Истории про девочку Эмили - Люси Монтгомери

— Тетя Элизабет никогда не попросит ни о чем католического священника, — сказала Эмили категорично. — Я в этом уверена. Она слишком гордая.

— Даже ради того, чтобы спасти рощу?

— Даже ради этого.

— Ну-у, думаю, тогда ничего нельзя сделать, — удрученно протянул Тедди. — Вот, взгляни… видишь, что я нарисовал? Это Надменный Джон в чистилище, и три маленьких дьяволенка тычут в него раскаленными докрасна вилами. Я срисовал это из одной маминой книжки… кажется, это был «Ад» Данте… только вместо лица мужчины, который изображен в книжке, я нарисовал лицо Надменного Джона. Можешь взять себе.

— Не хочу. — Эмили вытянула поджатые под себя ноги и встала. Время, когда она могла утешиться, подвергая Надменного Джона воображаемым пыткам, миновало. Она уже успела казнить его несколькими мучительными способами за время своих ночных бдений. Но неожиданно ей в голову пришла идея… дерзкая идея, от которой захватывало дух. — Мне пора домой, Тедди… скоро ужин.

Тедди сунул в карман отвергнутый рисунок… который был действительно великолепен, хотя ни Эмили, ни сам Тедди не могли оценить его по достоинству: такое выражение страдания на лице Надменного Джона, в которого тыкал вилами веселый маленький дьявол, было бы не под силу изобразить даже многим из художников, получивших специальное образование. Тедди отправился домой, сожалея, что ничем не может помочь Эмили; было совершенно ужасно, что такое существо, как Эмили — с ее нежными лилово-серыми глазами и улыбкой, навевающей разные чудесные мысли, которые невозможно выразить словами, — несчастно. Тедди был так огорчен, что изобразил еще несколько дьяволят на своем рисунке и заметно удлинил концы их вил.

Эмили вернулась домой с решительно сжатыми губами. За ужином она съела столько, сколько смогла — то есть совсем чуть-чуть: выражение лица тети Элизабет лишило бы ее аппетита, даже если бы он у нее был, — а затем тихонько выскользнула из дома через парадную дверь. Кузен Джимми работал в саду, но не окликнул ее. Кузен Джимми теперь всегда был очень печален. Эмили на мгновение замерла у колонн парадного крыльца, глядя на рощу Надменного Джона — зеленую, волнуемую ветром, совершенно очаровательную. Неужели эта роща к вечеру понедельника будет осквернена и превращена в жалкую пустошь, где нет ничего, кроме пеньков? Эта мысль заставила Эмили отбросить весь страх и колебания. Она проворно шагнула на ведущую к калитке дорожку.

За калиткой она повернула налево и вышла на длинную и таинственную красную дорогу, поднимавшуюся на Отрадную Гору. Эмили никогда прежде не ходила по этой дороге, ведущей прямо в Уайт-Кросс, но на этот раз она шла именно туда — в дом священника, чтобы поговорить с отцом Кассиди. До поселка Уайт-Кросс было две мили, и Эмили показалось, что она преодолела их слишком быстро — не потому, что это была красивая дорога, где гулял ветер, а на обочине росли дикие папоротники, среди которых прыгали маленькие кролики, но потому, что бедная Эмили страшилась ожидающего ее в конце этой дороги испытания. Она старалась придумать, что ей следует сказать… как она должна это сказать, но ее изобретательность отказала ей. Она не была знакома ни с одним католическим священником и не могла вообразить, как вообще с ними разговаривают. Католические священники представлялись ей даже еще более таинственными и непонятными людьми, чем протестантские пасторы. Что, если отец Кассиди ужасно рассердится на нее за то, что она осмелилась прийти к нему и обратиться с просьбой о помощи? Возможно, то, что она собиралась сделать, было ужасно со всех точек зрения. И, весьма вероятно, ничего хорошего из этого не выйдет. Скорее всего отец Кассиди откажется вмешаться и поговорить с Надменным Джоном, который был добрым католиком, в то время как она являлась, на взгляд католиков, еретичкой. Но любая надежда, даже самая слабая, что удастся отвратить беду, нависшую над Молодым Месяцем, заставила бы Эмили встать лицом к лицу со всей Священной коллегией кардиналов[45]. Она была ужасно испугана и отчаянно нервничала, но мысль о том, чтобы повернуть назад, ни на миг не пришла ей в голову. Она лишь жалела, что не надела свои стеклянные бусы. Они могли произвести благоприятное впечатление на отца Кассиди.

