46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью - Виктор Пелевин

Источник — http://www.susi.ru/stol/stol2.html.

«Мой лучший соавтор — боксерская груша»

«У меня дома есть боксерская груша в форме мужского торса. Когда я пишу, он играет в этом процессе настолько важную роль (вместе с тем, я бы не хотел вдаваться в подробности), что я воспринимаю его как соавтора».

Виктор Пелевин живет в Москве, где и родился в 1962 году. Его произведения «Омон Ра», «Вавилон» (Generation П), «Проблема верволка в средней полосе», «Жизнь насекомых» переведены на 15 языков. Последний роман, опубликованный итальянским издательским домом «Мондадори» под названием «Мизинец Будды» («Чапаев и Пустота»), был написан в 1996 году: «Я начал писать его в 1991 году, после крушения Советского союза. Затем я сделал перерыв. В целом — три года работы».

— Откуда пришла идея, для того чтобы начать роман?

— Он берет начало в древней китайской пословице: несчастное поколение, живущее в эпоху больших перемен.

— Действие в «Мизинце Будды» начинается в 1919 году и продолжается в 1990 году в психиатрической лечебнице. Исследования?

— Никаких исследований.

— В какое время предпочитаете писать?

— Утром, в короткий промежуток между моментами, когда я просыпаюсь и когда начинаю думать. Во всяком случае, я не могу находиться в сидячем положении больше получаса, максимум — 20 минут.

— Рабочее место?

— Любой стол, на который я могу поставить ноутбук. Мне нравится менять рабочее место.

— Исправления?

— На компьютере их делать совсем не сложно, они исчезают без следа. Есть одно неудобство: снижается концентрация. Я часто переписываю, но я считаю это ошибкой.

— Наброски?

— Нет, я начинаю с первой фразы и продвигаюсь вперед. Однако схематический план помогает, такой план нужен.

— Трудности?

— Свести вместе двух главных героев: петербургского поэта Пустоту и командира Чапаева.

— Что помогает в работе?

— Зеленый чай и — изредка — музыка.

— Делаете ли Вы заметки?

— Да, но никогда ими не пользуюсь, у меня мания — записывать все.

— Что Вы делаете, когда роман уже написан?

— Клянусь сам себе, что буду писать только короткие рассказы.

— Первые читатели?

— Пара друзей. После них ни одному критику не удается меня обидеть.

Оригинал — http://archiviostorico.corriere.it/2001/dicembre/11/Pelevin_mio_miglior_collaboratore_punching_co_0_01121110296.shtml.

Перевод — http://pelevin.nov.ru/interview/o-cds/1.html

Интервью со звездой

Виктор Пелевин, безусловно, одна из самых ярких личностей на литературном небосклоне России середины 90-х годов прошлого столетия. Как и одна из самых загадочных. Неуклонно следуя, судя по всему, принципу высоко им чтимого Кастанеды, заключающемуся в «стирании личной истории», Виктор Олегович не любит давать интервью и фотографироваться. Находясь на пике своей популярности в тени как человек, Пелевин, после вышедшего в далеком 1999 году своего последнего романа «Generation «П», ушел в тень и как писатель. Тем не менее интерес к Пелевину до сих пор не угасает. Некоторое время назад нашему специальному корреспонденту удалось-таки поговорить с культовым автором.

К большому моему удивлению, Виктор Пелевин согласился на интервью почти сразу. Подозревая здесь какой-то подвох, я оказался прав. Нет, известный писатель не отменил встречу, он только ограничил временные рамки, отпустив мне на вопросы ровно столько, сколько ему потребуется, чтобы раскурить средних размеров сигару.

— Виктор Олегович, почему вы даете так мало интервью и вообще как-то прячетесь от широкой публики, с чьей стороны согласитесь, вполне естественно стремиться узнать о вас как можно больше?

— Абсолютно неестественно, по-моему. Читателя должно интересовать творчество, а не аспекты личной истории писателя. А что касается творчества, то тексты мои издаются достаточно активно, как мне кажется. «Чего же боле?»

— Коль скоро вы употребили термин «личная история», позвольте мне плавно… Почему вы улыбнулись?

— Ничего, продолжайте.

— Позвольте мне плавно перейти к весьма животрепещущему вопросу о связях вашего творчества и образа мыслей с Кастанедой. Насколько вы «верный кастанедовец»?

