Рейс туда и обратно - Юрий Иванов

— Алло? — раздался в телефонной трубке низкий женский голос. — Я вас слушаю. Это Макс?

— Простите, это ранчо Юнатас, принадлежащее Руди Шмеллингу? — спросил Русов. — Ингрид?

— Да. А с кем я разговариваю?

— Видите ли, я старпом русского танкера. Мы обнаружили в океане покинутое командой судно, «Принцессу».

— Вот как? И вы видели там моего мужа?!

— Нет, я его не видел, но...

— А эту его девку, Гемму, видели?

— Видел. Она была мертва...

— Туда ей и дорога. Да и ему тоже! Подлец, три года с ней путался, болтал какую-то чушь, будто однажды прямо в море она вдруг появилась в его каюте, вы представляете? Вот так взяла да и появилась! Говорит: мол, инопланетянка она, представляете? То ему русские мертвые мерещатся, то... Шлюха, пробравшаяся на судно, вот кто она. Ну да черт с ней и с ним! Неделю назад я получила сообщение от Кейптаунской службы спасения, что «Принцесса» затонула...

— Приношу свои...

— Ничего не надо приносить. Вот если бы этот болван оставил завещание и вы, побывав на «Принцессе», взяли бы его да привезли его мне, я бы вас отблагодарила по-королевски. А то у меня настоящая домашняя война, представляете? Дети рвут ранчо на части, каждый требует свою долю. Ужас! Правда, есть тут один добрый человек, сосед, мой старый друг, который помогает мне, но... Алло! Вы меня слушаете?

— Так он утверждал, что Гемма — инопланетянка?

— Утверждал! Он жил с ней, козел старый. Мне бы, дуре, сообщить в Агентство мореходных прав, что он не в своем уме, но я его видеть дома не хотела, черт с ним, пускай плавает, путается с этой девкой. Уплыл, ха-ха, на дно морское, туда ему и дорога. Алло! Слава богу, мир не без добрых людей, вот сосед, Френк Джюно, пришел мне на помощь в трудную минуту. — Женщина шумно вздохнула. — Еще что-нибудь хотите узнать?

— А кто-нибудь из команды ее, Гемму, видел?

— Никто. Все же не в своем он уме, видимо, был, вот и мерещилось.

— А мы ее видели. И я, и врач, матросы.

— Значит, так ловко прятал эту девчонку у себя в каюте.

— Простите, еще вопрос. Руди воевал на востоке? Под Ленинградом?

— Да. На каком-то ужасном, ледяном Ладожском озере. Он был там командиром лыжников-диверсантов. Их звали «белыми привидениями» и «снежными волками»... Они там убивали русских. Всех, кто ни попадется: солдат, женщин, детей. На какой-то «Дороге смерти».

— Мы эту дорогу называли «Дорогой жизни».

— Нет-нет, на «Дороге смерти», так он называл ту дорогу. Они там убивали русских, и русские убивали их. После каждого набега кто-то из его бойцов оставался там, на той дороге, представляете? А потом, уже после войны, ему постоянно мерещились убитые. Какие-то девчонки-регулировщицы с перерезанными горлами, дети... Однако мы заболтались, спасибо, что позвонили. Будете в Людерице, посетите ранчо, если, правда, от него что-нибудь останется. Я с ума сойду от этой дележки! Всего вам доброго, счастливого возвращения домой, незнакомый мой корреспондент.

— И вам всего доброго, — ответил Русов.

В баре послышался шум, топот ног, громкие голоса. Русов повесил трубку и вышел из кабинки. За столики возле эстрадки, шумно переговариваясь, сдвигая столики в один, устраивались американские матросы в белых, похожих на шапочки врачей пилотках-колпачках.

— Бармен! Виски и музыку! — громко выкрикнул один из моряков, высокий, широкоплечий парень, и кинул серебряный доллар на стойку. И тотчас, следуя ему, моряки, кто просто кинул, кто ловко стрельнул пальцем серебряные монеты. Они звонко посыпались на стойку. Бармен, что-то выкрикивая, ловил монеты. А парень крикнул девушке: — Хеллоу, красотка, шевельнись!

И серебряные монеты звонким дождем посыпались на эстрадку.

Джил пружинно вскинулась со стула и с неожиданной стремительностью закружилась в каком-то странном танце. Взметнулись волосы, колоколом вздыбилась юбка. Будто сильный поток воздуха дул откуда-то снизу. Юбка поднялась выше колен, обнажились бедра, юбка взметнулась еще выше, а потом легко соскользнула.

— Стрип! Стрип! — заорали матросы. Они хлопали ладонями по крышкам стола, кто-то свистнул, загоготал: — Стрип! Стрип!

На эстрадку упала кофточка и лифчик. Бармен ставил на стол бутылки с виски и стаканы. Сыпал в них лед. Девушка кружилась на эстрадке, кукольное ее личико было полно вдохновения. Серебряные монеты, крутясь, мелькали в воздухе, похожие на мотыльков, стремительно взмахивающих серебряными крылышками. Конечно же, не только ради того, чтобы взглянуть на портрет мистера Смита, посещает публика «Золотой штурвал».

В конце улицы Королевы Елизаветы Русова и Жору догнала военная патрульная машина. Зеленый «виллис» вначале проехал мимо, но потом остановился, из него вылезли двое военных в легких, со многими карманами комбинезонах серо-песочного цвета, и один из них, козырнув, попросил документы. Оба очень долго изучали паспорта Русова и Жоры Куликова, пропуска, тихо о чем-то переговаривались, потом один из военных, тот, что попросил документы, сказал:

— Удивительно, в первый раз вижу настоящего русского. Коммунисты?

— Да, коммунисты, — ответил Русов. — Самые настоящие. Даже можете нас потрогать.

Патрульные засмеялись, и оба потрогали и Русова и Жору.

— Сержант Дуглас, — сказал один из них. — Вы в порт? Если хотите, можем подвезти.

Русов с удовольствием согласился, вместе с Жорой они забрались в машину, и «виллис» мягко и неторопко покатил по улице. Повернувшись к ним, сержант сказал:

— Неспокойно у нас тут. Вокруг города шныряют банды из «Свободной Намибии». — Сержант сплюнул, достал из кармана пачку жевательной резинки, предложил Русову и Жоре, сунул одну в рот, мерно задвигал мощными челюстями. Сказал: — Хотят захватить этот край, скоты.

— Но ведь это их родина, — ответил Русов. — И не они, а ЮАР пытается присвоить себе этот край.

— А, какая разница! — махнул рукой сержант. — Родина! Тут алмазы, понимаете? И отдать алмазы черномазым?! — Он выглянул из машины. Миновав центральную часть города, «виллис» катил теперь по его окраинам. — Ну-ка, закройте окна... Сейчас эти вонючие гаденыши устроят на нас охоту.

Сержант знал, что говорил. На следующей улице вслед за машиной ринулась толпа мальчишек и девчонок: «Южане — вон! Южане — вон!» — орали юные намибийцы и швырялись самодельными «бомбами». Шофер хоть и прибавил газу, но несколько комьев грязи сочно влепились в кузов и заднее стекло автомобиля.

А на ботдеке толстый китаец все воспитывал юнгу, крутил ему ухо. На этот раз мальчишка молчал. Яростно скалясь, показывая зубы, как звереныш, он пинался, пытаясь угодить черной пяткой повару в пах. Тот, усмехаясь, уворачивался и крутил, крутил дек-бою бурое, разбухшее ухо.