Зона Справедливости - Евгений Лукин

— Ты играй давай.. — напомнили ему лениво и насмешливо, хотя при желании в голосе говорящего можно было различить и беспокойство, и досаду.

Пенсионер не услышал.

— Эх-х… — скривился он, как от зубной боли. — А эти-то, эти, из шестого!.. Вот бы уронили, а?.. — Тут ветерана, видать, осенило. — Значит, не только воровали, раз бегут!..

— Да й-й-оксель-моксель!.. — выговорил кто-то в сердцах, с треском ударив о край стола всеми имеющимися на руках костяшками. — Дед, ну смотреть же надо, что куда ставишь!..

Игроки уставились на стол, плюнули, сматерились негромко и, сломав незавершённую композицию, замешали камни для новой партии. Или как там она у них называется?.. (Сам Колодников в терминологии был слаб, ибо «козла» никогда в жизни не забивал и вообще относился свысока ко всем играм, включая даже компьютерные.)

— Вообще-то, дед… — с ехидцей заметил тот, что первым бросил костяшки. — Как бы тебе самому бежать не пришлось…

Тот даже не рассердился — настолько был озадачен.

— Мне?.. Это с какой радости?..

— Ну, как… Вон планки-то у тебя — во весь карман! Ты ж немцев в войну, я так думаю, по головке не гладил…

Ветеран вспыхнул и выставил костяшку с таким стуком, что, наверное, во всех арках отдалось.

— Сравнил! Хрен с пальцем!.. Да я… Я Родину защищал!..

— Думаешь, учтут там?.. — И говорящий многозначительно вскинул глаза. — Защищал ты, не защищал…

Ветеран посинел, выпучил глаза, и Алексею показалось, что он сейчас размахнётся и запустит обе пригоршни костяшек в морду насмешнику.

— Ну вы играть будете или что?.. — с досадой спросил хмурый, доселе молчавший доминошник.

Ветеран пучился на обидчика, и дряблые морщинистые руки его тряслись.

— Ты соображай, что говоришь!.. — просипел он.

— Не… Ну, дед… — посмеиваясь и вообще стараясь хоть как-то смягчить оказавшуюся столь серьёзной обиду, молвил тот. — Это же не я придумал… На стенке вон прилеплено…

— Да плевал я на твою стенку! — окончательно взъярился ветеран. — Я вообще неверующий!.. Ни в сон, ни в чох, вот так-то! Пугать он меня вздумал!.. Ради тебя, мерзавца, кровь проливал… Тьфу!

Пенсионер вскочил, швырнул костяшки на стол (слава Богу, не в морду) и неровным подпрыгивающим шагом устремился ко второму подъезду. Шёл — и неистово доругивался на ходу.

— Да пошли вы на хрен! — обиделся хмурый. — Вообще с вами больше не сяду. Ладно бы ещё по игре сцепились…

— А я — что?.. — оправдывался шутник. — Что я ему такого сказал-то?..

— Храбрый, видать, старикан, — откашлявшись, рискнул заметить Колодников, провожая ветерана взглядом. — В полковой разведке служил?..

— Ага, служил он там… — скривившись, бросил зачинщик смуты. — Те, кто в разведке служили, на том свете давно! В обозе он служил… или писаришкой при штабе… Потому и храбрый… Ты его хоть раз в полном иконостасе видел?.. Ну вот! А орденские планки, слышь, можно и в гарнизонном универмаге накупить…

Колодников снова посмотрел вслед чёрной, подёргивающейся при каждом шаге фигурке. Услышанное было похоже на правду. Чем дальше от нас война, тем больше её участников… Сколько там тысяч народу несло с Лениным бревно по Красной площади?.. Которого он, кстати, вообще, говорят, не нёс…

Ветеран не понравился Алексею ещё при первой встрече — когда потребовал пострелять тех, кого постреляли уже… Поганый, между нами, старичишка, крикливый, вздорный… И всё же, глядя в его узкую костлявую спину (одно плечико выше другого), Колодников ощутил некое смятение… Ну ладно, с этим, допустим, всё ясно: служил писаришкой или там в обозе, а теперь задним числом корчит из себя главного защитника Отечества… А вот с другими как? С теми, что действительно защищали… Били по «тиграм» и «фердинандам» прямой наводкой, шли в рукопашную, снимали часовых… зажать гаду рот — и финским ножом под дых… Неужели и с ними так же, как с тем пареньком в камере? И Алексею до тошноты ясно вспомнился вновь вытянувшийся вдоль стеночки Лыга с его пышными наколками и двумя смертельными ножевыми ранами — у соска и под ребром…

Колодников перевёл взгляд на сердито мешающего костяшки доминошника и почему-то немедленно его возненавидел. Хитрая рыжая морда — сразу видно: ни стыда, ни совести… И тем не менее будет жить. Потому что хитрый. Потому что трусливый. Потому что подлый… Нет, как хотите, а с души воротит от этакой справедливости!..

