж не два ли квартала Галаты? Или очень сильно пострадавшего Еникёя?