Истории Черной Земли - Каштру Сороменью

— Это был лунда! Это был лунда! — сказала Самба сама себе, потому что ей нравились лунда, эти мечтатели, любящие широкие просторы и далекие страны. А киоки ей не нравились. Она знала об их жестокости.

И этот лунда остался ее единственной любовью и ее великой тоской.

Воспоминания увели Самбу так далеко, что она не заметила, как замолкли барабаны и кончилось батуке.

Она не спала до рассвета, лежа на циновке у погасшего очага. И когда снова загремели барабаны, сердце у нее тревожно забилось. Эти барабаны призывали ее, Самбу. Сейчас должна была решиться ее судьба.

Солнце уже высоко стояло над горой Тала-Мунгонго, освещая площадку над глубокой пропастью Касанже. Непроданные женщины проснулись, потянулись на циновках и стали готовиться к встрече с покупателями.

Начинался третий день невольничьего рынка, но осталось уже совсем немного чужеземцев, прибывших сюда, чтобы купить рабынь: бедняки да слуги вождей, которые еще вчера отправились домой, на свои земли, захватив купленных рабынь для гарема и работы на полях. Но как требовательны оказались бедняки! Они заставляли женщин вставать, прохаживаться перед собой, чтобы убедиться в том, что они не хромают, как товар, оглядывали со всех сторон, хлопали их по ляжкам, щупали груди. Они придирались ко всему, а потом брезгливо отказывались от покупки этих некрасивых и грустных рабынь.

На третий день оставались непроданными всего с десяток женщин. Вожди и чужеземные богачи уже купили лучших. Отвергнутые ими были печальны. Но у женщин этих еще теплилась надежда, что какой-нибудь бедняк захочет купить их или обменять хотя бы на корзину соли.

Накануне закрытия рынка вождь жага, хозяин здешних земель, приказал раздать оставшимся чужеземцам калебасы с очень крепким пальмовым вином, для того чтобы затуманить им головы. А с наступлением темноты барабаны снова позвали всех на батуке.

Один старик из племени шинже, который хотел раздобыть себе подешевле хоть какую-нибудь женщину, понял хитрость вождя жага и, присев на землю возле Самбы, стал ругать хозяев рывка.

Самба безучастно следила за танцем. Она знала, что если ни один из этих хозяев не купит ее, она, такая некрасивая, должна будет проститься с жизнью. Потому что рабыня бангала, не купленная и на третий день, — это пропащая душа, нечистая дочь народа, это ее проклятие, и если она вернется домой, то принесет несчастье людям. Уничтожить эту нечистую, неспособную рожать детей женщину, уничтожить всякую память о ней — таков древний закон бангала. И ревностные жрецы свято блюли этот закон — женщину, которую никто не пожелал, они бросали в шумные воды священной реки.

— Ты не идешь танцевать? — спросил старик шинже.

Самба только покачала головой.

Старик отпил последний глоток из калебаса, отбросил его подальше и куда-то ушел.

Самба загрустила еще сильнее. Даже этот ничтожный старик не захотел ее. Никто не смотрел на Самбу. И вдруг ей стало так страшно, что она громко заплакала, и груди ее, изрытые оспинами, отвисшие и жалкие, затряслись от рыданий. Бедная женщина знала, что ей суждено умереть.

Но на рассвете какой-то юноша подошел к костру и сел перед Самбой.

— Почему ты не идешь танцевать?

Самба пожала плечами. А так как он продолжал пристально глядеть на нее, она опустила глаза и робко спросила:

— Откуда ты?

— Я лунда! — ответил он и придвинулся ближе.

Они долго разговаривали, а потом он увел Самбу в заросли высокой травы.

Рассвело. Запели петухи.

— Возьми это! — сказал лунда, протягивая Самбе сверкающий острый нож. — Я скоро вернусь и возьму тебя с собой.

Она улыбнулась в ответ и проводила его радостным взглядом. Душу ее переполнила надежда. Когда солнце закатилось за вершину горы, глухая дробь барабанов возвестила о закрытии невольничьего рынка.

— Вот она! — крикнул работорговец бангала, указывая пальцем на Самбу.

Девушка вскочила при виде старых жрецов, которые пришли за ней, чтобы принести ее в жертву.

— Нет! Нет! — крикнула она, в испуге простирая вперед руки, как будто желая оттолкнуть приближавшуюся смерть. — Он скоро вернется за мной! Подождите!.

Жрецы и работорговцы переглянулись, посовещались между собой, а потом спросили:

— А когда он вернется?

