Дочь пирата - Роберт Джирарди

Пейдж не глядя протянул Уилсону бутылку:

— Выпей, попутчик.

Уилсон обернулся к пирату.

— На этом острове, похоже, все пьют. — Он пригубил водки и вернул бутылку.

— Я слышал, вы собираетесь жениться на моей дочери. — Пейдж резко выпрямился, поправил повязку и уставился на Уилсона здоровым глазом.

— Не совсем, — уточнил Уилсон.

— Это хорошо, потому что она не принадлежит мне, я не могу ее отдать замуж. Я проиграл ее в покер много лет назад. Думаю, она вам этого не говорила.

— Говорила, — ответил Уилсон. — Но с моей точки зрения, она не принадлежит никому, кроме себя самой. И у нее есть право жить так, как заблагорассудится.

Пират ухмыльнулся, показав желтые зубы.

— Очень любопытно, поделитесь своей теорией с Португи. Здесь тебе, мальчик, не Соединенные Штаты. Моя дочь — это тебе не какая-нибудь девка из трахнутого через задницу Иллинойса. На Четырех Саблях не существует никакого права, кроме права собственности. Каждый принадлежит кому-то, и все.

— Мои колебания связаны отнюдь не с общественным устройством Четырех Сабель, — сказал Уилсон.

— Что?!

— Во-первых, вы должны признать, что обстоятельства, в каковых мы находимся, весьма необычны; во-вторых, даже при нормальных обстоятельствах, мне кажется, я пока не готов жениться.

— Шутишь, — констатировал пират.

— Отнюдь. Кроме того, по-моему, для того чтобы брак стал успешным, необходимы общие интересы. Или по крайней мере одинаковый темперамент. Крикет потрясающе красивая женщина, однако терпимость к убийствам, работорговле и пиратству у нас разная. У меня, например, весьма низкая.

— Вы просто убиваете меня, попутчик! — Пират захохотал, откинув голову назад. Постепенно смех перешел в сплошной пьяный вой.

— И наконец, последнее, — сказал Уилсон. — Меня смущает родня будущей жены.

Пейдж прекратил выть и прищурил водянистый глаз.

— Неприятная публика. Это самое мягкое, что я могу сказать. Если честно, вы все действуете мне на нервы. Я никогда и ничего не просил у Бога, но, увидев этих несчастных в цепях, я попросил Его дать мне шанс отомстить всем вам.

— Позвольте мне кое-что сообщить вам, — спокойно сказал пират. — Вам может не нравиться рабство, но это залог нашего будущего. У них, в Африке, есть нечто такое, что им совсем не нужно: большой прирост населения. Их слишком много, черт побери. Взгляните на » Бупанду. За последние десять лет три миллиона умерших из-за голода, гражданской войны. И что? Ни малейшей убыли населения. У племенных вождей бупу по десять жен и по сотне детей, живущих на кучах отбросов. Вам известно, что Бупанда — страна с самой высокой плотностью населения в Африке? У каждого вонючего ниггера в среднем по десять детей, и это только в среднем. Западная пресса ни разу не писала об этом, не правда ли? Я помню довоенную Ригалу. Там нужно было перешагивать через соседей для того, чтобы справить большую нужду. А ведь когда-то страна была красивой: перекаты холмов, леса, как в Ирландии. Теперь, исключая несколько участков непроходимых джунглей в горных районах, леса истреблены, холмы покрыты гниющими трупами. Двести лет тому назад Мальтус сказал, что можно контролировать народонаселение с помощью нищеты и порока. Нищета представлена бупандийцами, порок представляем мы.

Пират хихикнул от удовольствия и принял очередную порцию водки. Уилсон смотрел в окно, переваривая услышанное. Мимо скользили джунгли — смешение буйной растительности и моральных проблем.

— За несколько месяцев пребывания здесь я видел много отвратительного, — сказал Уилсон, когда к нему вернулась способность говорить. — И кое-что понял. Можете назвать это романтизмом, простым решением сложной проблемы. Как бы там ни было, это единственный способ поддержать равновесие между моими нравственными устоями и психическим здоровьем. Все мое нутро подсказывает мне, что рабство — это великое зло, и я не собираюсь с ним мириться. Я буду жить так, как подсказывает мне нутро. Иными словами, согласно своим принципам. Но боюсь, Крикет уже не изменишь. Большую часть своей жизни она провела, барахтаясь в вашей грязи. Ей страшно хочется отмыться, но грязь, надо думать, въелась слишком сильно.

Пейдж в раздражении сунул бутылку обратно во внутренний карман помятого коричневого пиджака.

— Я мог бы перерезать вам горло прямо сейчас, — прорычал он, — разорвать вас от одного трахнутого уха до другого и выбросить в джунгли, чтобы животные могли насладиться этим вашим нутром.

Он резко постучал в разделительное стекло, оно опустилось.

— Что такое, капитан? — спросил Шлюбер.

— Покажи этому презренному ублюдку свой нож.

Немец, ухмыляясь, извлек из плаща нож с костяной рукояткой. Длинное лезвие ножа было изогнуто, изгиб напоминал сардоническую улыбку.

— Я бы этого не делал, — сказал Уилсон. — Португи мой друг.

— Коровье дерьмо! — прорычал пират. — Пырни его, Шлюбер.

— А как насчет машины, капитан? — Арийская ухмылка исчезла. — Что скажет Португи, если мы зальем кровью эти ковры?

— Ты слышал, что я сказал? — рявкнул пират. — Режь ему глотку!

От попытки сохранить спокойствие на лбу у Уилсона выступил пот. Он посмотрел сначала на Пейджа, потом на Шлюбера и осторожно положил ладонь на ручку дверцы. Джунгли были всего в нескольких шагах от дороги. Немец побледнел и поднял разделительное стекло. Уилсон неслышно вздохнул с облегчением.

— Посмотри сюда, ублюдок! — прорычал Пейдж. Уилсон посмотрел. Пират протянул к нему узловатую руку, и Уилсон заметил, что она дрожит от ярости.

— Вот насколько близко ты подошел к смерти, — сказал пират. — Если бы на меня работали настоящие мужчины, а не какие-то вшивые магистры административной службы, то ты был бы уже мертв.

Уилсон снова повернулся к окну. Под дождем в подлеске джунглей стояла целомудренная охотница Диана, у ее ног лежал обезглавленный олень, на олене покоилась половина руки Дианы, целая рука дрожала под напором водяных струй. Пустые глазницы богини заросли мхом.

14

В заброшенном крепостном рву безмятежно пощипывали травку овцы. Ворота футов в тридцать высотой открывались на мощенный булыжником внутренний двор, где плескал водой фонтан, скопированный с римского фонтана «Треви». «Лагонда» остановилась у главного входа. Портик в стиле барокко украшали святые ангелы и арабески, вырезанные в розоватом камне, который казался мягче воска.

— Надеюсь, отсюда тебя вынесут кусками, ты, мерзкий трахальщик! — прорычал пират, когда Уилсон выходил из машины.

— Посмотрим, — ответил Уилсон и собирался сказать еще что-то, но Пейдж с треском захлопнул дверцу, «лагонда» зашлепала по булыжникам к воротам из кованого железа.