Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Но политика, мой друг, интересует мистера Пикквика, — отвечал смиренный супруг.

— Тем хуже для него и для тебя, — сказала миссис Потт выразительным тоном, — у меня, напротив, голова идет кругом от здешней политики. Вечные ссоры с «Журавлем», глупые толки, брань, пересуды! Удивляюсь, мой друг, как у тебя достает охоты навязываться всем и каждому с этим вздором!

— Послушай, душенька…

— Вздор, вздор, нечего тут слушать. — Сэр, вы не играете в экарте? — спросила миссис Потт, обращаясь к молодому спутнику президента.

— Мне будет, сударыня, очень приятно изучить под вашим руководством эту игру, — отвечал мистер Винкель.

— В таком случае потрудитесь поставить к окну этот маленький столик: толки о здешней политике авось не достигнут до моих ушей, и я буду вам очень благодарна.

— Дженни, — сказал мистер Потт служанке, вошедшей со свечами, — сходите в контору и принесите связку «Синицы» за тысяча восемьсот двадцать восьмой год. Я прочту вам, сэр, — прибавил редактор, обращаясь к мистеру Пикквику, — я прочту вам свои передовые статьи, написанные в опровержение «Желтых» проныр, хотевших учредить здесь новую шоссейную заставу: надеюсь, вы позабавитесь.

— Я не сомневаюсь в этом, — сказал мистер Пикквик.

Связка трехсот номеров явилась на сцену; президент столичного клуба и редактор провинциальной газеты уселись за стол.

Долго мы рылись в бумагах мистера Пикквика и даже перечитывали по нескольку раз каждую страницу, надеясь отыскать по крайней мере краткое извлечение из этих статей, пропитанных глубокими соображениями политико-экономического свойства; но усилия наши не увенчались вожделенным успехом: великий человек повсюду хранил глубочайшее молчание относительно статей, принадлежащих редактору «Итансвилльской синицы». Не подлежит, однако ж, ни малейшему сомнению, что почтенный президент был проникнут поэтическим восторгом от необыкновенной свежести и живости слога прослушанных им статей, и мистер Винкель приводит положительный факт, что глаза мистера Пикквика, пропитанные и увлажненные избытком удовольствия, были сомкнуты почти во весь этот вечер.

Доклад служанки о приготовленном ужине прекратил игру в экарте и положил конец вторичному чтению лучших мест «Итансвилльской Синицы». Миссис Потт была, по-видимому, в самом игривом и веселом расположении духа. Мистер Винкель сделал уже весьма значительные успехи в ее добром мнении, и она объявила ему по секрету, что мистер Пикквик — «презабавный старикашка»: выражение фамильярное, которое могли позволить себе весьма немногие особы, коротко знакомые с этим колоссально-гениальным мужем, исчерпавшим всю глубину человеческой премудрости. Отзыв миссис Потт служит, конечно, самым трогательным и убедительным доказательством того уважения, каким мистер Пикквик пользовался на всех ступенях общественной жизни, мгновенно располагая к себе умы и сердца всех особ, приходивших в непосредственное соприкосновение с ним.

Мистер Топман и мистер Снодграс уже давно покоились богатырским сном в гостинице «Павлин», между тем как приятели их продолжали вести вдохновенную беседу в гостеприимном доме редактора «Синицы». Был уже час за полночь, когда они отправились в свои спальни. Сон мгновенно овладел усталым организмом мистера Винкеля; но восторженные его чувства не прекращали своей деятельности даже во сне: оставаясь нечувствительным ко всем земным предметам, он долго видел перед собою образ прелестной миссис Потт, и воображение его рисовало самые очаровательные картины.

Шум и толкотня, ознаменовавшие начало следующего дня, в состоянии были расшевелить душу самого романтического мечтателя, возвращая его из области воздушных умозрений к предметам действительной жизни. Лишь только рассвет заглянул в окна усыпленных домов, по улицам раздались звуки труб и барабанов, топот коней и крик людей, «Синих» и «Желтых», возвещавших об окончательных приготовлениях к великой борьбе между обеими враждующими партиями в славном городе Итансвилле. Пикквикисты пробудились и телом, и душой. Мистер Самуэль Уэллер, ночевавший в гостинице «Павлина», пришел ранним утром будить великого мужа.

— Ну, Сэм, каково идут дела? — спросил мистер Пикквик, когда исправный слуга переступил через порог его спальни. — Суматоха, я полагаю, страшная, а?

— Да, сэр, все, что называется, кипит, горит и юрлит, как, бывало, говаривала моя бабушка, когда переваривалась в печи ее похлебка с крапивой и петрушкой. — В гостинице «Сизого медведя» уже давно кричат во все горло.

— Это показывает, любезный, их усердную привязанность к общему делу — не так ли?

— Да как же иначе, сэр?

— Горячо работают, Сэм?

— Кипятком, сэр. В жизнь не видывал такого пьянства и обжорства: дивиться надо, как никто из них не лопнет.

— Здешние помещики, стало быть, очень щедры?

— И сказать нельзя.

— Какой свежий и бодрый народ! — воскликнул мистер Пикквик, выглядывая из окна.

— Правда ваша, сэр, народ удивительно свежий, — отвечал Сэм, — я и два буфетчика из гостиницы «Павлин» только что откачали сегодня десятка три «Желтых» молодцов, что перепились вчера после ужина.

— Как откачали?! — вскричал мистер Пикквик.

— Да так, сэр, очень просто: они повалились, где кто попал, и, по-видимому, никакой пушкой нельзя было расшевелить их. Вот мы с буфетчиками и вытащили их всех, одного за другим, на вольный воздух, вытащили да и поставили под насос, поставили да и ну откачивать. Откачали, сэр: на каждую голову, я полагаю, пришлось ушата по четыре. Зато теперь все — молодец к молодцу: свежи, сэр, здоровы и готовы лезть на стену за мистера Фицкина, который уж целую неделю кормит их и поит на свой счет.

