На пороге Галактики - Юрий Леляков

— А как его звали — не помнишь? — с внезапным возбуждением спросил Селиверстов.

— Кажется, помню, — действительно вдруг вспомнил Кламонтов. — Виктор Тубанов… А…что — он? — понял Кламонтов по реакции Селиверстова. — Это… его ты узнал в моём видении?

— Да, как опять всё сошлось… И тут я не мог сразу поверить: думал, уж ему откуда там быть… Хотя, с другой стороны — даже лучше, что вы уже знакомы… Ну, а я живу вот здесь, — Селиверстов указал массивный балкон второго этажа старого здания, нависший над узким тротуаром. — Можем прямо завтра после занятий — вот здесь, у меня, и собраться. Если, конечно, ты психологически готов к этому…

— Да я-то готов, — без колебаний ответил Кламонтов. — Хотя понимаю, разговор может быть не из приятных — но разобраться надо…

6. Мудрость абсурда

— Ну вот, все и в сборе, — сказал Селиверстов, пропуская Кламонтова в квартиру. — Ждали только тебя. И пока ждали, я успел рассказать про тот случай с черепами и светящейся рожей. Да, и накануне я ещё успел попробовать провести со всеми по дополнительному сеансу гипноза, — добавил он, закрывая за Кламонтовым дверь, — но практически безрезультатно. То есть — ничего сверх того, что и так уже есть в записях.

— В каких записях? — не понял Кламонтов. Ни о каких записях вчера речь не шла.

— Ах да, я вчера забыл сказать… Когда я ещё только познакомился с ними со всеми — а это, случайно или не случайно, но было с разницей всего в каких-то несколько дней — так вот, мы сразу решили записать рассказы об этих случаях на видеокассету. Правда, моего рассказа там нет — ну, помнишь, что я об этом думал, так что с остальным никак не связывал. А там, казалось — действительно контакты, послания с какими-то предупреждениями, моральным подтекстом — как это вообще принято представлять. И вот потому, наверно, сами записи сделаны в таком ключе… Ну, ты сам услышишь.

Пока Селиверстов говорил это, они прошли тёмный коридор в оказавшуюся неожиданно высокой (дом старой постройки) комнату, где их ждали все трое. Тубанова Кламонтов узнал сразу — он сидел рядом с телевизором, держа в руках пульт дистанционного управления. Ещё двое расположились на диване у противоположной стены. Оба были на вид l6-17 лет, с почти одинаковыми длинными светлыми волосами — но одеты были по-разному. Один, с совсем по-детски мягкими и плавными чертами лица, и одет был во что-то похожее на школьную спортивную форму, другой, с чуть удлинённым таким же детским лицом, был в серых брюках и темно-коричневом свитере. Кламонтов его как будто видел впервые — но во внешности первого, одетого по-спортивному, почудилось что-то знакомое, да и тот сам будто узнал Кламонтова. Неужели и они могли где-то встречаться прежде?

— Ну вот и Кламонтов, — представил его Селиверстов, — Так, а ты, Хельмут, с Тубановым уже знаком…

— Да мы же и так назовём себя в записи, — мрачно, будто в ожидании неприятного, прервал тот, кто показался Кламонтову знакомым. — Так что давай сразу и начнём, — обратился он уже к Тубанову. — Ну, если это должно что-то прояснить. А разговоры — потом. Сначала вспомним — как всё было…

Тубанов произвёл переключение на пульте, который держал в руке — и почти сразу, через несколько секунд (так показалось Кламонтову) экран телевизора осветился, затем на нём появилось изображение ковра над диваном в этой же комнате, но тут же смазалось, резко уйдя в сторону, и лишь спустя мгновение установилось вновь. И там на диван перед ковром как раз усаживался тот, кто предложил включить запись. Но там он был даже без рубашки, в одних плавках.

— Штатив не был закреплён, что ли… — объяснил Селиверстов, жестом предлагая Кламонтову сесть рядом с собой на этот же диван.

