Спаситель мира - Андрей Анисимов

Слава наконец рассмотрел медсестру Лиду. Это была крупная брюнетка с лебединой шеей и огромной грудью.

— Мать и жену пусти. Остальных гони к едрене фене. Ему сегодня надо силы беречь, а не соболезнования принимать, — грубовато распорядился доктор. Слава подумал, что у него пока нет официальной жены, и хотел сказать об этом. Но не смог, потому что уснул. Во сне он ощущал прохладные женские руки, которые гладили ему лоб и виски, слышал ласковый шепот Лены, любящие вздохи матери и улыбался.

На рассвете Синицына отключили от аппарата и разрешили покормить домашней пищей. Лена с Верой Сергеевной дежурили возле Славы всю ночь. Утром, поняв, что сын идет на поправку, мать поехала домой готовить раненому бульон и протертые овощи, а Лене поставили в палате раскладушку, и она сразу уснула.

Днем Синицын принимал сослуживцев. Те приволокли такое количество провизии и фруктов, что ими можно было накормить весь райотдел. Подполковник Грушин явился с пивом и воблой, считая, что этот чудодейственный набор имеет и целебные свойства. Доктор объяснил начальнику, что он не прав, и для убедительности покрыл подполковника матом.

— Понял, — нисколько не обидевшись, отозвался Михаил Прохорович и тут же угостился за здоровье доктора, чего тот не осудил.

Хирург Петр Гордеевич к спиртному относился уважительно и после удачной операции всегда позволял себе сто пятьдесят «Белого аиста», запашок от которого и учуял Слава.

После пяти с ним осталась только Лена. Вере Сергеевне уходить не хотелось, но она из соображений такта себя заставила. Слава уже мог вертеть головой и с удовольствием следил глазами за невестой. Лене очень шел белый халатик, который ей выдала сестра-хозяйка, и Слава невольно девушкой любовался.

— Как здорово, что у меня такая красивая жена, — произнес он мечтательно.

— Еще не жена, а чуть не стала «такой красивой» вдовой, — отреагировала Лена. — Угораздило же меня связаться с ментом!

— Ленка, доктор сказал, что мне сейчас нужны положительные эмоции, а ты ноешь, — позволил себе покапризничать Синицын.

— Ладно, проехали. — Лена подсела к нему на постель и погладила по щеке. — Господи, какой ты колючий!

— Я же сутки не брился, — пожаловался Слава. — Вот завтра поднимусь и побреюсь.

— Если Петр Гордеевич разрешит, — резонно заметила Шмелева.

— Ленка, давай сейчас… Ну иди ко мне, — тихо позвал Слава.

Лена удивленно на него посмотрела и звонко расхохоталась:

— Ну ты, Слава, и придурок! Тебе шевелиться вредно. Сопи в дырочку и поправляйся.

— Мне вредно, а ему нет, — возразил молодой человек и уснул. Сил на агитацию у него больше не осталось. Лена покачала головой и прилегла рядом.

В первый день сослуживцы о делах не говорили. На второй, после врачебного обхода, раненого навестил капитан.

— Скажи, Славка, ты точно не помнишь, кто тебя? — шепнул он, дождавшись, когда Лена тактично покинет палату.

— Саша, вот тебе крест. Дело не в том, что я не помню. Я до того момента, что отключился, до малейших подробностей все помню. Но народу было столько, что не разобрать. — Слава начинал теперь догадываться, что, услышав по телефону голос невесты, приглашавшей его на голубцы, он обо всем забыл и потерял бдительность. Голодный мужик — существо безмозглое.

— Что было в кейсе? — Лебедев старался говорить добродушным тоном, чтобы не волновать Синицына, но Слава побледнел.

— Плохо. Там, кроме романа и мобильника, была тетрадь с моими записями по делу. Правда, я пишу знаками, а потом расшифровываю, но при желании разобрать можно. И еще, знаешь, там был дачный адрес Старовцевой. Если они поймут, что у нее камень, может случиться беда.

— Хорошо. Пошлю к ней на дачу Конюхова.

— Обидно, что я валяюсь. Без меня молокососов не опознать, — забеспокоился старший лейтенант.

— А мы с Лапиным все-таки пальчики у старшеклассников в гимназии сегодня снимем. — Лебедев по привычке пихнул Славу в живот и попал в бинты.

— Ты что, Сашка, больно, — скривился Синицын.

— Прости, не сообразил, но я же тихонько… — испугался капитан.

— Ладно, все. Рассказывай про гимназию, — попросил Синицын.

— Электрик брать твоих ребят без доказательств не хочет. Нужны отпечатки.

Пришлось подключить районный отдел образования. Подполковник вчера поговорил с их начальством, и твой стажер под видом инспектора сегодня проведет в гимназии показательный урок с сочинением на тему «За что я люблю Святослава Стерна».

