Возвращение «Варяга» - Глеб Дойников

 Будучи брошен войною и в особенности осадою Дальнего в самую глубь народной солдатской массы, я осознал, сколь мало мы, призванные править Россией, знаем всю глубину и всю примитивность жизни огромного большинства нашего народа. Можешь ли ты представить, что некоторые солдаты из самых коренных российских губерний считают нахождение в армии (даже под неприятельским обстрелом) чудесным благом, ибо лишь в армии им впервые доводится досыта поесть (ежели, разумеется, интендант вороват хотя бы в меру)? Меня в самое сердце поразила услышанная от одного из крестьянских сынов («одноножник» — так описал он семейный свой надел, дав единственным этим метким словом полную картину) поговорка «Коли хлеб не уродился — то не голод, а голод — когда не уродилась лебеда». Однако же за столь скудно питающее его Отечество он же готов драться с необыкновенным упорством и яростью.

 Воистину, народное (в особенности крестьянское) долготерпение уступает только долготерпению Господню, но если дойти до его края — несомненно, гнев народный лишь гневу Господню и уступит. И если то напряжение, которое необходимо для сохранения Отечества возложить на тяглые плечи низших сословий — может статься, что предел сей может быть достигнут и без войны. В силах ли человеческих провести Россию по тонкой грани между катастрофой военной и катастрофой экономической? Уповая на Господа нашего я, тем не менее, знаю, что и Господь может отвернуться от России и её владетелей, буде неприлежание их переполнит чашу терпения.

 Временами мне кажется, что та бездна, в которую я заглянул, соотнося скучные цифры и опыт схватки, когда от одного–единственного патрона или снаряда из миллионов может зависеть жизнь даже не одного, а сотен и тысяч человек, пожирает мои силы и волю.

 Впрочем, Б. утешил меня чудной простонародной присказкой «глаза боятся, а руки делают» и предложил положить на другую чашу весов всю нашу Россию и миллионы жертв грозящей нам новой Смуты и заметил, что цена, в общем, невелика. Особенно, если, как он высказался, «немного меньше внимания уделять балету и красотам Ниццы».

 Я понял, в чей огород был брошен сей увесистый камень, хотел было возразить, но не смог. К тому же Б. заметил, что во время второй, наверняка известной тебе, войны горец и его санкюлоты смогли перекрыть ужаснувшие меня цифры многократно. Я уже слышал от Б. о подростках, стоящих на ящиках у станков, о женщинах, ворочающих броневые плиты во имя избежания ещё худшей доли.

 Ники, мы просто обязаны принять все меры, чтобы нарисованные Б. картины так и остались в моём (и его, и, как я полагаю, твоём) воображении.

 Ники, эта война уже близится к концу. Я не знаю, удастся ли нам избежать той, Б. уверен что нет, — но клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы к грядущим испытаниям мы подошли подготовленными настолько, насколько это только возможно. Ты можешь использовать меня тем способом, который сочтёшь благоразумным. Я видел маленький кусочек ада, когда японцы (я не могу называть их «узкоглазыми» — я сам слишком долго вглядывался в их смерть прищурившись, через прицел, так что в плане «косоглазия» мы с ними на равных) сотнями и тысячами ложились под беспощадным свинцом пулеметов и шрапнели. И если мы допустим чтобы так же, тысячами и миллионами, ложились под огнём русские солдаты — неважно, под немецким ли огнём, британским, своим же русским — тогда мы действительно недостойны перед лицом Господа владеть этой землёй.

 Я верю в тебя, брат, я верю в Вас, Ваше Императорское Величество. С нами Бог и Россия.

 Михаил.

 Под литерой «Б» достоверно упоминается Василий Балк, в то время — командир Манчжурского бронедивизиона. Остаётся загадкой мотивы вопиющего нарушения адм. Рудневым–Владивостокским всех правил субординации, поставившим имеющего в то время чин подполковника В.К. Михаила под начало флотского капитан–лейтенанта. Возможно, сыграл роль так называемый «флотский шовинизм», поскольку инициатором создания бронедивизиона выступал флот, возможно — специфика нового на тот момент рода войск, связанного с техникой, более привычной флотскому, нежели сухопутному офицеру, возможно — недостаток боевого опыта Великого Князя. Вероятнее всего, адмирал Руднев руководствовался всеми этими резонами. Как бы то ни было, в достаточно короткий срок после прорыва дивизиона в Артур, Великий Князь довольно скоро, по мнению большинства исследователей, фактически возглавил войска первой линии, оставив за Балком в основном руководство технически сложными вооружениями. Выражаемое некоторыми отечественными и зарубежными исследователями мнение о том, что так называемая «Михаиловская» тактика обороны разработана и внедрена именно Балком, не выдерживает никакой критики. Флотский офицер Балк до получения опыта боевых действий на сухопутье просто не имел возможности изучить в достаточной мере армейскую тактику и законы войны на суше. К тому же сам Балк неизменно опровергал подобные слухи, указывая на Великого Князя как на истинного автора всех применённых в войне тактических новаций, оставляя за собой лишь технические приоритеты.

