Прощай, Южный Крест! - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь надо было основательно поломать голову над другим: кому поручить деликатное дело по реализации икры?
Палочка-выручалочка была одна — Лурье. Лучше него никто не распорядится икрой, да потом Юра умеет говорить и убеждать, как никто, любого человека может обратить в свою веру, и если кто-то будет сопротивляться и талдычить, что лучше съесть тарелку сырых червей, чем чайную ложку икры, то нескольких фраз Лурье будет достаточно, чтобы этот деятель отодвинул тарелку с червями в сторону и занялся икрой. Но где сейчас находится Лурье, кто знает?
Геннадий прижал руки к груди и с мольбой поглядел вверх, в плотное зеленоватое небо:
— Мама, помоги!
Клавдия Федоровна услышала сына — через два дня в Пурео неожиданно объявился Лурье, сел на плоский камень, растущий из земли у вигвама Геннадия, неторопливо осмотрелся. Заглянул и в вигвам, где стояли банки с икрой, пощелкал языком — икра выглядела вкусно, новое жилье Москалева ему понравилось… Икра понравилась больше жилья.
Москалев, который находился у раздельщиков рыбы на планте, заметил гостя довольно скоро, понял, кто это, и поспешил к вигваму, обрадованно размахивая одной рукой:
— Юра-а!
Тут и Лурье разглядел его, сделал отмашку, — Геннадию даже легче стало, он неожиданно понял, более того — уверовал, что икорная кампания должна пройти успешно…
Через пятнадцать минут они уже сидели на плоском камне-скамье, пили из пластмассовых стаканов русскую водку, привезенную гостем в плоской фирменной фляжке, и заедали икрой-пятиминуткой.
— Хар-рашо! — восхищенно бормотал Лурье, и Геннадий довольно поддакивал ему: вот что значит иметь на небе своего человека, в данном разе Клавдию Федоровну, которая взяла и помогла ему, прислала сюда Лурье, столь нужного сыну…
— Жаль, что вижучи не знают вкуса красной икры, — проговорил Лурье с досадой, — мы тогда точно обогатились бы, Гена. — В следующее мгновение он замер, думая о чем-то своем, потом, оживая на ходу, вскинулся. — Но ничего, еще не вечер… И свечи еще не погашены.
В тот же день с трехлитровой банкой для посольства, второй такой же банкой для гостей разного толка и двумя десятками стеклянных баночек, — в основном малого калибра, — Лурье отбыл на материк.
На прощание он сказал Москалеву:
— Молись, чтобы нам повезло… проси бога и от моего имени.
— Да мы же с тобою, Юра, разной веры…
— Не скажи! — Лурье многозначительно поднял указательный палец. Что означал этот жест, Геннадий, в общем-то, и не понял.
29
Тем временем подоспела зима. На юге Чили она была совсем не та, что на теплом, полном горячих ветров Севере, — случалось, выпадали очень суровые дни, такие, что даже пингвины ударялись в бега и не успокаивались до тех пор, пока не находили какое-нибудь подходящее, может быть, даже подогретое место, где задница не примерзала к лапам…
Снег посреди южной чилийской зимы — явление редкое, в основном выпадает град, очень крупный, легко пришибающий чаек, бакланов, прочую летающую живность, на земле его набирается столько, что невозможно даже подойти к воде.
Из куска плотного железа Геннадий соорудил лопату, которую назвал "бульдозером". Без нее зимовать было бы трудно — град ведь способен завалить вигвам по самую трубу. Спекаясь друг с другом, градины могли образовать сплошное поле льда, и тогда даже дверь открыть будет нельзя, и выбраться невозможно — если только, подобно нечистой силе, вылететь через упомянутую выше трубу…
Но главная помеха была не эта. Град был способен хлестать беспрерывно, сутками, для всякого находящегося в вигваме человека никакие затычки, пробки для ушей, беруши не помогали, грохот внутри жилья стоял такой, что от него можно было запросто сойти с ума.
Время шло, а Лурье все не было — не возвращался он. В его отсутствие вигвам Геннадия посетил лонго-майор Линкоман — вождю было интересно, как поживает русский, акклиматизировался он в подшефном племени или нет?
Геннадий попробовал угостить его икрой, но лонго-майора передернуло от пяток до ушей, затрясло, будто он попал под разряд электричества; помотав головой отрицательно, вождь племени поспешил удалиться. Уже из машины он высунул руку и отклячил большой палец: мол, живешь ты, русский — во!
По вижучским понятиям Геннадий, наверное, действительно жил во! — но не по-находкинским и тем более — не по-владивостокским. Геннадий глянул слепо на банку с икрой, сунул в нее ложку, отправил в рот рубиновую горку — вкусно! А по-вижучским понятиям — невкусно, более того — несъедобно. Интересные дела, однако.
Где же застрял Лурье, в каких чилийских нетях? Ни телефонного звонка от него, ни пера голубиного — глухо. Да и в вигваме телефона нет. Телефон имеется только в магазине, расположенном на берегу неподалеку от вигвама Геннадия. Достаточно сунуть продавщице в руку "милю" — бумажку достоинством в тысячу песо и можно звонить куда угодно, хоть в Сантьяго. Наверное, и во Владивосток позвонить можно, но об этом Геннадий не думал — все равно у него нет денег.
А Лурье стал вспоминаться все чаще и чаще… Куда же он запропастился? Неужели где-нибудь на изгибе трансчилийской магистрали, где ничего не видно за криво торчащими во все стороны кривыми зубьями скал, на него напали сухопутные пираты, отняли икру и съели ее, а самого закопали в землю вместе с пустыми стеклянными банками? Ведь квалифицированных едоков икры можно найти только среди пиратов, поскольку среди них могут быть и парижане, и лондонцы, и брюссельцы, которые знают, что такое икра.
Тут еще одна досада: рыбы в проливе стало меньше. Видать, на зиму среагировала: сбилась в стаи и пошла искать места, где вода глубже, корм сытнее и рыбаков меньше. Впрочем, куда меньше-то? В Пурео всего один рыбак…
Появился Лурье, как всегда, внезапно — словно бы вытаял из-под земли, материализовался из чего-то нематериального, неведомого, весь в коже, в перчатках и куртке из мягкого шевро, с улыбкой от уха до уха, благоухающий приятным парижским парфюмом, при светозащитных очках-хамелеонах, сдвинутых на темя. Москалев вспомнил, какими возгласами его встречал Лурье раньше и широко раскинул руки:
— Ба-ба-ба!
— Ба-ба-ба! — горластым эхом отозвался Лурье, также раскинул руки в обе стороны.
Обнялись. Затем Лурье откинулся назад, скребнул пальцем по щеке Геннадия:
— Ты чего-то, брат, бриться перестал. Тебе это не идет.
— Так получилось, — неожиданно смущенно пробормотал Геннадий. — Вчера искал новое место, чтобы поставить сеть, — пока искал, забыл про бритье. Бывает. — Он виновато ощупал пальцами щеки.
Из сумки Лурье достал черную приплюснутую бутылку, ткнул ею в знакомый плоский