— Хоть это и не совсем в моих принципах, давайте сейчас все же расставим точки над некоторыми буковками «i». Я никогда не был «кастанедовцем». Безусловно, я нежно люблю Кастанеду, он настоящий Поэт Высшего, но у меня, к счастью, своя голова на плечах и свой относительно незамутненный взгляд на вещи. Пелевин не вышел из Кастанеды этаким эзотерически подкованным «старым младенцем», хотя, возможно, многим бы этого хотелось.

— Виктор Олегович, для вас, наверное, не секрет, что ваш последний опубликованный роман «Generation «П» разочаровал многих критиков, которые заговорили о том, что, дескать, Пелевин раньше довольно искусно пускал всем метафизическую пыль в глаза, а теперь вот явил свое истинное лицо этакого интеллектуального постмодерниста-приколиста. Как вы к этому относитесь?

— Вы знаете, меня меньше всего интересует постоянно изменяющееся мнение всех этих клоунов. «Истинное лицо Пелевина» — до такого еще надо додуматься!

— Вот, в частности, что пишет один очень влиятельный литературный обозреватель, я цитирую: «Пелевин в «Generation «П»: волнует сердца повзрослевших тинэйджеров мнимой причастностью к тайне».

— Ха-ха-ха! «Мнимая причастность к тайне»?! Вы знаете, этот перл стоит «истинного лица Пелевина». Как фамилия этого клоуна? Впрочем, не говорите, ведь он сам является гораздо более мнимым персонажем, чем тот, у кого могут быть основания для подобного заявления.

— И все-таки, Виктор Олегович, многие полагают, что «Generation «П» — сродни «красной отметке», за которой располагается опасная для творческой жизни писателя зона.

— Да? А что это за опасность? Не угодить критикам? Уж как-нибудь переживу. Тем более мой личный радар никакой такой особой опасности до сих пор не зафиксировал.

— Не хотите рассказать о своих творческих планах?

— Нет. Единственное, что могу сказать по этому поводу: внутри меня постоянно плетется какая-то паутина, но невозможно предугадать, даст ли она в итоге нужный узор.

— А как же включение в список номинантов на премию «Национальный бестселлер» вашего последнего романа?

— Да? А я и не знал, что существует подобная премия. И как же называется мой новый роман?

— «Шлем ужаса».

— Какое жуткое название. А что на этот счет говорит мой издатель?

— Вы имеете в виду «Вагриус»? Там слыхом не слыхивали о подобной книге.

— Ну вот, и я вам также могу ответить. Я поверю в реальность существования романа с подобным названием, когда книга попадет ко мне в руки, не раньше.

— Гм. Понятно. Скажите, вы относите себя к постмодернистам?

— Издеваетесь? В свое время люди собрались, заглумились, сказали что-то типа «Roll over, Beethoven» (название песни Чака Берри, переводится «Катись отсюда, Бетховен». — Д. Т.), подкрепили это сотней-другой критических и художественных текстов. Как можно относиться к этому серьезно, я не понимаю. Это не моя клетка, у меня нет ни малейшего намерения (ха-ха!) в нее забираться.

— Как в таком случае охарактеризовать тот стиль, в котором вы пишете?

— Я пишу в стиле Виктора Пелевина.

— Простите, но некоторые ваши собраться по цеху как раз за вами это и отрицают. Один автор, помнится, сказал, что ему не нравится ваше творчество, так как он предпочитает писателей со стилем.

— А потом он пришел домой и открыл «Мою роль в переброске регулярных частей действующей армии с северо-запада на юго-восток», бессмертное творение отставного майора Клюшкина. Ха-ха-ха! Все дело в том, что этот анекдот придумал я сам.

— Вы прямо какой-то неуязвимый.

— Воин должен быть неуязвимым. Вы же явно читали Кастанеду, и вам знакомо, хотя бы на словах, его понятие безупречности.

— Это все теория. А на практике человек слаб.

— Но может бороться со слабостью.

— Понятно. Скажите, а почему вы все-таки согласились на это интервью?

— Да абсолютно по тем же причинам, по которым мог этого и не делать.

— Контролируемая глупость?

— Если хотите, да.

— Виктор Олегович, как вы относитесь к хиту последних месяцев — роману Белоброва-Попова «Красный бубен».

— Ну как можно относиться к плоду трудов своих.

— ?!

— Шучу, конечно. А если серьезно, то вся суть этой книги заключена в левом верхнем углу на обложке. Помните, там надпись стоит «От заката до рассвета». Роман — версия фильма Роберта Родригеса, только с поправкой на русский менталитет. Одним словом, литературный трэш, мусор. Хотя предисловие господина В. Шинкарева меня повеселило, особенно его пассаж про то, что на митьковском языке все фильмы ужасов стоит называть «Опять козеликам неймется-1–2:»