Авантюрист - Марина Дяченко

Дальше все пошло еще удивительнее: пока Фантин, чей порыв был грубо подавлен, пытался сообразить, в чем дело, дамочка, одернув рубаху, кинулась за дверь прямо-таки в исподнем, и бормотала при этом проклятия, от которых покраснел бы самый бранчливый извозчик. Фантину ничего не оставалось делать, как убраться подобру-поздорову; если бы дело происходило летом, то он предположил бы, что любвеобильную служанку укусило насекомое из тех, что сползаются в дом в жару. Но поскольку на дворе зима, а укус обычной блохи такой реакции на вызывает – Фантин терялся в догадках и предпочел на всякий случай держаться от дамочки подальше-Пока Бариан с Мухой хохотали, пересказывая друг другу историю любовных похождений Фантина, меня догнала Танталь. От нее не скрылись ни мое подавленное, прямо-таки убитое состояние, ни новый приступ апатии у Аланы.

– Рстано…

– Сила – это не власть, – пробормотал я устало. – А правосудие что такое? А? Что, как не власть?! Танталь взглянула на меня с подозрением:

– При чем тут…

И я вдруг вспомнил с ужасом, что ничего не рассказывал ей о Судье. И что Алана смолчала тоже.

– Не правосудие, а Правосудие, – бросил я, глядя в сторону. – Просто Правосудие, и все.

В крупном поселке, славившемся своими кузницами, задержались на два дня: снимали с повозок колеса и заменяли их полозьями. Бариан кряхтел, отсчитывая денежки, но зима в этом году подчеркнуто не скупилась на снега. Заметала дорогу, будто желая преградить комедиантам путь, будто хвалясь передо мной напоследок – вот какая красивая и белая эта последняя в моей жизни зима…

Танталь поглядывала на меня с беспокойством.

Повозки превратились в сани, и люди и лошади приободрились. Даже Алана проявила подобие интереса, разглядывая из-за полога белое поле вокруг и кромку леса на горизонте; я кутался в плащ и то и дело неосознанно касался серебряной булавки на рукаве. В последнее время она меня беспокоила: мне казалось, что подарок Дамира болит. Что он стал частью моего тела и саднит, как воспаленная царапина.

Алана разглядывала кристаллики снежинок, запутавшиеся в ворсе шубки. Слишком внимательно, на мой взгляд, разглядывала. А ледяные узоры на стекле – ведь два дня мы прожили в гостинице – попросту пугали ее.

– Нас накрыли, – сказал я Танталь. – Господин Черно отдохнул наконец и набрался сил.

Танталь ничего не ответила. Пожала плечами.

Комедиантов, ввалившихся на постоялый двор, встретили косыми взглядами. Хозяин хмуро выглянул и скрылся снова, и минуту спустя явился служка, которому приказано было осведомиться, точно ли явившиеся в поисках пристанища есть орава отвратительных комедиантов?

Вероятно, Бариан в дороге навидался всякого; у него хватило выдержки, чтобы ответить вполне спокойно. Да, новоприбывшие есть комедианты, и они намерены заплатить за ночлег. Разве хозяин имеет что-нибудь против?

Служка убежал и вскоре вернулся с ответом: нет, хозяин не против, господа паяцы могут остановиться в гостинице на день или даже на два – но омерзительное действо, именуемое «представлением», запрещено на землях герцога Тристага под страхом тюрьмы. Если господа паяцы вздумают нарушить запрет – он, хозяин, первый же на них донесет.

Бариан надулся и почернел, как туча; я вздрогнул. Мне не понравилось словосочетание «земли герцога Тристага». Что-то такое было в нем… нехорошее воспоминание, наверное.

Комедианты сбились в кружок – Бариан хотел посовещаться; я усадил Алану перед камином и с преувеличено равнодушным видом сел рядом. Танталь стояла неподалеку – как бы заодно с комедиантами и как бы чужая. Ни туда, ни сюда…

Обеденный зал понемногу наполнялся вечерними посетителями. С горя Бариан заказал вина; установить границы земель герцога Тристага оказалось неожиданно сложно. Румяная служанка охотно пояснила, что даже соседние властители толком этого не знают – с каждым годом территория герцога расползается, глядь, и сельцо, спокон веку мнившее себя свободным, оказывается землей Тристага, так что ехать вам, господа, вниз по реке – может быть, денька через два с земель герцога и выберетесь…

Я сцепил зубы. Ехать «вниз по реке» означало здоровенный крюк; для того же, чтобы поскорее добраться до города, нам следовало пересечь земли герцога поперек. Без единого «омерзительного действа, именуемого представлением».

– Не вытянем, – сказал Бариан сухо. – Сворачиваем, от греха подальше…

– Давайте, – отозвался я, рассматривая круглую бородавку на зловещем лице Фантина. – Сворачивайте. Время расстаться.