Эмили никогда прежде не была в Уайт-Кросс, но узнала дом священника, как только увидела его: прекрасный, окруженный деревьями жилой дом возле большой белой часовни, на крыше которой сверкали золоченый крест и золоченые ангелы — на центральном шпиле крест, а на каждом из четырех маленьких шпилей по углам по одному ангелу. Эмили подумала, что они очень красивы, когда блестят в лучах опускающегося к горизонту солнца, и пожалела, что таких нет на простом белом здании пресвитерианской церкви в Блэр-Уотер. Она никак не могла понять, почему католикам достались все ангелы. Но времени размышлять об этом не было: дверь уже открылась, и на Эмили смотрела аккуратная маленькая служанка.

— Отец Кассиди… дома? — спросила Эмили, довольно отрывисто.

— Да.

— Могу я… его… видеть?

— Входите, — сказала маленькая служанка. Очевидно, никаких препятствий к тому, чтобы увидеть отца Кассиди, не существовало — никаких таинственных церемоний, чего она отчасти ожидала… в том случае, если ей вообще будет позволено его увидеть. Проведя Эмили в комнату, где вдоль всех стен стояли шкафы с книгами, горничная оставила ее там, а сама ушла, чтобы позвать отца Кассиди, который, как она сказала, работал в саду. Это прозвучало вполне естественно и ободряюще. Если отец Кассиди работал в саду, он не мог быть таким уж страшным.

Эмили с любопытством огляделась. Она находилась в очень красивой комнате: удобные кресла, картины, цветы. Вокруг не было ничего пугающего или зловещего — кроме громадного черного кота, который сидел на самом верху одного из книжных шкафов. Это было поистине громадное существо. Эмили обожала кошек и всегда была с ними на короткой ноге. Но такого кота она еще никогда не видела. При своих размерах и дерзких, золотистых глазах, выглядевших на его черной бархатной мордочке как живые драгоценности, он казался существом совершенно иного вида, чем обычные славные, милые, почтенные кошки. Мистер Дэр никогда не стал бы держать в своем доме такого зверя. Весь страх, который Эмили испытывала перед отцом Кассиди, мгновенно вернулся к ней.

И тут в комнату с самой дружеской на свете улыбкой вошел отец Кассиди. Эмили, окинув его прямым, открытым взглядом, сразу (что было ее привычкой — или талантом) составила о нем свое мнение и больше не испытывала никакого страха. Он был крупным широкоплечим мужчиной, с темными глазами и темными волосами, и лицо его так сильно загорело по причине глубоко укоренившейся привычки ходить с непокрытой головой под самым безжалостным солнцем, что тоже было темным. Эмили подумала, что он выглядит точь-в-точь как большой орех… большой, крепкий бурый орех.

Обмениваясь с ней рукопожатием, отец Кассиди внимательно посмотрел ей в лицо. Эмили в ту минуту была, что случалось с ней порой, особенно красива. Волнение окрасило ее лицо румянцем цвета дикой розы, солнечный свет придал черным волосам блеск влажного шелка, глаза были нежными, темными и ясными; но особое внимание отца Кассиди привлекли ее ушки: он неожиданно нагнулся, чтобы получше рассмотреть их. На миг Эмили охватил ужас: чистые ли они?

— У нее острые ушки, — сказал отец Кассиди пронзительным шепотом. — Остренькие ушки! Как только я увидел ее, я понял, что она пришла прямо из страны фей. Садись, эльф… если эльфы сидят… садись и сообщи мне последние новости двора королевы Титании.

Эмили почувствовала себя в родных просторах. Отец Кассиди говорил ее языком и произносил слова таким приятным, гортанным голосом, с мягким акцентом, как пристало настоящему ирландцу. Но Эмили тут же покачала головой — немного печально. С тяготящим душу сознанием цели ее визита было невозможно играть роль посланника из страны эльфов.

— Я всего лишь Эмили из Молодого Месяца, — сказала она, а затем поспешно выдохнула, так как не должно было быть никакого обмана… никакого плавания под чужим флагом… — и я протестантка.

— Очень милая маленькая протестантка, — сказал отец Кассиди. — Но я действительно немного разочарован. Я привык к протестантам — здешние леса кишат ими, — однако прошла уже добрая сотня лет, с тех пор как ко мне в последний раз заглядывал эльф.

Эмили растерянно уставилась на него. Отцу Кассиди никак не могло быть сто лет. На вид ему можно было дать не больше пятидесяти. Впрочем, возможно, католические священники живут дольше, чем прочие люди. Она не знала, что сказать, а потому произнесла, немного запинаясь:

— Я вижу, у вас есть кот.

— Ошибаешься. — Отец Кассиди покачал головой и тяжко застонал. — Это я есть у кота.