Приказ обсуждению не подлежит - Михаил Нестеров

Кроме обычного замка, открывающегося ключом, на двери был электрический. В случае бунта заключенных двери капитально блокировались с пульта на контрольно-пропускном пункте на том или ином участке.

Хранилище вещдоков находилось едва ли не под кабинетом следователя, откуда Марк совершил свой дерзкий рейд. Миновав два лестничных пролета, фактически он пойдет обратным маршрутом.

…На двери хранилища стояла стандартная пластилиновая пломба, соединенная с такой же печатью на косяке ниткой, сложенной хитрой петлей: ее не вытянешь, не нарушив пластилиновой пломбы. Сергей заглянул в скважину, прикидывая, какой ключ подойдет к замку.

Первая попытка оказалась неудачной. Длинный ключ вошел в скважину, но не проворачивался.

Второй…

Марк напрягся, услышав за спиной громкий звук, словно кто-то встал со стула, сдвинув его с места. Приготовил «добрый» нож, обоюдоострый клинок которого покрылся кровавой пленкой, и шагнул за угол.

Непредвиденная задержка. Но не такая серьезная, как если бы пришлось застрять в контрольной зоне при проникновении извне, с «улицы». Здесь, внутри следственного помещения, где караульные были разбросаны по разным местам и несли службу в спокойно-ленивой обстановке, проблемы устранялись пусть не легко, но по ходу.

Здесь не было заключенных, здесь не было чужих — только свои. Проникнуть в следственный изолятор можно только с центрального входа, который надежно охранялся — как снаружи, так и изнутри. Внутренний проход, ведущий в здание тюрьмы, также охранялся с двух сторон.

Замкнутое пространство. Нарушить покой в котором можно только извне.

Марк ждал. По времени выходило, что караул сменился полчаса назад, следующая смена через два часа.

Прошла минута. Полторы.

Сергей вернулся к двери, приготовив второй ключ.

Один оборот, второй. Один тихий щелчок, второй.

Крепкая дверь открывалась вовнутрь. Она издала легкий скрип, когда Марк толкнул ее и шагнул в темное помещение. Прежде чем закрыть дверь, через которую сочился дежурный свет, глянул вправо, влево, отыскал глазами выключатель.

Помещение оказалось большим — что-то около тридцати квадратных метров, — забитым рухлядью. Сторожат то, что дорого, и то, что даром не нужно, припомнилась Марковцеву знакомая фраза из какого-то кинофильма.

На пронумерованных полках стеллажей лежали в основном книги. Словно попал в библиотеку, сравнил Сергей. Словно арестовали подполье и конфисковали запрещенную литературу. На каждой книжке обязательная бирка.

Тут стоял специфический запах вековой пыли, отчего ноздри Сергея невольно пришли в движение. Этот запах вызвал инстинктивное желание чихнуть. А он пытался уловить другой характерный дух — оружейного масла, новой амуниции. Казалось, он даже уловил специфический запах латунных гильз и заключенного в них пороха. И шел на него.

Как в покойницкой, пришел к выводу Сергей, когда за очередным стеллажом увидел длинный стол с оцинкованной крышкой, а на нем оружие. С бирками. Пронумерованное.

Марк взял в руки пистолет, сорвав с него бирку, проверил магазин — все двенадцать патронов были на месте. Быстрыми движениями установил глушитель. Довернул его еще на четверть оборота.

Со спины Марк походил и на патологоанатома, склонившегося над столом и негромко звякавшего орудиями своего труда, и на палача, выбирающего инструмент для казни.

Униформа — это тоже своего рода оружие. Стандартная шапочка-маска — оружие. Облегченная боевая выкладка, топорщившаяся автоматными магазинами, — Оружие. Босой, одетый в темно-синюю арестантскую робу и с оружием в руках, Марк выглядел вооружившимся арестантом. Но преображался на глазах, когда надевал майку, штаны, быстрыми движениями крест-накрест перебрасывал через петли-скобы шнурки на ботинках.

Зеркала не хватает, пришел к неожиданному выводу Сергей, когда облачился полностью и взял в руки оружие. Штурмовая винтовка за спиной, в руках два пистолета с глушителями, еще пара на поясном ремне и за поясом.

Сергей Иваненко неподвижно сидел на металлической скамье, заменявшей в этой длинной камере-одиночке кровать. Она стояла у самого окна — высокого, начинающегося едва ли не от пола и овалом доходящего до самого потолка. За правой стеной такая же камера. Левая стена выходила в коридор, который вел в следственный изолятор.

Яркий свет прожекторов отбрасывал резкую тень от решетки наискось; утолщаясь, она, казалось, ползла нескончаемой лентой по серой стене, пропадая в неприметной трещине между стеной и потолком.

