Тайны старой аптеки - Владимир Торин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миссис Лемони не стала его упрекать в воровстве консервов и, казалось, даже не заметила, что он делает что-то предосудительное. Вместо этого, к удивлению Джеймса, она, покраснев и опустив взгляд, попросила прощения за свою резкость и добавила: «Я не должна была так реагировать, Джеймс. Мне очень жаль. Вы ведь не знаете, что я испытываю к отцу, и не хотели ничего дурного. Я уже закончила с уборкой и собираюсь приготовить обед. Я все расскажу вам, если вы простите меня. Поможете мне с обедом?»
Разумеется, Джеймс ответил, что поможет, и, бросив тоскливый взгляд на консервы, отправился за миссис Лемони, которая снова попросила называть ее Хелен, на кухню.
Располагалась кухня на под-этаже — на нее вела крошечная дверка на лестнице. До полноценного антресольного этажа кухня не дотягивала — по сути, это была тесная каморка, почти все место в которой занимали чугунная печь, столик, стул и стопки казанков. На стенах висели полки, заставленные баночками с приправами и кулинарными книгами, из-под потолка свисали коренья, связки грибов и пучки сухих трав.
Хелен сообщила, что сегодня на обед будет суп из ворон, и принялась ощипывать их, а Джеймса попросила заняться овощами.
Джеймс глядел на то, как вороны избавляются от «одежки», и, не сдерживаясь, морщился. В то время как кухня наполнялась черными перьями, Хелен рассказывала о своей жизни…
Ее история была такой трагичной, что Джеймс мгновенно забыл о воронах и на время о голоде.
— Мой отец, Уиллард Клопп, — говорила Хелен, — был строгим, но, в общем-то, неплохим человеком, он продавал лучшие запонки в этой части города и очень любил свое дело. А еще он любил меня. Пока я не заболела. С этого момента отец начал меня ненавидеть. У меня очень редкая болезнь, с ужасными проявлениями, и никто не знал, как ее лечить. Я не помню, что было, когда случился первый приступ, но мама мне все рассказала: отец так испугался, что попытался застрелить меня из дедушкиного револьвера — спасло меня лишь то, что револьвер был старым и ржавым — барабан попросту застрял.
Джеймс молчал, не зная, что на это сказать, а Хелен продолжала:
— Мама тоже испугалась, но она надеялась, что мое состояние можно изменить, думала, что нужно только отыскать правильное лечение. Она приводила докторов, которых находила где-то у канала или даже в Фли. Привлекать кого-то из Больницы Странных Болезней мама не хотела, полагая, что они заберут меня, запрут в какой-то палате и начнут ставить на мне опыты. Что ж, меня и так заперли. В моей комнате. Я проводила там все время, и меня не выпускали даже когда приступы проходили, но этого отцу показалось мало — он приковал меня цепью к трубе, запретил маме заходить ко мне. Отец не смог вынести того, что со мной случилось, он топил свое отчаяние в угольном эле, а потом возвращался и избивал меня своим пресс-папье из кабинета.
— Пресс-папье?! — воскликнул Джеймс.
— Да, он брал его и заходил ко мне. Я забивалась в угол, но никуда не могла спрятаться от его злобы и жестокости. Я молила его остановиться, но он прекращал меня бить только тогда, когда уставал. Мама не могла ему помешать, она пыталась не пускать его ко мне, кричала: «Это же твоя дочь! Что ты делаешь, Уиллард?!», но он отталкивал ее в сторону, отвечал, что у него больше нет дочери, что его дочь мертва, и заходил…
Хелен говорила, и в ее глазах стояли слезы. Ей было больно и страшно возвращаться в прошлое — Джеймс это видел, и теперь понимал, почему она его прогнала на чердаке. А еще он вспомнил слова любителя коврижек Тедди Тромпера о том, что мистер Клопп делал со своей дочерью. Еще один предмет из «списка нелюбимых предметов мадам Клопп» обрел смысл. Старуха не хотела вспоминать запонки, потому что они ассоциировались у нее с мужем, а пресс-папье — потому, что именно им ее муж избивал ее дочь, и она никак не могла ему помешать.
— Я знаю, что лавка «Запонки Клоппа» давно закрыта, — сказал Джеймс. — Что случилось с вашим отцом? В итоге он смирился с вашей болезнью?
Хелен покачала головой.
— Нет, он так и не смирился. Отец стыдился меня, и на все вопросы соседей и посетителей лавки отвечал, что мне «нездоровится». С одной стороны, это было правдой. А потом он пропал. Я все ждала, что он снова зайдет в мою комнату с пресс-папье, но он не появлялся. Вместо него пришла мама. Она отцепила меня от трубы и сказала, что отец собрал свой чемодан и сбежал. Мама заявила, что и слышать об этом негодяе ничего не хочет, и навсегда закрыла лавку. Она не призналась, что произошло с отцом, почему он вдруг решил оставить семейное дело и нас, но я догадываюсь: мама пригрозила ему, что, если он еще раз посмеет ко мне прикоснуться, она позовет констебля и все ему расскажет. И тогда все узнают о его позоре. Я не знаю, где он и что с ним, но, говорят, его видели в Фли. С момента, как он исчез, жизнь стала не такой отвратительной. Меня по-прежнему мучили приступы болезни, но все проходило, и я снова оживала.
— Позволите странный вопрос, Хелен? — задумчиво проговорил Джеймс и, когда та кивнула, спросил: — Ваш отец носил парик?
Хелен удивленно на него посмотрела.
— И правда странный вопрос. Но да, отец носил парик. Больше, чем меня, он стыдился своей плеши и всячески ее скрывал. Он даже из комнаты не выходил без парика.
Джеймс покивал. Последний предмет ненависти мадам Клопп, парик, тоже был связан с ее мужем, Уиллардом. И все же в этом всем ощущалось что-то странное… Слишком уж исчезновение отца Хелен напоминало исчезновение отца Лемюэля — тот так же внезапно собрал чемодан и якобы отправился в Гамлин, чтобы открыть там семейную аптеку.
Надеясь, что Хелен проговорится и прольет свет на это подозрительное совпадение, Джеймс осторожно начал:
— Я понимаю, почему ваш отец испугался. Если бы констебль Тромпер узнал, как он с вами обращается…
— Что?! — Хелен вскинула на него испуганный взгляд. — Констебль Тромпер? Что вы о нем знаете?
Джеймс пожал плечами.
— Я познакомился с ним, когда пришел в аптеку. Мне мистер Тромпер показался хмурым, грубоватым и фамильярным. Впрочем, таким
