Тайна моего двойника - Татьяна Светлова

Теперь же перед мной была серая и безрадостная, как этот день, пустота. Никто меня не ждал, никто меня не звал — ни люди, ни дела. Даже в Сорбонне были каникулы! И теперь никто не навязывал мне свою волю. Те, кто имел на это право — Игорь и мама — были далеко и не могли позвонить мне и сказать: будь к пяти готова, мы выходим, или: приезжай сегодня ко мне, я соскучилась… А близко был Джонатан, но он ничего не посмел бы и не смог мне навязать: он был для этого слишком ненавязчив, слишком корректен. И он стоял рядом со мной, подняв воротник, и ждал, пока я выкурю свою сигарету и изъявлю какое-нибудь намерение, которое он будет готов поддержать и помочь мне в осуществлении.

— Я к Шерил поеду, — сообщила я, придавив окурок каблуком: в тот период все урны в Париже были запечатаны, потому что террористы испытывали неодолимую тягу подкладывать в них бомбы.

— Поедем вместе? — ненавязчиво предложил он.

— Если хочешь.

Я очень ценю тактичность! В наших разговорах с Игорем мы частенько критиковали нашу русскую бесцеремонность; но сейчас мне ее не хватало. Мне как раз сейчас было бы кстати: сгреб бы Джонатан меня в охапку и увез куда-нибудь. Все равно куда, в ресторан, к себе, в кино, на худой конец — но лишь бы проявил волю, решимость развеять мою хандру, решительность в своих чувствах ко мне! Но куда там, помилуйте, как можно, с его западно-аристократическим воспитанием, черт подери!

В палате Шерил оказался Ги. Я ему обрадовалась, как родному.

— Куда ты пропал? — завопила я, повиснув у него на шее.

— В отпуск ездил, в горы.

Действительно, его лицо было отмечено ярким и непрочным загаром зимнего горного солнца. Румянец во всю щеку свидетельствовал о том, что каникулы пошли ему на пользу. Новая прическа — он заплел свои длинные черные кудри в кучу мелких косичек — придавала ему вид рок-звезды. Видимо, беда, приключившаяся с Шерил не подпортила ему здоровья. Впрочем, кто сказал, что между ними есть какие бы то ни было отношения? Начались ли они в ту ночь, которую он провел у Шерил? И вообще, начинаются ли отношения от одной ночи, проведенной вместе? Очень философский вопрос. И еще один, еще более философский: какое мое дело? Но сейчас Ги был как нельзя кстати — я явно нуждалась в смене лиц и обстановки.

— Вот, пришел навестить вас, а тебя, оказывается, уже выписали. Поздравляю! Ты прекрасно выглядишь. — Ги взял меня за плечи и развернул к окну, к свету. — И стрижка тебе идет. Ты просто сделалась еще красивее, чем была!

Джонатан нахмурился.

— Надеюсь, что Шерил тоже так похорошеет, когда выздоровеет?

Какая прелесть, не правда ли? Он просто-напросто не сомневается, что все обойдется и все будет прекрасно, и даже еще лучше, чем было, — и чего же, спрашивается, сидеть у постели неподвижной Шерил и страдать, когда все столь замечательно?

— Спроси у нее, что она об этом думает, кивнула я на Шерил и только сейчас обратила внимание, что ее голова теперь тоже разбинтована, и лицо ее, как недавно мое собственное, улеплено пластырями.

— Мы с ней уже поболтали, — беспечно ответил Ги. — Я ей про горы рассказал. Там так классно было! Отличная компания подобралась! Знаете, как мы Рождество отмечали? Ночью с факелами на лыжах катались — с ума сойти можно!

— Ты только сегодня вернулся? — поинтересовался Джонатан.

— Ага. Я на видео наше факельное катание снял, хотите покажу?

— Хочу, сказала я.

Мы было совершенно безразлично, как Ги отмечал рождество, но мне следовало занять свои мозги чем-то более продуктивным, чем перебирание мешка с неразгаданными тайнами и покушениями на нас с Шерил.

— Поехали ко мне!

— Ги, мы пришли, чтобы побыть с Шерил, — сухо сообщил Джонатан.

— Ну, я вас подожду. Пойду в курилку. Ты не хочешь со мной, Оля?

— Нет, я с Шерил побуду.

— Джонатан, ты пойдешь?

Вот компанейская душа, сигарету не может выкурить в одиночестве!

— Я не курю.

— Да оставь ты девочек наедине немножко, дай им поболтать про свое, про девичье!

Помявшись, Джонатан вышел вслед за Ги.

Удивительно, но Ги был прав: мне действительно хотелось остаться с Шерил наедине. Как только они вышли, я наклонилась к ней близко-близко и сказала: «Шерил, моя Шерил, теперь я точно знаю — мы с тобой сестры».

Шерил не шелохнулась, даже веки не дрогнули.