Холодно. Ночи здесь холодные. Сцепленные пальцы занемели. По позвоночнику словно пропустили фреон, который качал мороз по всему телу.

«Придурок!» — выругался Иваненко, в очередной раз глянув на дверное оконце, в котором нарисовалась озлобленная физиономия Нагиба. Хирург ничего не знал о планах Марка и своим поведением ставил операцию под угрозу срыва.

Сергей Иваненко был единственным из всей группы, кто мог молчать не только под пытками. Казалось, он не знал, что такое боль — лишь широко распахнутые зрачки, как самый непогрешимый индикатор, говорили об этом. Он принадлежал к той породе людей, которые не идут к врачу, если заболит зуб. Однажды он сломал руку и сам наложил лангету, а к травматологу не пошел.

Сейчас сломалась главная пружина операции, и шестеренки остановились. Но Хирург каким-то чудом надеялся, что «все заживет». Как раньше. Во всяком случае, так было всегда.

Нельзя сказать, что ему все сходило с рук, он всегда расплачивался за промахи, может, даже за некую беспечность. Пусть не самая лучшая, но это была черта его характера.

Он действительно ждал. Не освобождения как такового, а замены испорченной пружины на новую. Ожидание и надежда его были абстрактными. Невозможно было объяснить его состояние. С одной стороны — покой, с другой — призывное брожение в груди.

Сергей был недалек от истины, но, как и охранник по имени Нагиб, не мог четко связать свои мысли и чувства.

Стук в дверь — это Нагиб Мурат сунул в нее башмаком.

«Чего вылупился?»

«Придурок!»

Вначале Марк очистил тыл, чтобы за спину не вышли караульные. В помещении контроля их было четверо плюс оператор за пультом. По отношению к Сергею он находился спиной. Остальные, как в машине для перевозки арестованных, парами сидели друг против друга.

Над ними светила лампа в защитной решетке. По сути, они находились в подобии каменного мешка-распашонки, в западне. Хотя каждому казалось, что они надежно защищены со всех сторон. Марк своим нестандартным ходом разбил оборону противника. Ее сильные стороны разом дали трещину, расширить которую было делом нескольких мгновений.

С двух рук можно стрелять лишь при обоих открытых глазах, видеть сразу две цели. Сергей еще раз подтвердил класс хорошего стрелка, поочередно открывая огонь из двух стволов. При этом голову склонил к правому плечу и глубоко подергивал ею при каждом последующем выстреле. Но все пули попадали в цель. Пусть не в «яблочко», но в цель. Ни одного выстрела в «молоко».

Любой промах, и пуля, попав в металлическую дверь, наделает шума. Тотчас с другой стороны появятся минимум еще четверо караульных.

Сейчас Марк больше давил скорострельностью, нежели меткостью. Первой же пулей он положил оператора. Сидящих боком к нему караульных, два из которых наполовину прикрывали двух других, положить наверняка было делом немыслимым. Именно скорострельность не позволила ни одному схватиться за оружие, закричать. Пули прошивали плечи, наискось входили в грудь…

Отстреляв в обе стороны, Марк, сближаясь, сосредоточился на одной, смещая стволы пистолетов и дважды нажимая на каждый крючок. На этот раз прицельно, выборочно, в левую половину груди — сначала одному караульному, потом второму.

Еще шаг вперед, и снова, скрестив руки, Марк перевел огонь на другую сторону.

Пистолеты разом щелкнули затворами. Сергей израсходовал все двадцать четыре патрона.

Мельком глянув на мертвых караульных, Сергей загнал в пистолеты полные обоймы и передернул затворы.

Триполи, Ливан

Марта посмотрела на часы, когда пилот подал ей знак: пора. Пора означало десятиминутную готовность.

Есть время проверить, перебрать в голове, как перед длительной командировкой, все ли взяла. Нет, ничего ли не забыла.

Не забыла.

Марта оделась как коммандос: высокие ботинки, майка без рукавов, бронежилет и разгрузка поверх него, на голове шлем. Штурмовая винтовка висела на груди непривычно высоко, фактически на уровне плеч.

Она чувствовала невидимую связь с Сергеем Mapковцевым. Почему-то с ним одним. Наверное, потому что он рисковал больше остальных. Жертвовал? Несомненно. Но оттого ли, что у него не было другого выхода? В этом Марта сильно сомневалась. Просто ей хотелось, чтобы жертва Сергея была мотивирована по-другому, имела человеческие мотивы, а не звериные, когда тебя загоняют в угол. Просто оскал, в котором не было ничего человеческого, ее не устраивал. Пусть на его лице не будет ничего, что отражало бы состояние его души. Но важно знать, что за этой маской кроется приветливая, может быть, улыбка.