Кто-то в моей могиле - Маргарет Миллар

— Ну и как я? Хотелось бы услышать мнение Джима о моем здоровье, физическом и психическом.

На лице Адама сохранялась спокойная улыбка:

— Ты несколько раздражена сегодня. Это ясно. Впрочем, так считаю я, а не Джим.

— Он рассказал тебе о своих планах к нашей годовщине?

— Мы обсудили очень много…

— Он придумал несколько очаровательных сюрпризов, — перебила она его. — Только я об этом ничего не знаю.

— Но ты все равно узнала.

— Естественно. Слухи. Должна сказать, ты смог очень хорошо скрыть все это от меня, особенно если учитывать, что ты должен был обо всем узнать первым.

— Хранить тайну, — сдержанно заметил Адам, — часть моей профессии.

— И какого же размера он будет, я имею в виду сюрприз? Большой?

— Большой, но не слишком.

— А стиль?

— Стиль? Очень стильный.

— Ты ведь и понятия не имеешь, о чем я говорю. Верно?

— Пойдем. — Он взял ее под руку. — Я куплю тебе чашку кофе в яхт-клубе.

— Нет!

— Дэйзи, не надо на меня набрасываться. Что с тобой сегодня?

— Рада, что ты спросил. Я бы все равно тебе рассказала. Сегодня днем я обнаружила у Джима в ящике бюро корешки чеков. По ним следует, что он платил тебе двести долларов в месяц в течение определенного времени.

— Ну и что?

— Я спросила у матери. Она сказала, это деньги за участок земли, который Джим купил у тебя, чтобы построить небольшой домик в горах. Думаю, она лжет.

— Может, лжет, — Адам пожал плечами. — А может, действительно думает, что это правда.

— Но это неправда?

— Конечно, нет.

— Для чего эти деньги, Адам?

— Это деньги для ребенка Джима от другой женщины. — С этими словами он отвернулся в сторону, чтобы не видеть гримасу боли и потрясения на ее лице. — Тебе говорили об этом в свое время, Дэйзи. Неужели ты забыла?

— Ребенок Джима, — она запнулась, — как странно это звучит. Как странно.

Ее рука судорожно сжимала перила, будто она боялась, что какая-то сила против воли швырнет ее в пучину.

— А кто это был? — Она снова замолчала. — Ну, мальчик или девочка?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Ты что же, не спросил его?

— Какой толк в подобных вопросах? Джим тоже не знает.

Она повернулась к Адаму и посмотрела на него ничего не видящими глазами, точно зрачки ее затянуло тонким слоем льда:

— Ты хочешь сказать, что он никогда не видел ребенка?

— Не видел. Эта женщина уехала из города еще до родов. С тех пор он не имел от нее известий.

— Но она же написала ему письмо после рождения ребенка.

— Между заинтересованными сторонами было заключено соглашение, по которому никакие контакты не допускались, включая переписку.

— Какой ужас! Не видеть собственного ребенка. Это бесчеловечно. Не могу поверить, чтобы Джим пошел на нарушение своих обязательств перед…

— Секундочку! — резко перебил ее Адам. — Джим ничего не нарушал. Сказать по правде, послушайся он тогда моего совета, ему вообще не пришлось бы признавать отцовство. У этой женщины целый выводок детей, чьих отцов никто никогда не видел. К тому же у нее имелся муж, хотя он в это время предположительно находился за границей. Если бы она только выдвинула обвинения против Джима — в чем я сильно сомневаюсь, нахальства бы не хватило, — ей пришлось бы очень туго, попытайся она доказать хоть что-нибудь. Но Джим, так уж случилось, тихо признал отцовство, и при мне с миссис Розарио, матерью этой женщины, было заключено финансовое соглашение. Вот и все.

— Вот и все, — повторила Дэйзи. — Ты рассуждаешь как адвокат, Адам, только с точки зрения соблюдения законов и бездоказательности случившегося. Ты ничего не сказал о справедливости.

— В данном случае, как мне кажется, справедливость восторжествовала.

— Ты называешь торжеством справедливости то, что Джим, который так мечтал стать отцом, оторван от собственной плоти и крови?

— Он сам определил условия соглашения.

— Не могу в это поверить!

— Спроси его самого.

— Мне кажется, ни один мужчина, не говоря уже о Джиме, не отказался бы от возможности хотя б один-единственный раз увидеть собственное дитя.

— В данных обстоятельствах, — возразил Адам, — Джим избрал единственный разумный путь. Обстоятельства же вовсе не таковы, как ты их себе вообразила в соответствии с собственными сентиментальными иллюзиями. Никаких сантиментов. Эта женщина не испытывала к Джиму особых чувств, как, впрочем, и он к ней. Ребенок родился не в результате волнительной любви. Если он жив — но ни Хуанита, ни миссис Розарио не станут особенно спешить с извещением о его кончине, — он наполовину мексиканец, мать его — сумасшедшая…

— Прекрати! Я не желаю больше слышать об этом!

