Русский романс - Антология

МИХАИЛ МИХАЙЛОВ

(1829–1865)

324. «Ее он безмолвно, но страстно любил…»[333]

Ее он безмолвно, но страстно любил:И редко и холодно с ней говорил;А в сердце его все была лишь она,И ум занимала об ней мысль одна…Но детской и резвой своею душойЛюбви не постигла она той святой. —Он вечно был мрачен, в печаль погружен,А взор ее ясный к другим обращен…Но вот уж расстались они, — и далекоЖивет он, но любит ее, одинокой;А те, что встречали взор девы живой,Об ней позабыли холодной душой…

325. Жена каторжного[334]

У тебя клеймо на лбу,И позорно и черно;Всем видна твоя винаИ не смоется оно.У тебя клеймо на лбу;Но везде пойду с тобой.Кто тебя полюбит там,Если будешь брошен мной?

Целый мир тебя отверг,И грешна душа твоя.Целый мир тебя отверг;Но не я, не я, не я!Если насмерть ранен тигр,Рядом с ним лежит, любя,И тигрица. — Милый мой,Я тигрица у тебя!

326. «Снилась мне девушка: кудри как шелк…»[335]

Снилась мне девушка: кудри как шелк;          Кроткие, ясные очи…С нею под липой просиживал я          Синие летние ночи.

Слово любви прерывала порой          Сладкая речь поцелуя…Звезды вздыхали средь темных небес,          Словно ревниво тоскуя.

Я пробудился… Со мной никого…          Страшно мне в сумраке ночи;Холодно, немо глядят на меня          Тусклые звездные очи.

327. «Щекою к щеке ты моей приложись…»[336]

Щекою к щеке ты моей приложись:          Пускай наши слезы сольются!И сердцем ты к сердцу мне крепче прижмись:          Одним огнем пусть зажгутся!Когда же в то пламя польются рекой          Из глаз наших слезы, — я рукиСомкну у тебя за спиной и умру,          Умру от блаженства и муки.

328. «Объятый туманными снами…»[337]

Объятый туманными снами,Глядел я на милый портрет,И мне показалось: я вижуВ нем жизни таинственный след…

Как будто печальной улыбкойРаскрылись немые уста.И жемчугом слез оросиласьЛюбимых очей красота.

И сам я невольно заплакал —Заплакал, грустя и любя…Ах, страшно поверить!.. НеужтоЯ точно утратил тебя?

329. «Как трепещет, отражаясь…»[338]

Как трепещет, отражаясьВ море плещущем, луна;А сама идет по небуИ спокойна и ясна, —

Так и ты идешь, спокойнаИ ясна, своим путем;Но дрожит твой светлый образВ сердце трепетном моем.

330. Гренадеры[339]

Во Францию два гренадераИз русского плена брели,И оба душой приуныли,Дойдя до Немецкой земли.

Придется им — слышат — увидетьВ позоре родную страну…И храброе войско разбито,И сам император в плену!

Печальные слушая вести,Один из них вымолвил: «Брат!Болит мое скорбное сердце,И старые раны горят!»

Другой отвечает: «Товарищ!И мне умереть бы пора;Но дома жена, малолетки:У них ни кола ни двора.

Да что мне? просить христа-радиПущу и детей и жену…Иная на сердце забота:В плену император! в плену!

Исполни завет мой: коль здесь яОкончу солдатские дни,Возьми мое тело, товарищ,Во Францию! там схорони!

Ты орден на ленточке краснойПоложишь на сердце мое,И шпагой меня опояшешь,И в руки мне вложишь ружье.

И смирно и чутко я будуЛежать, как на страже, в гробу…Заслышу я конское ржанье,И пушечный гром, и трубу.

То Он над могилою едет!Знамена победно шумят…Тут выйдет к тебе, император,Из гроба твой верный солдат!»

НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ

(1821–1877)

331. «Ты всегда хороша несравненно…»[340]

Ты всегда хороша несравненно,Но когда я уныл и угрюм,Оживляется так вдохновенноТвой веселый, насмешливый ум;

Ты хохочешь так бойко и мило,Так врагов моих глупых бранишь,То, понурив головку уныло,Так лукаво меня ты смешишь;

Так добра ты, скупая на ласки,Поцалуй твой так полон огня,И твои ненаглядные глазкиТак голубят и гладят меня, —

Что с тобой настоящее гореЯ разумно и кротко сношуИ вперед — в это темное море —Без обычного страха гляжу…

332. «Еду ли ночью по улице темной…»[341]

Еду ли ночью по улице темной,Бури заслушаюсь в пасмурный день —Друг беззащитный, больной и бездомный,Вдруг предо мной промелькнет твоя тень!Сердце сожмется мучительной думой.С детства судьба невзлюбила тебя:Беден и зол был отец твой угрюмый,Замуж пошла ты — другого любя.Муж тебе выпал недобрый на долю:С бешеным нравом, с тяжелой рукой;Не покорилась — ушла ты на волю,Да не на радость сошлась и со мной…

Помнишь ли день, как, больной и голодный,Я унывал, выбивался из сил?В комнате нашей, пустой и холодной,Пар от дыханья волнами ходил.Помнишь ли труб заунывные звуки,Брызги дождя, полусвет, полутьму?Плакал твой сын, и холодные рукиТы согревала дыханьем ему.Он не смолкал — и пронзительно звонокБыл его крик… Становилось темней;

Вдоволь поплакал и умер ребенок…Бедная! слез безрассудных не лей!С горя да с голоду завтра мы обаТак же глубоко и сладко заснем;Купит хозяин, с проклятьем, три гроба —Вместе свезут и положат рядком…

В разных углах мы сидели угрюмо.Помню, была ты бледна и слаба,Зрела в тебе сокровенная дума,В сердце твоем совершалась борьба.Я задремал. Ты ушла молчаливо,Принарядившись, как будто к венцу,И через час принесла торопливоГробик ребенку и ужин отцу.Голод мучительный мы утолили,В комнате темной зажгли огонек,Сына одели и в гроб положили…Случай нас выручил? Бог ли помог?Ты не спешила печальным признаньем,      Я ничего не спросил,Только мы оба глядели с рыданьем,Только угрюм и озлоблен я был…

Где ты теперь? С нищетой горемычнойЗлая тебя сокрушила борьба?Или пошла ты дорогой обычнойИ роковая свершится судьба?Кто ж защитит тебя? Все без изъятьяИменем страшным тебя назовут,Только во мне шевельнутся проклятья —      И бесполезно замрут!..

333. Маша[342]

Белый день занялся над столицей,Сладко спит молодая жена,Только труженик муж бледнолицыйНе ложится — ему не до сна!

Завтра Маше подруга покажетДорогой и красивый наряд…Ничего ему Маша не скажет,Только взглянет… убийственный взгляд!

В ней одной его жизни отрада,Так пускай в нем не видит врага:Два таких он ей купит наряда,А столичная жизнь дорога!

Есть, конечно, прекрасное средство:Под рукою казенный сундук;Да испорчен он был с малолетстваИзученьем опасных наук.

Человек он был новой породы:Исключительно честь понимал,И безгрешные даже доходыНазывал воровством, либерал!

Лучше жить бы хотел он попроще,Не франтить, не тянуться бы в свет, —Да обидно покажется теще,Да осудит богатый сосед!

Всё бы вздор… только с Машей не сладишь.Не втолкуешь — глупа, молода!Скажет: «Так за любовь мою платишь!»Нет! упреки тошнее труда!

И кипит-поспевает работа,И болит-надрывается грудь…Наконец наступила суббота:Вот и праздник — пора отдохнуть!

Он лелеет красавицу Машу,Выпив полную чашу труда,Наслаждения полную чашуЖадно пьет… и он счастлив тогда!

Если дни его полны печали,То минуты порой хороши,Но и самая радость едва лиНе вредна для усталой души.

Скоро в гроб его Маша уложит,Проклянет свой сиротский удел,И, бедняжка, ума не приложит.Отчего он так скоро сгорел?

334. «Давно — отвергнутый тобою…»[343]