Когда сверкает молния - Александр Филиппов

Но не одни провода тягучие да безбрежное небо эфира связывали ее с неведомым Миром Земли.

Мальчишкой мне всегда думалось, что деревня наша стоит на перепутье всех дорог, больших и маленьких, какие есть на белом свете. Будь это не так, разве б увидел я танковую колонну на околице села в далеком 1943 году? Куда и откуда держала она путь, не ведаю. Тогда шла война, и танки, естественно, даже в глубоком тылу неожиданностью не были.

Кроме радио с большим миром связывали нашу деревню еще и дороги. По ним уходили на фронт и возвращались с фронта, по ним же матери и невесты провожали родных своих в дальние края и встречали вернувшихся домой.

На географических картах дороги похожи на тонюсенькие, с волосок толщиной, ниточки. И виснут на этих паутинках крохотные кружочки с названиями деревень и городов, поселков и аулов. Вот, например, написано на карте — Ю м а г у з и н о. Видна рядом малюсенькая темно-синяя точка. Давайте мысленно представим себе скалистые увалы, нехоженые дебри лесов, поляну с буйством цветов да звоном пчел. Как раз у самого края цветастой поляны, впритык к лесу стоит далекий аул Юмагузино. Домов-то здесь не так уж и много, а не оторван он от большой земли, связан с ней путями-дорогами, бегущими во все стороны. Одна из них, пошире, покрыта гравием, укатана зимой и летом. Она идет к райцентру, оттуда бежит уже, асфальтной лентой к городу Мелеузу, где сливается со старинным Оренбургским трактом.

Наш народ не забыл да и не забудет никогда, сколько здесь пролито крови, сколько жизней положено при строительстве дороги. Раньше, в давние времена, тракт соединял Оренбург — центр края — Уфой, тянулся дальше в Сибирь, сливаясь там с другими дорогами. Шли по нему каторжане, тяжко ступали закованные в кандалы политические острожники, несгибаемые революционеры. В Мелеузе все еще стоит дом с толстенными кирпичными стенами, где была прежде пересыльная тюрьма. В те годы тракт, кажется, и существовал-то, пожалуй, для одной цели: перегонять на Север каторжников.

Ныне эта дорога одна из самых оживленных в Башкирии. День и ночь посвистывают шины, да ветер гудит в приоткрытых окнах кабин. Если мысленно предоставить дорогу золоченой ниточкой ожерелья, то этот воображаемый ювелирный предмет будет неоценимо дорог, ибо на ниточке его ярчайшими жемчужинами да бриллиантами сияют названия новых городов, появившихся в советское время. Салават и Кумертау, Мелеуз и Ишимбай, обновленным блеском лучатся старинные города Стерлитамак и Уфа.

Хаживал по Оренбургскому тракту, в самом истоке его, Александр Сергеевич Пушкин, когда приезжал сюда собирать материал о крестьянской войне под водительством Пугачева. Стоял на нем в великой скорби и раздумье кобзарь Тарас Григорьевич Шевченко. Поблизости от него родился вдохновенный певец края — русский писатель Сергей Тимофеевич Аксаков.

Влачили по тракту тяжкую судьбу свою ссыльные поэты, неистовые бунтари, одухотворенные мыслители.

В конце прошлого века писатель Глеб Успенский проехал вдоль всего Оренбургского тракта и, пораженный неописуемой бедностью маленького народа, пророчествовал: «Пропадет башкир, пропадет... непременно пропадет этот самый башкир». Парадоксально звучит сегодня это пророчество, непременно вызывает насмешливую улыбку у этого самого башкира. Не имеющий своей письменности, вместе с Великим Октябрем он обрел ее, и на весь мир прозвучали гордые строки народного поэта Мустая Карима; «Не русский я, но россиянин!»... Не знавший веками веселых песен, захлебнувшийся тоской простых мелодий, вслед за Октябрем он создал первую свою национальную оперу. В тягучих аккордах оркестра и в ярких мелодиях композитора Загира Исмагилова воскрес нетускнеющий образ легендарного Салавата Юлаева, верного сподвижника Емельяна Пугачева. Сбросивший тяжкие полуфеодальные оковы народ опоэтизировал свои национальные танцы, языком ритма рассказал миру о нынешней жизни башкир. Коллектив народного танца, созданный и воспитанный Файзи Гаскаровым, обошел подмостки театров множества стран Европы, Азии, Африки. Слепой, идущий на поводу баев народ этот прозрел как в переносном, так и в прямом смысле. В клинику по восстановлению зрения, которую негласно называют все «глазной клиникой Кудоярова», приезжают со всех концов страны.

Из дальних далей времен идут тропы истории нашей родины. Пять веков назад, а может и намного более того, породнились русский и башкир. Когда вставал враг у священных границ России, их плечи были всегда рядом, их воины шли в одном строю.