 Интересно, что отряд В.К. Михаила никоим образом не испытывал недостатка в артиллерийской поддержке. Вероятно, предположение об ожидающемся в будущих войнах «снарядном голоде» сделано им по результатам наблюдения за действительно испытывавшими жестокую нехватку боеприпасов японскими войсками. Сам термин «снарядный голод», вероятно, является эмоциональной калькой японского термина «dangan–no–futtei». Однако японские проблемы проистекали не из недостаточности производства, проявившейся затем в Великой Войне, а, скорее, из успешных действий на японских коммуникациях как русского флота на море, так и русских казачьих отрядов в оперативном тылу японской армии. Тем ярче вскрывается перед нами экономический и военный гений В.К. Михаила, сделавшего столь глубокие выводы из анализа довольно локального, хотя и эпического, сражения. Увы — выводы, не полностью учтённые при определении военно–экономической политики России перед Великой Войной.

 Не существует данных о довоенном увлечении воздухоплаванием адм. Руднева–Владивостокского, совершенно точно скрывающегося в данном тексте под литерой «Р». Однако действительно сделанное им летом 1905 года воздухоплавательному кружку проф. МВТУ Жуковского крупное пожертвование из «призовых» средств на строительство аэродинамической трубы, теоретические и экспериментальные исследования аэродинамики, вопросов прочности и теории полёта можно считать отправной точкой в развитии всей русской аэронавтики. Более подробном о роли адм. Руднева в становлении русской авиации читатель может узнать из книги «Русский Дедал» (граф А.А, Толстой, СПб, изд–во «Пальмира», 1949)

 Данный абзац подчёркнут рукой Е.И.В. Николая II, на полях сделана пометка: «Однако каков наш Мишкин теолог–марксид!» Многие исследователи считают, что краткосрочная послевоенная опала В.К. Михаила связана именно с его приобретёнными на Русско–Японской войне политическими взглядами.

 Вероятно, речь идёт о кошмарах, посещавших, по словам очевидцев, В.К, Михаила в бытность раненым при отражении японской атаки при обороне Порт–Артура. Детали этих видений разнятся в описаниях очевидцев, как и обстоятельства ранения, однако многие отмечают, что после недельного лечения (возможно, с применением препаратов опиума) В.К. Михаил несколько раз проговаривался о картинах ужасного будущего России, якобы открывшихся ему. В данной записке интересно, что Михаил называет источником видений капитана 2–го ранга Балка. Однако большинство исследователей сходятся на том, что нечеловеческое напряжение при сдерживании многократно превосходящих японских сил и впечатляющие расчёты по тактике и боевому обеспечению войск (см. т.н. «Записку Михаила»), проведённые В.К. Михаилом на основании опыта боёв, стали тяжёлым испытанием для его психики, выразившимся в навеянных синдромом тревожности видениях. Упоминание же Балка вызвано подсознательным отторжением кошмаров, стремлением перенести их на кого–либо другого.

 Глава 8. Встречные бои.

Ноябрь 1904 года. Дальний.

 После высадки прямо на пирсы Дальнего двух гвардейских полков, ситуация под осажденным городом переменилась кардинально. Хотя, если быть предельно откровенным, даже не сами свежие полки сыграли решающую роль. Скромный трудяга Доброфлота, быстроходный транспорт «Смоленск», одним фактом своего прибытия в Артур, нанес японской армией больше потерь чем несколько тысяч солдат и офицеров Гвардии. На вооружении Измайловцев и Преображенцев были, кроме обычных винтовок Мосина, ружья — пулеметы Мадсен, опытная партия ручных гранат, и пистолеты Маузера в придачу. «Смоленск» пришел во Владивосток совершенно безоружным, и только перед выходом к Артуру, на него поставили шесть 120 миллиметровок, что позволило перевести его из категории «транспорт» во вспомогательные крейсера. Гвардия два месяца отрабатывала на полигоне под Питером штурм позиций противника, с использованием всех вышеперечисленных новинок, и записок «новинки атакующей тактики по опыту войны с Японией», под редакцией некого Балка и Великого Князя Михаила. «Смоленск» — просто совершил рутинный рейс, из пункта А в пункт Б, ничего героического или выдающегося, но… «Смоленск», после долгих приключений [29] привез, наконец, в Артур второй комплект снарядов для всей эскадры.