Губы Бариана шевельнулись; я скорее разглядел, чем расслышал: «Опять»…

Я выпятил подбородок. Лицо мое сделалось надменнее герба, и на дне Бариановых глаз ожил давний страх. Страх перед наследником Рекотарсов, который любит вваливаться без спросу, обрывая полог…

– Время, Бариан, – сказал я холодно. – Игры закончились. Нам не от кого теперь прятаться, если Чонотакс Оро хотел нас найти – он давно сделал это… Спасибо за приключение, но мне смертельно все надоело. Я нанимаю карету, ты, – я обернулся к Танталь, – решай сама. Может быть, тебе снова захочется тряхнуть стариной?

Она смотрела с непонятным выражением. Я, честно говоря, думал, что предложение «тряхнуть стариной» уязвит ее; оказалось, что ей плевать. Она пропустила мои слова мимо ушей, ее беспокоило нечто другое. Даже, кажется, пугало.

– Ретано, на пару слов…

Алана удивленно обернулась от камина. Я успокаивающе ей кивнул.

Танталь колебалась.

Бариан с товарищами хмуро заливали вином вынужденное безделье и финансовые потери; время от времени то один, то другой кидал в нашу сторону вопросительный взгляд. Особенно часто посматривала Динка – вероятно, она горячо желала, чтобы я избавил труппу от присутствия Танталь. Даже не поднимаясь на сцену, бывшая комедиантка оставалась опасной конкуренткой – непобежденной и уже, наверное, непобедимой…

– Он тянет меня, – сказала Танталь глухо. Не в ее характере было просить о помощи. Она глядела в сторону, глаза ее были сухи и злы.

– Он хочет… чтобы я вела его к Луару. Он обещает… – она осеклась.

– Он говорил с тобой? – спросил я растерянно. Вместо ответа она поддернула рукав. На тонком запястье остался след – пять круглых кровоподтеков, воспроизводящих на коже хватку пяти пальцев.

– Пес-с-с… – протянул я сквозь зубы.

– Он хочет, чтобы я вернулась, – Танталь вымучено улыбнулась.

– Угрожает?

– Нет… Все очень пристойно. Очень вежливо, – Танталь опустила рукав. И без того на нас начинали коситься.

Теперь колебался я.

Собственно говоря, если бы не то приключение с потерей булавки… Танталь до сих пор была бы под ее защитой. И Черно Да Скоро не дотянулся бы до нее, а ведь, если честно, только Танталь и нужна ему, я для него – использованный инструмент, Алана – отработанный материал…

Я вздрогнул и оглянулся.

Алана по-прежнему сидела перед камином, лица ее не было видно, и со стороны казалось, что в кресле угнездилась, скрючившись, древняя старушка. Согбенная, апатичная, жалкая…

Отработанный материал. Какое скверное… определение.

Домой, подумал я яростно. Скорее в родительский дом. Там Алана успокоится, там… видит Небо, я сделаю все возможное, чтобы искупить свою вину. Ведь это я отдал ее в руки Черно – я…

– Ретано…

Не отрывая глаз от скрюченной Аланиной фигурки, я нащупал на манжете булавку. Выдернул не без усилия, но с облегчением, как старую занозу:

– На… Носи.

Было ошибкой обмениваться украшениями на глазах всего трактира. Танталь закусила губу, не спеша принимать подарок; проклятье, я ведь не могу так долго стоять с вытянутой рукой. Мне уже хочется переменить решение и нацепить серебряную уродину на прежнее место…

– Бери, – сказал я зло, – Что уставилась? Вероятно, грубость должна была защитить меня от малодушия.

Она приняла булавку из моих рук. Повертела в пальцах, будто прицениваясь; протянула обратно:

– Нет.

Я ушам своим не поверил.

– Нет, – повторила она, и я увидел, что ее веко подергивается само собой. – То есть…

Ее голос дрогнул. Она снова колебалась – мучительно.

Я разрешил ее сомнения. Попросту втолкнул серебряную булавку в ее сухую вздрагивающую ладонь.

Алана заснула у камина, и мне пришлось на руках нести ее в отведенную для ночлега комнату. Подняв ее из кресла, я понял вдруг, что человек ее роста не может весить так мало.

Она не проснулась. Бледные веки оставались крепко сжатыми, и там, под тонкой кожей, метались зрачки. Что ей снилось?

Она истаяла. Светлое Небо, да она же тает, как свечка, уходит в свои сновидения, а там не сладко – вон как болезненно сжимаются губы…

«Пусть Танталь с ним не ходит».

– Он хочет, чтобы я вела его к Луару.

«Пусть не ходит. Пусть… не надо. Там страшно… Мне все время кажется, что я еще не вернулась. Что я там… останусь…»