— … Я — Сергей Борисович Мерционов, — донеслось со стороны телевизора. Это было уже начало рассказа в записи. Но голос был незнаком, и фамилия ни о чём не говорила Кламонтову. — 18 октября 1974 года рождения, выпускник средней школы № 56 выпуска 1991 гола, ну а на данный момент, когда делается эта запись — пока что, увы, только абитуриент-неудачник физического факультета в 1992-м, — и это Мерционов произнёс со странным воодушевлением, не подходящим к такому факту. — Но речь в данной записи пойдёт совсем не об этом. Эта запись делается как свидетельство о происшедших со мной событиях из разряда "аномальных", — Мерционов умолк на мгновение, будто собираясь с мыслями. — Но только я сразу хочу сказать: как и с чего они начинались, я точно не помню. Во всяком случае — более-менее уверенные воспоминания начинаются у меня с того момента, когда я будто бы у себя дома рано утром смотрел какую-то, как мне сперва показалось, пародийно-сатирическую телепередачу в форме выпуска новостей. Причём повторяю, начала её я не помню — помню только, как она уже шла, а я сидел и смотрел. И сюжеты сначала были такие: соревнования по подделке загранпаспортов, перевыборы покойниками кладбищенского сторожа, раздача депутатам в парламента талонов на водку, потом ещё — интервью с каким-то военным, который с целью пресечения слухов об НЛО рассекречивал программу, по которой с какого-то полигона запускались мусорные вёдра — причём было показано, как они летят, и сказало, что в итоге ни одно из них не достигло цели… Но потом, дальше, пошёл уже совсем не юмор — да и съёмки были с такими натуралистическими подробностями… И как будто бы рубили головы осуждённым за бунт в какой-то колонии строгого режима, и бои гладиаторов на стадионе в Лужниках, и потом ещё — такое, что я даже не знаю, как тут сказать… — Мерционов на экране снова запнулся. — Хотя чего уж там… Раз начал — надо продолжать. И в конце концов, о чём же всё это — если не о землянах… Ну так вот — "прыжки в ширину". Спортсмен разгоняется, потом с распростёртыми руками и ногами летит прямо на огромное, параболически сужающееся окровавленное лезвие — и чьи половины дальше проскользят по этим параболам, за тем и более высокое место — естественно, посмертное. А зрители — беснуются, орут, делают ставки на спортсменов-смертников, кто-то тащит куда-то за руки половины трупов… Ну и, скажу честно, пока я более-менее пришёл в себя после этого ужаса — так ещё что-то пропустил, и там дальше шёл уже как бы прогноз погоды: "в Карабахе местами бомбардировка, временами обстрел"… И я, кажется, хотел ещё сразу заглянуть в телепрограмму, посмотреть, что это идёт и по какому каналу… — Мерционов снова сделал паузу, что-то припоминая. — Да, хотел, но не посмотрел — так как вдруг вспомнил, что мне уже пора в школу…

"Но неужели такая передача могла быть на самом деле? Да ещё — ранним утром? Или это… опять то же самое?"

— … На часах-то было ровно 7,— продолжал Мерционов на экране, — а у нас начало занятий, как я вдруг вспомнил — в 7. 35. Ведь школа — тесная, старая, трём сменам иначе никак не уложиться. И я, так и не найдя в телепрограмме эту передачу, быстро собрался… И кстати, даже не помню, как выключил телевизор, да и завтракал ли вообще, помню только, что собрался — и в школу. И только уже там, на месте, вдруг сообразил, что на первый урок мог бы и не бежать — ведь это физкультура, а у меня от неё освобождение. Ну а так, если уж пришёл — то всё равно даже освобождённому надо сидеть в спортзале на скамейке, и чтобы тоже в спортивной форме, да ещё чтобы у всего класса она была одного цвета…И это всё я тоже вдруг сообразил только там — как будто не знал этого раньше. Хотя вместе с тем было чувство, что с этой формой вообще всё как-то странно — ну, как будто я сам толком не помню, есть она у меня или нет… И вот значит, дальше помню, как сижу я там на уроке физкультуры в спортзале в одних плавках — потому что, во всяком случае, там при мне никакой спортивной формы, не оказалось, а в обычной школьной туда входить нельзя, её надо оставлять в раздевалке — и от начала урока прошло вроде бы совсем немного времени, и вдруг — крик: физкультурную раздевалку обокрали! Ну, тут уж все сразу побежали проверять свои вещи — и что оказалось: ни у кого из портфелей ничего не украли, у всех пропала только школьная форма. И как-то так вышло, что едва все успели в этом удостовериться, как тут же сразу — звонок уже на второй урок, и надо идти туда, кто в чём остался. Вот и пошли: все в спортивной форме, а я — в плавках, да ещё двое тоже освобождённых от физкультуры — в каком-то латаном нижнем белье. А что было делать — ни у кого больше ничего не осталось… И вот второй урок — английский язык. Все достают из портфелей учебники для 10-го класса, а я — для 6-го. Не понимаю, в чём дело, начинаю рыться в портфеле, наконец нашёл ещё один — для 7-го, а для 10-го — нет. А учитель это увидел, забрал у меня оба учебника — и стал читать из них вслух первые попавшиеся фразы, требуя, чтобы я их ему тут же переводил. И вот урок тянется — а я всё стою и перевожу. И чувствую, что просто уже не выдерживаю такого темпа, не успеваю за ним, и говорю наугад что попало — а сзади все слушают и смеются. Например помню, по тексту из истории автомобилей у меня получилось такое: "Тело положили на колёса, а ещё могут взять вас." И на это он почему-то так обиделся, будто речь действительно шла о его персоне, однако продолжает — и я продолжаю, а он меня eщё поправляет: по его мнению, там дальше в другом тексте должно быть что-то про "полицейского в чине деревни", про "чёрного кузнеца, который жил поперёк дороги" — всего уж и не помню. Вот разве только — завершающий шедевр: "Жена положила тяжёлую сосиску кверху носом на, но она никак не отставала от"…