Грушин помог, кстати, это его идея. И шестьдесят новеньких тетрадок старшеклассников поплывут прямым ходом в лабораторию Антюкова. Да, можешь радоваться — пальчики на шоколадной обертке, на люке «Издательского дома» и на осколках балконного стекла в Гороховском идентичны.

— Когда же Борис успел? — удивился Слава. Он оставил куртку и обертку на столе криминалиста вчера в конце рабочего дня, когда Антюкова в лаборатории уже не было.

— Боря приходит на работу в восемь и сматывается раньше. Ему кобеля прогуливать надо. Анализ был готов сегодня в девять. Перед тем как к тебе ехать, Антюков и выдал результат.

— Похоже, дело движется к концу, — порадовался старший лейтенант.

— По сути, мы убийцу уже знаем, — согласился-Лебедев. — Ты в прямом смысле слова схватил его за руку. Осталось лишь проработать тетрадки и выяснить фамилию преступника. Но это не все. Директор гимназии, некто Абакин, в прошлом два раза судим за мошенничество. Последний раз вышел на волю четыре года назад и устроился комендантом здания, которое арендовал кружок «Улыбка Стерна».

Прохиндей быстро сообразил, какие блага можно иметь, управляя фанатиками. Он вступил в кружок и заделался активным членом. Возможно, он создал бандитскую крышу из своих бывших дружков для коммерческой деятельности «пастырей», и те к нему прониклись. Из этого кружка позже и возник университет, а два года назад — гимназия. Абакину доверили ее директорство. Дальше еще интереснее… Все организации, проповедующие учение Стерна, управляются одним центром. Центр находится в Ницце, и его почетный председатель — внук Стерна, Сергей Юльевич.

Внук посетил Москву ровно за неделю до убийства Каребина.

— Пятого июня, — кивнул Слава.

— Так точно, старший лейтенант. — Лебедев вышел на балкон и жадно закурил сигарету. Но внезапно затушил ее и вернулся:

— У тебя балконная дверь всю ночь была открыта?

— Не знаю, наверное, — удивился вопросу Слава.

— Не нравится мне это. Они по верхам ловко прыгают. Хочешь, выделим охрану?

— Зачем? — Синицына вовсе не радовала перспектива ночевать втроем. — Со мной Лена, и балконную дверь можно изнутри на ночь запирать.

— Ну как скажешь… — Капитан хотел еще что-то сказать, но в палату вошла Вера Сергеевна с большим пакетом, а за ней Шмелева.

— Извините, но нам пора Пусика кормить. — В голосе матери звучала решительность, и Лебедев стал быстро прощаться.

— Что тебе принести, инвалид? — спросил он.

— Распечатай дискетку с романом. Я тут его еще поштудирую, — попросил Слава.

Капитан кивнул и вышел. Через полтора часа стажер Лапин доставил в палату папку с текстом.

Карамжанов покидал Ревель вполне удовлетворенный — ювелир Мойша Рамович с его заказом справился. Тимур получил две копии магического хрусталя, тайные письмена на тыльной стороне которых в точности совпадали с оригиналом. Любое увеличительное стекло не позволяло обнаружить ошибки в кабалистических знаках.

Больше молодого человека в этом городе ничего не задерживало. За жилье с Эльзой он расплатился заранее, а его вещи умещались в маленький саквояж.

Тимур спешил, потому что чувствовал — Стерн долго на одном месте не усидит. Еще когда был жив Сабсан, они вычислили обладателя второго царского камня. По словам отца, добыв этот камень, молодой Карамжанов мог претендовать на корону. Но юноша вовсе не мечтал усесться на трон Царя Тибета. Он предпочитал жениться на Верочке Филлиповой и зажить с ней нормальной человеческой жизнью. Работы Тимур не боялся и многое умел. А тому, чего не умел, легко обучался. Но отец сказал ему: «Случайный человек не должен править нашей страной. Твоя мама умерла совсем молодой, дав тебе жизнь по воле наших богов. Если тебе не по сердцу царская ноша, добудь второй камень и вручи достойному».

Наказ отца молодой Карамжанов считал священным. Жить для себя, не исполнив волю родителя, он не имел права.

О том, что господин Стерн с семьей поселился в маленьком финском местечке, Тимур знал из газет. В последнее время об этом господине в эмигрантской печати писали особенно часто. В Эстонии Карамжанов имел возможность читать белую прессу в любом количестве. Пресса и навела его на мысль, что в жизни петербургского затворника что-то меняется. Тимур сел на паром и переплыл из бывшего Ревеля в бывший Гельсингфорс, ставший финской столицей Хельсинки. Тут, как и в Таллине, все говорили по-русски, поскольку Финляндия тоже лишь недавно стала самостоятельным государством, а до большевистского переворота управлялась российской короной. Финская столица показалась молодому человеку тихой провинцией. Даже Ревель — Ревал — Таллин с его старинными улочками и толкотней на рынках выглядел веселее.