— Скоро, как только солнце опустится в воды Касанже.

Старый жрец покачал головой.

— Хорошо, мы подождем, — сказал другой. — Но откуда ты знаешь, что он вернется?

— Он дал мне вот этот нож, чтобы я его сохранила. — И Самба показала старикам нож. Улыбаясь, она добавила: — Увидите, он вернется!

И они оставили девушку наедине с ее надеждой.

Когда настал вечер, Самба снова подошла к костру, который горел у края пропасти. Глаза ее болели от солнечного блеска, потому что она весь день смотрела в ту сторону, куда шли дороги в Лунду. Столько раз она, никому не нужная, с грустью и надеждой смотрела на огонь этого костра, проходя мимо него. Она присела на корточки возле костра, глядя, как солнце поджигает облака над мрачной землей Касанже. Сердце ее сжалось, и глаза наполнились слезами. Только теперь она поняла, что лунда к ней не вернется.

Настала ночь.

— Идем! — громко произнес чей-то голос.

Самба вскочила на ноги, испуганно взглянула на старых жрецов и бросилась бежать от них в ту сторону, где раскрывало свою пасть глубокое ущелье.

— Ловите ее! — закричали со всех сторон.

Она увидала сотни рук, тянувшихся к ней, услыхала хриплые голоса и помчалась еще быстрее. Как легкая лань, прыгала она через костры, ударяясь о стволы деревьев, падая и снова поднимаясь. Но Самба не чувствовала никакой боли. Так добежала она до края ущелья, повернулась спиной к пропасти и крикнула жестоким преследователям, как будто стараясь их умилостивить:

— Он вернется!

Но только хохот раздался ей в ответ. Руки жрецов потянулись к ее телу, залитому кровью и потом. Она увидела злорадные усмешки и содрогнулась от ужаса. А когда рука какого-то старика прикоснулась к плечу Самбы, все ее тело задрожало. Она отшатнулась назад и исчезла в пропасти. Крик отчаяния повис над бездной.

Луежи и Илунга

Историю создания страны Лунда рассказывали мне путники в лесистых краях севера Анголы. Эти люди были подлинными поэтами африканской равнины. Когда я внимал нм, передо мной открывались поэтическая душа народа и ее тайны. По ночам, при волшебном свете костров, я становился доверенным слушателем народа и хранителем его богатств.

Лунда, эти мечтатели равнин, знают множество историй о своей стране, о ее героях и богах. Но самая лучшая из них — это история о Земле Дружбы, легенда о любви Луежи и Илунги. Ее я вам и расскажу теперь.

1. Старое дерево Луба

Стар и немощен стал вождь народа луба Мутомбо Мукуло. От всех его прежних владений остались лишь прибрежные селения со скудными возделанными полями, разбросанными на истощенной земле. Но зато не сосчитать заброшенных селений с разрушенными хижинами, которые покинули люди. Эти края давно опустели из-за набегов соседних племен, а может быть, из-за злого колдовства, которое обрекло на смерть народ, живший здесь. На этой голой земле, истоптанной многими поколениями луба, которую люди покинули, преследуемые злой судьбой, теперь стояли только старые деревья, мулембы, видимые издалека. В жаркие лунные ночи под ними находили приют дикие собаки. И вой их, доносившийся из-под развесистых пышных ветвей, касавшихся земли, казалось, достигал звезд, которые сверкали в далеком небе, то угасая, то зажигаясь снова, рассыпая золотые брызги по темно-синему небу, распростертому над равниной.

Вот в такие жаркие лунные ночи, усевшись вокруг костра, разложенного в центре селения, луба рассказывали необыкновенные истории о покинутых землях. Это были истории о злых духах-казумби, о колдунах и о людях, загубленных их чарами. За этими пустынными землями простиралась широкая равнина, прорезанная множеством тропинок, протоптанных охотниками. Это были земли, на которых обычно охотились люди старого вождя Мутомбо Мукуло. И человечески глаз не ног объять и просторы.

Когда-то, в дни молодости, вождь луба сам бегал во этим равнинам, он жадно хватал открытым ртом встречный ветер, охотясь на леопардов и антилоп с копьем в руках. Это копье было унаследовано им от предков. Первый вождь луба, Калундо, принес его на края Великих озер, испепелив в покинув свои владения после того, как большинство народа не захотело служить вождю.

Теперь Мутомбо Мукуло стал старым и больше не мог охотиться как бывало. У него нет сил отправиться в степи. А как он любил прежде во время охоты огнем смотреть на стенные просторы, объятые пламенем, и вслушиваться в крики отважных людей!