— Может ли это быть?

— Очень может. Да где же вы изволили родиться, сэр, если не понимаете этих вещей? Бывают здесь проделки почище этой.

— Почище?

— Именно так. Вот хоть, примером сказать, вечером накануне последних выборов «Желтые» смастерили отличную штуку: они подкупили буфетчицу «Сизого медведя» запустить, что называется, коку с соком в пуншевые стаканы четырнадцати избирателей, которым следовало подавать голоса в пользу мистера Сломки.

— Что это значит — кока с соком?

— Попросту сказать: сонный порошок, подсыпанный в коньяк. Напились они, голубчики, напились да и проспали больше суток, а выбор кончился без них. Одного, правда, привезли для опыта в городскую ратушу, да толка не вышло никакого: спал мертвецки, хотя и колотили его в спину. Делать нечего: отвезли его назад и положили в постель. Четырнадцати голосов как не бывало! Это все делает, говорят, агент мистера Фицкина: продувная бестия!

— Странно, очень странно, — проговорил вполголоса мистер Пикквик, обращаясь отчасти к себе, отчасти к Сэму.

— Конечно, сэр, странность тут имеется в некотором роде; да все же это, с вашего позволения, совсем не то, что случилось однажды с моим отцом во время выборов в этом же самом городе. Вот, сэр, штука так штука!

— Что такое? — спросил мистер Пикквик.

— Кажется, я уже имел честь докладывать вашей милости, что он служил в кучерах, да и был он слишком толст, чтобы заниматься каким-нибудь другим ремеслом. Случилось однажды, привез он свою бричку в этот самый город. Были выборы так же, как теперь, и одна из партий предложила ему привезти из Лондона джентльменов, обещавшихся подать свои голоса в пользу избираемого кандидата. И вот, сэр, накануне отъезда его вдруг покорнейше просят в комитет кандидата противной стороны заради, так сказать, некоторых объяснений по кучерской части. Приходит мой родитель, зеркала — уму помраченье; письменный стол, разноцветные огни, перья, чернила, груды бумаг, дюжины две джентльменов — присутствие, сэр, во всем разгаре. «Здравствуйте, мистер Уэллер, здравствуйте! — говорит один джентльмен сановитой физиономии. — Очень рад вас видеть, сэр; как поживаете, мистер Уэллер?» — «Слава богу, — говорит мой отец, — покорно вас благодарю, сэр; вы тоже, надеюсь, совсем здоровы, покорно благодарю». — «Садитесь, мистер Уэллер, покорнейше прошу вас, сэр, садитесь». Сел мой отец рядом с этим джентльменом, и минуты две они пристально смотрели друг на друга. «Вы не помните меня, мистер Уэллер?» — говорит джентльмен. «Нет, говорит, не могу припомнить вашей милости», — говорит мой отец. «А я так вас хорошо знаю, — говорит джентльмен, — я знавал вас еще мальчиком: как это могло статься, что вы меня не помните, мистер Уэллер?» — «Нет, — говорит мой отец, — не помню, да и только». — «Это очень странно», — говорит джентльмен. «Странно», — говорит мой отец. «У вас, должно быть, предурная память, мистер Уэллер», — говорит джентльмен. «Предурная», — говорит мой отец. «Я так и думал, — говорит джентльмен: — не угодно ли стаканчик пунша, мистер Уэллер?» — «Покорно благодарю», — говорит мой отец. Вот они, сэр, сидят да пьют, пьют да говорят насчет этих житейских дел и обстоятельств по кучерской части. После третьего стакана пунша память у моего родителя как будто просветлела, и ему показалось, что он точно припоминает черты незнакомого джентльмена. Сделали стакан гоголь-моголя, для возобновления знакомства, и тут же добрый джентльмен вручил ему банковый билет в двадцать фунтов. «Между этим городом и Лондоном прескверная дорога, мистер Уэллер: как вы думаете, сэр?» — говорит джентльмен. «Тяжеленько, сэр, нечего сказать», — говорит мой отец. «Подле канала особенно дорога никуда не годится», — говорит джентльмен. «Езда плохая», — говорит мой отец. «Послушайте, мистер Уэллер, — говорит джентльмен, — вы превосходный ездок, и мы знаем, что вы можете делать с вашими лошадьми все, что вам угодно. Так вот оно, видите ли, в чем штука, мистер Уэллер: мы вас очень любим и весьма уважаем ваши кучерские таланты. Завтра вам надобно будет привезти сюда некоторых джентльменов. Очень хорошо, мистер Уэллер: если случится как-нибудь, что лошадки ваши заартачатся, когда вы поедете мимо канала, бричка перевалится на бок и джентльмены полетят в канал — разумеется, без всякого вреда для их костей, — то мы… вы понимаете, мистер Уэллер, мы будем вам очень благодарны за такую ласку». «Господа, — говорит мой отец, вставая со стула и обращаясь ко всем джентльменам, — вы народ очень добрый, и я вас полюбил от всего сердца. Еще стаканчик пунша за ваше здоровье, и все у нас покатится как по маслу». Допив стакан, родитель мой раскланялся, положил деньги в карман и вышел из дверей. Так вот оно, сэр, поверите ли, — продолжал Самуэль, бросая невыразимо бесстыдный взгляд на своего господина, — поверите ли, что в тот самый день, как родитель мой ехал с лондонскими джентльменами, его лошади вдруг заартачились, понеслись, забушевали, бричка опрокинулась, и джентльмены все до единого попадали в канал.