— Я должен показать тебе случившееся в действительном свете, дабы удержать тебя от чрезмерной сентиментальности и, возможно, от каких-нибудь неразумных поступков, о которых впоследствии пришлось бы сильно пожалеть.

— Неразумных?

Адам откинул назад капюшон ветровки, словно неожиданно потеплело:

— Насколько я знаю, ты наняла детектива, чтобы отыскать этого ребенка.

— Значит, ты знаешь о Пинате?

— Да.

— А Джим?

— Тоже.

— Ну и ладно. Мне все равно, — сказала она с подчеркнутым равнодушием. — Нет, правда, все равно. Наверное, пришла пора выложить на стол карты. Ты не прав только в одном. Я наняла Пинату совсем по другому поводу. С какой стати я буду кого-то нанимать, чтобы разыскивать ребенка, о существовании которого я даже не знала?

— Это не так. Тебе говорили.

— Я не могу вспомнить.

— Тем не менее тебе говорили.

— Прекрати повторять это таким голосом, будто забыть о чем-то — смертный грех. Хорошо, пусть мне говорили. Я забыла. Это не то, что женщина хочет помнить, когда речь идет о ее муже.

— Подсознательно ты все равно помнила, — возразил Адам. — Твой сон это подтверждает. Даты на могильном камне и на первом чеке миссис Розарио совпадают. В этот же день Хуанита уехала из города, а Джим, возможно, признался тебе во всем. Верно?

— Я не знаю, я ничего не знаю.

— Попробуй вспомнить. Где ты была в тот день?

— Я работала. В клинике.

— Что произошло после того, как ты окончила работу?

— Я поехала домой. Наверное…

— На чем?

— На своей машине. Впрочем, нет. — Она вглядывалась в воду так, будто там, где-то в глубине, таились ее воспоминания. — За мной заехал Джим. Он ждал меня в машине. Я вышла через служебный ход и пошла через всю автостоянку. Тут я и увидела, как из его машины выходит молодая женщина. Я не раз встречала ее — она была одной из наших пациенток, — но особого внимания не обращала. Я и тогда бы на нее не взглянула, если б она не беседовала с Джимом. К тому же бросалось в глаза, что она на последнем месяце беременности. Джим открыл мне дверцу машины…

— Кто эта девушка? — спросила Дэйзи.

— Ее зовут Хуанита Гарсиа.

— Надеюсь, место в палате ей уже готово.

— Я тоже на это надеюсь.

— У тебя что-то бледный вид, Джим. Ты здоров?

Он наклонился к ней и взял за руку с такой силой, что сразу же онемели пальцы.

— Послушай, Дэйзи. Я тебя люблю. Ты ведь всегда будешь об этом помнить? Я люблю тебя. Обещай, что будешь об этом помнить. Я сделаю все, что в моих силах, ты будешь счастлива.

— Что с тобой, Джим? Ты никогда так со мной не разговаривал. Можно подумать, ты собираешься умереть.

— Эта женщина… Ее ребенок… Я должен тебе сказать…

— Я ничего не хочу об этом слышать. — Она отвернулась и с привычной улыбкой посмотрела в окно машины, улыбкой, появлявшейся у нее с самого утра и исчезавшей лишь с вечерним умыванием. — Так рано стемнело. Как жаль, что за весь год не удается накопить достаточно дневного времени.

— Дэйзи, послушай. Ничто не изменится, никаких скандалов не будет. Она в ближайшее время уедет из города.

— В газете пишут, завтра в горах снова выпадет снег.

— Дэйзи, дай мне объяснить все по порядку.

— Горы выглядят намного привлекательнее в этих снежных шапочках.

Часть III

Незнакомец

17. Мне незачем жить. Но я прохожу сквозь череду дней,

закованный в собственное тело, я уже давно хочу

сбросить эту кожу, чтобы снова увидеть вас,

моих самых любимых, тебя и Аду

Они побывали уже в пяти барах, и Филдинг изрядно утомился от беспрерывного передвижения с места на место. Но Хуанита была настроена двигаться дальше. Она даже садилась на самый краешек табурета, словно ждала, что внутри у нее раздастся сигнал отправления и она помчится дальше.

Ту-ту-у-у-у…

— Ради всего святого, неужели ты не можешь остановиться? — взмолился Филдинг. Выпитое начинало сказываться. Правда, не на голове — разум его оставался по-прежнему острым и ясным, он был переполнен шутками и ценнейшими сведениями, а вот ноги подкачали. Они постарели, и им было трудно таскать его тело по многочисленным забегаловкам. Ноги жаждали покоя, в то время как ум усиленно трудился, обрушивая на Хуаниту, бармена, парня у стойки потоки обильной информации. Конечно, никто не подходил ему по уровню. Он должен был опускаться до них. Но они внимательно слушали и прекрасно понимали, что имеют дело с джентльменом старой школы.