Тут Алексею предложили принять участие в забивании козла, но он только молча покачал головой и двинулся, удручённый, к своему крылечку, где, кстати, тоже кто-то раскрывал настежь обе створки и фиксировал их с помощью двух чурочек.

Впрочем, пока Колодников шёл через двор, настроение успело смениться, так что, поднимаясь по короткой лесенке к зияющему входу в подъезд, он вовсю уже размышлял с весёлым интересом о плачевной участи неистребимого племени липовых ветеранов войны. Накроет справедливостью — и сразу вся подноготная наружу… Раз жив — значит врёт. Что ж ты, в самом деле? Был на фронте и даже не убил никого?..

Поднявшись на второй этаж, Алексей подумал, поколебался и, досадуя, что не догадался заглянуть в Борькину бендёжку, двинулся на третий. На звонок ему никто не открыл. Видимо, электрик в самом деле бегал по вызовам, а супруга его либо тоже была на работе, либо ещё не вернулась от матери.

Алексей, насупившись, ткнул повторно в кнопку звонка и пошёл восвояси.

Александра со вчерашнего вечера вела себя с Колодниковым приветливо, подчас даже улыбчиво. Впрочем, приветливость её доверия как-то не внушала — уж больно старательно это всё у неё выходило. Не иначе, и впрямь решила жить по писанию… Всё правильно. Как это в послании апостола Павла кому-то там?.. Римлянам, что ли?.. «Любя своего врага, ты собираешь ему на голову горящие уголья…» — так, кажется?..

Временами на чело супруги набегала некая тучка, и Александра ненадолго останавливалась перед зеркалом. Вглядывалась с недоверием и тревогой, слегка меняла ракурс — и снова вглядывалась. Так обычно женщины ведут себя не дома, а в гостях, проверяя, всё ли у них в порядке с макияжем. У Алексея сердце кровью облилось, когда он нечаянно поймал жену в один из таких моментов. Эх… Как бы ей объяснить потактичней, что Махно он тогда упомянул совсем в другом смысле?.. В связи с норовом её, а вовсе не с чертами лица…

Ближе к вечеру ворвался насупленный Димка и, ни слова не говоря, сразу же включил телевизор. Встревожившись, Колодников пристроился за широченной спинищей сына, а вскоре к ним присоединилась и Александра.

— …специальная комиссия, уже вылетевшая на место событий, — ровным голосом излагала молоденькая ведущая, сопровождая слова скорбной полуулыбкой. — А нам остаётся надеяться, что странная информационная блокада, организованная городскими властями, будет прорвана и мы узнаем наконец о подробностях этой трагедии…

Затем на экране возникло до отвращения знакомое серое плоское здание, смахивающее слегка на батарею парового отопления. Снимали, очевидно, откуда-то издали.

— А пока что нашей съёмочной группе даже не удалось приблизиться к месту происшествия, — меланхолически пояснил голос ведущей. — Подступы к Центральному райотделу милиции по-прежнему перекрыты усиленными нарядами…

При этих словах бетонное ребристое здание уехало куда-то вбок, и в кадр впёрлось свирепое кабанье рыло под форменной фуражкой с двуглавым орлом. Колодников не умел читать по губам, но артикуляция была столь энергичной, что общий смысл высказывания угадывался сам собой. Потом наплыла державная растопыренная пятерня — и заткнула объектив.

— Приблизительно таким же объяснением ограничился и мэр города Анатолий Пасюк, — вновь возникнув, невозмутимо продолжала соплячка-ведущая. — Он отказался встретиться с журналистами. И мэра-коммуниста можно понять. Не далее как в прошлом году в ходе предвыборной кампании нынешний градоначальник клялся перед своими избирателями, что искоренит преступность. В итоге всего за несколько месяцев его пребывания у власти волна преступности буквально захлестнула город…

— Лишь бы танки не ввели… — угрюмо прогудел Димка.

«Боже!.. — мысленно содрогнулся Колодников. — Танки… Вот тогда, действительно, конец всему!.. Перебросят какую-нибудь часть из горячей точки… Подумать страшно…»

В телевизоре тем временем обозначился угол какого-то убогого кабинета с письменным столом, из-за которого держал ответ перед телекамерой потный замученный полковник милиции. Может быть, даже тот самый Лепилин, на которого давеча ссылалась «Вечёрка»… По экрану полетели рыжие крапины, качество съёмки было неважное. Глаза у бедняги полковника то съезжались, то разъезжались. В объектив он так ни разу и не взглянул. Сбивчиво заверил, что городская милиция держит ситуацию под контролем и, не сказав ничего конкретного, свалил с экрана.