«Ты родилась в Москве… Помнишь, тебе Кати говорила, что ты никогда не станешь настоящей американкой? Теперь я знаю, почему. Ты русская, Шерил, слышишь? Ты родилась в Москве и мы с тобой сестры, сестры-близнецы! И это точно!»

Глазные яблоки заходили под прозрачно-голубыми веками.

— Да-да, сестричка, это так! — заверила я на случай, если это беспокойство век выражало сомнение.

Шерил открыла глаза.

В этих глазах не было взгляда. Это были просто глаза, невидящие, сосредоточенные на каких-то, неведомых и невидимых мною образах, существовавших в другом мире, в том мире, в котором пребывала сама Шерил. Но она открыла глаза!

— Доктор! — заорала я, — доктор!

Я принялась звонить, вдавив до побеления палец в кнопочку вызова. Примчалась обеспокоенная медсестра. Увидев этот фарфорово-кукольный, ничего не выражающий взгляд синих глаз, она почти подпрыгнула и помчалась звать врача. Через пять минут в палате Шерил собралась медицинская толпа, которая оживленно окружила кровать Шерил, вглядывалась в ее глаза, водила руками в фокусе ее предполагаемого зрения, щупала пульс и радовалась так, что я чуть не расплакалась от умиления. С комом в горле я стояла позади всех, спрашивая себя, отчего это совсем чужие люди так счастливы признакам возвращения Шерил, и отчего это у нас близкие люди так часто равнодушны к страданиям и смерти…

— Пойдите сюда, Оля, — вывела меня за руку врачиха, опекавшая Шерил, — поговорите с ней. Она, видимо, реагирует только на ваш голос.

Я подошла к постели. Врачиха глянула на меня и вдруг глаза ее широко раскрылись.

— Как вы похожи! Вы знаете, что вы похожи? Погодите, вы не сестры, случаем?

— Сестры, — сказала я.

Я понимала, что сейчас она начнет терзаться вопросами, как и отчего, и почему я ничего не сказала при поступлении в больницу, а назвалась подругой… Но, очевидно вспомнив, что вокруг нас толчется полиция и что мы попали в больницу после взрыва, и что одна из медсестер была отравлена вместо меня, она решила не соваться со своими вопросами.

Что ж, тем лучше.

— Поговорите с вашей сестрой, — сказала врач, занимая наблюдательную позицию.

— Шерил, …

Как и о чем должна я говорить при таком собрании народа?

— Ги и Джонатан передают тебе привет.

Никакой реакции. Попробуем зайти с другой стороны.

— Я была у Жюстин, у твоей… у нашей тети — поправилась я: приходилось думать об окружающих меня людях — не может же быть, чтобы у одной из сестер была тетя, а у другой нет? — Жюстин очень обеспокоена твоим состоянием. Она мне рассказала о Вирджини и Робине. Оказывается, Вирджини привезла ребенка из Москвы! Маленькую девочку, блондиночку, москвичку…

Глазные яблоки поплыли куда-то влево.

— Стоп! — крикнула врач. Я замолкла, она напряженно следила за Шерил. — Еще что-нибудь скажите, — распорядилась она.

— И еще Жюстин просила меня тебя поцеловать.

Я наклонилась и поцеловала Шерил.

Ее глаза закрылись. «Спящая красавица» наоборот.

Позади толпы белых халатов я увидела обеспокоенные лица Джонатана и Ги. «Она глаза открыла!» — крикнула им я через головы. Врач обернулась:

— Я вас поздравляю. Это очень серьезный прогресс. Но сейчас нужно ее оставить в покое. Ни в коем случае нельзя перегружать ее нервную систему, она и так слишком хрупка и нестабильна. Вы, должно быть, сказали вашей сестре что-то очень важное?

Я почувствовала, что врачиха умирает от желания узнать, что такого суперважного содержалось в моих словах о некоей Вирджини, привезшей ребенка из Москвы. Но она, конечно, не спросила, а я, конечно, не сказала.

— Мы уходим, — ответила ей я.

Было решено перекусить и мы втроем отправились в ближайшее кафе. Я развеселилась от мысли, что у Шерил намечается прогресс и начала уже мечтать о дне, когда сознание вернется к ней и мы снова будем вместе. Я повезу ее в Москву и познакомлю с мамой! Даже если мама — не наша мама, — все равно, она будет счастлива принять Шерил. После того, конечно, как она переживет шок от такой новости…

На радостях у меня проснулся аппетит и заказала себе еду по полной программе: салат из свежих овощей, говяжью вырезку, мороженное и кофе. Ги болтал весь обед о политике, Джонатан иногда спорил с ним, хотя и не очень охотно, я вообще их не слушала, предаваясь своим радостным мыслям о выздоровлении Шерил. И только когда я хотела расплатиться и достала свою карточку — мои кавалеры меня остановили и вызвались заплатить, но я все же достала свою карточку, посмотрела на нее и снова подумала: деньги у меня не кончаются. На мой счет идут постоянные поступления. Какой же глупостью было предположить, что с Игорем что-то случилось!