А я люблю женатого - Каринэ Фолиянц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он дрался один против четверых – силы были неравные. Его быстро повалили, били ногами. Старуха ойкала, звала на помощь, но никто не пришел. Заметив, что он лежит без движения, один из подростков полез к нему в карман и вытащил несчастные копейки, заработанные за эти дни. Грабители убежали.
Старуха нагнулась над ним, полила на лицо водой. Он открыл глаза.
– Сынок, спасибо тебе. Вот, возьми, – протянула деньги.
– Нет, бабуля, не надо, – с трудом поднявшись, улыбнулся художник разбитым ртом.
– Возьми хоть цветочков, – попросила старуха и протянула большой букет белых астр. – Жене подаришь, она тебя любить будет крепче. Жена-то есть?
– Будет, – сказал он и опять улыбнулся: – Наверное скоро…
Букет он поставил у Катиной кровати. Она спала, а он слушал ее дыхание. Когда в дверях появился Шурик, Феликс не прогнал его, подозвал к себе. Вдвоем они стояли и тихо смотрели на спящую Катю. Она спала неспокойно – стонала, металась во сне.
И снова, в полусне в полудреме Феликс летел над родными местами и потерянным домом. А на утро, открыв глаза, он увидел снег, выпавший ночью.
Феликс шел по первому снегу, выпавшему неожиданно рано. Ступал осторожно.
В детстве снег он видел только издали – на вершинах гор. Он казался ему твердым и сладким, как сахар. Маленький Феликс мечтал подержать его в руках. Однажды мечта сбылась. В тот день было необычно холодно для их краев. Его не пустили гулять, боялись, что замерзнет. Он плакал и кричал, но бабушка сурово посмотрела на него и отвернулась к плите. А отец вышел из дому, набрал полные ладони снега и принес его в дом. Он положил его на пол в комнате. Феликс смотрел как завороженный на эту кучку. Вдруг на его глазах белоснежная горка превратилась в маленькую лужицу воды. Снег исчез. А вода оказалась несладкой. И стало понятно, что снег – это обман, что все прекрасное хорошо издали. Это был первый обман в его жизни…
Вспоминая это, Феликс шел по дорожке поселка, оставляя на снегу ровные четкие черные следы.
Дверь квартиры открыл полусонный Красавчик.
– А, прибыл! – усмехнулся он. – Что же ты в такую рань по гостям ходишь?
– У меня очень тяжелая ситуация, постарайся понять.
– Уж где нам, убогим!
– У меня болен близкий человек, одна девушка. Хорошая.
– Ты с ней спишь? – криво ухмыльнулся Красавчик.
– Нет, я с ней вальс танцую, – Феликс опустил глаза.
– Как это на тебя похоже! – ужаснулся бывший друг. – Значит, не любишь, просто мучаешься.
– А любить – всегда мучиться. По-другому Бог не придумал, – возразил Художник.
– Ерунда, – захохотал Красавичк, обнажая ряд ровных-ровных, белых-белых зубов. – Это люди Бога выдумали. Любить – значит наслаждаться. Денег в долг не дам, – перешел он к делу, – я не благотворительный фонд. Впрочем… – он помедлил, – могу помочь подработать.
Художник молча кивнул.
И он стрелял. В настоящем тире. По настоящим мишеням. Стрелял без промаха. Так, как он умел это делать – блистательно. За ним наблюдал Лысый, глядел на него как-то печально, потом махнул рукой – мол, хватит.
Они с Лысым пили кофе. Красавчик прислуживал за столом, его к разговору не допустили.
– Мне редко кто нравится. А ты нравишься. Ты какой-то настоящий, не деланый. Не этот, – кивнул он на Красавчика.
– Он мой однокурсник, – сказал Художник.
– Да я знаю, – меланхолично отозвался Лысый. – Личность абсолютно ничтожная. Знаешь, что для него несчастье? Если ему в лицо плеснуть соляной кислотой. Все остальное в мире для этого человека не имеет значения. Счастье в жизни у него измеряется количеством баб. Даже не качеством.
Красавчик в это время сам себе строил глазки, разговаривая по телефону.
– Единственный его друг – зеркало. Не люблю красивых мужиков. Люблю стоящих.
– Лучше бы сразу к делу перейти, – перебил его художник, – у меня…
– Знаю – девочка больна, – грустно улыбнулся Лысый. – Вылечишь ты свою девочку. На море свозишь. Женишься. Все у тебя будет нормально. Не дрейфь! Меня нарисуешь? Красавчик говорит, ты рисуешь здорово, не только стреляешь?
– Что, за этим звали?
Лысый развеселился:
– А что, не поверишь, что за этим?
– Не поверю!
– И правильно сделаешь! Не больно-то мне интересно видеть свою рожу! Это ему интересно, твоему бывшему однокурснику! Знаешь, не одна только моя собственная рожа мне противна. Мне полчеловечества жить мешает.
– Всех перестрелять надо?
– Всех – тоже скучно.
Лысому нравился полушутливый тон, взятый им самим и поддержанный парнем.
– Всех не получится даже у такого ворошиловского стрелка, как ты.
– Я на войне был.
– А кто сейчас не был на войне… Знаю, – устало кивнул хозяин, – ты живешь в эпоху перемен, нового раздела мира, а значит – войн. Судьба дала тебе хороший глаз и руку тоже неплохую. И рисуешь, и стреляешь. И сердце у тебя большое – вон, девушку любишь. Короче, вот он! – Лысый извлек из портмоне фотографию человека, поставил перед художником. – Запоминай. Красавчик покажет тебе места его обитания. Дело спешное. Торопись, но так, чтоб ничего не испортить. И поедешь ты со своей красавицей к синим морям. Краски себе новые купишь. И кисточки.
Лысый встал из-за стола.
– Зачем вам я для такого задания? Взяли бы профессионала, – попытался отговориться художник, – чего жадничаете?
– Ну кто тебе сказал, что я жадный, – притворно обиделся Лысый, – это даже как-то оскорбительно. Тут не жадность, – наклонился он к уху художника, – профи вычислить проще, а тебя хрен кто вычислит. Ты как иголка в стогу сена. Ну, все. Утром стулья – вечером деньги. Если соглашаешься – вот аванс. – И он вытащил из кармана увесистую пачку денег.
На эти деньги можно было купить лекарства Кате, отдать ей долг и много еще чего хорошего сделать. Но художник не притрагивался к ним. Смотрел – вот они лежат, рядом, на скатерти. И не брал. Не решался взять.
– «Деньги – это солнце, без которого жизнь мрачна, тяжка и холодна». Виссарион Белинский, – процитировал Лысый.
Тут подоспел Красавчик:
– Слушай меня внимательно. Живет он удобно, лучше не придумаешь. Рядом дом под слом, пустой как нарочно. Ты слушай!
– Тс! – остановил его Лысый. – Пусть допьет свой кофе, попривыкнет… А на море, – проговорил он мечтательно, – на море еще тепло, ветерок южный, светят звезды ласковые. Пальмы, мандарины…
Феликс не двигался и смотрел на деньги, не решаясь взять их. Может, не брать? Но вдруг руки, будто не слыша доводов разума, потянулись к заветной пачке…
Те же руки, руки Феликса, поставили на столик у Катиной кровати лекарства. Достали из пакета фрукты, выставили на стол еду. Он потрогал горячий лоб девушки и спустился вниз.