Далекая история... Но мы-то, жители солнечной четырежды орденоносной Башкирии, отлично знаем, что настоящая, поистине героическая история ее начиналась с Великого Октября, с того незабвенного документа об образовании Башкирской Автономной Социалистической Республики, подписал который в марте 1919 года Владимир Ильич Ленин.

В Российской федерации Башкирия стала старшей в дружной семье автономных республик. Свободно вздохнув, она обрела новые крылья, и высокому полету ее нет конца.

Оренбургский тракт заканчивается величественной ажурной вязью над полудужием моста через реку Белую. Другая, противоположная сторона моста расходится улицами помолодевшей Уфы. С крутояра, белокаменьем виснувшего над рекой, в начале нынешнего века молодой Владимир Ульянов пристально вглядывался в забельские дали.

В самом центре Уфы, окруженный бетоном и стеклом современных строений, находится Ленинский мемориал. Вот старый небольшой домик с мансардой. Здесь на заре двадцатого века жил Ильич.

Замирает дыхание, когда с благоговением входишь сюда. Так и кажется, что вот-вот скрипнут ступени и выйдет к нам дорогой и любимый вождь. Маленькая комнатка Ленина. Его рабочий стол. Зеленый абажур керосиновой настольной лампы. Чернильница. Раскрытая книга на столе.

Все просто, тихо, уютно...

Отсюда в грозном сорок первом году уходили солдаты на фронт, поклявшись Ильичу беспощадно громить врага. В годы войны сюда часто приходили Георгий Димитров, Долорес Ибаррури, Клемент Готвальд, Морис Торез — члены штаба международного коммунистического движения — Коминтерна, находившегося тогда в Уфе.

Куда бы ни взглянуть, в какой бы аул ни зайти, по какому городу ни проехать — всюду история, ее живое дыхание. Для моего поколения вся история каким-то естественным образом делится на два закономерных периода: это было до революции, а вот это — после нее. Я не веду речи об Оренбургском тракте, хотя он вполне заслуживает не только обычного очерка, но и вдохновенной поэмы. Если, например, взять дореволюционный период, то сколько повидала грустного дорога! Она слышала кандальный звон каторжников и зовущий цокот подков конницы Пугачева. Она видела блеск справедливого гнева в кривых клинках воинства Салавата Юлаева.

Вот вблизи от дороги, на нешумливой речушке Кривля, у самого впадения ее в Белую, стоит деревушка Псянчи. Псян — по-башкирски сено. Видно, славен был аул сенокосными угодьями. И до нынешних дней в зеленых прибельских долинах шумят высокие травы. Но старого названия-то деревни на картах уже нет, называется она — Худайбердино. Здесь родился, здесь прошли детские годы крупнейшего башкирского революционера Шагита Худайбердина, первого председателя БашЦИКа.

Деревня как деревня. Она мало чем отличается от других сел и деревень, раскиданных поблизости. Разве только красивое здание школы привлечет внимание, или бронзовый бюст заставит вас остановиться и подойти поближе.

Это памятник Худайбердину.

Здесь его родина. Кажется, еще не успели позарасти узкие тропинки, по которым когда-то мальчонкой в самотканой заплатанной рубахе бегал Шагит. Кажется, вот этот постаревший скворечник на вековом осокоре поставили в давние времена руки Шагита. Все здесь напоминает о нем, о нашем прославленном большевике.

Мне не раз приходилось встречаться с сестрой Шагита Ахметовича, племянниками, друзьями детства, которые частенько вспоминают о нем.

...Во дворе на березовой плахе сидел широкоплечий высокий старик. Видимо, годы не смогли сломить его крепкого тела. В руках у него топор: старик мастерил для своего колхоза телегу. Это Юмагузин Зигангир Сагитович — школьный товарищ Шагита. Они вместе учились, вместе ночевали у рыбацких костров, ставили верши на тихих плесах Агидели, по весне собирали молодую крапиву и коневник для голодной приправы жиденьких щей.

— С Шагитом мы вместе учились, — вспоминает старик. — Давно это было, еще до германской войны. В школе он был лучшим учеником. Толковый был, куда как смышленый. Наш учитель Хажиахмет Ремеев сразу заметил большие способности Шагита. Стал он давать ему, помню, русские книги. Часто они оставались вдвоем, подолгу о чем-то беседовали промеж себя. Уезжая из аула в Оренбург, учитель Ремеев забрал с собою и Шагита, там устроил его в медресе Хусаинова Ахметбая...

Старик Юмагузин долго после этого не видел Шагита, который зимой учился, а летом зарабатывал себе на пропитание. Многие односельчане до сей поры помнят, как Худайбердин пятнадцатилетним пареньком приезжал в родную деревню.