Лекарь - Алексей Федосов

— Ноги ставите на ширину плеч и они должны быть чуть согнуты в коленях для того чтоб можно было успеть отскочить в сторону, уходя от удара. Посох для боя держать посередине на уровни груди. Хватка должна быть мягкой, но сильной. Вот так.

Он взял оружие и показал. После этого стал медленно вращать им, объясняя, что делает.

Мы стали послушно повторять, на первом же перехвате шест выскакивает у меня из рук и со всего размаху бьет соседа по спине. Он, шипя от боли, упускает свой, тот взмывает вверх и падает бедолаге на голову.

Учитель опускает посох, — Всем продолжать, Мухаммад, подойди ко мне.

Я вздохнул и втянув голову в плечи подхожу ближе и мне на плечи обрушивается удар, второй. Отшатнувшись, пытаюсь закрыться руками. Меня бьют по ним, приговаривая при этом. — Хват должен быть мягким, но сильным. Это нужно для того чтоб можно было изменить направление движения, так и вот так.

От тычка в живот я сгибаюсь, шлепок по спине заставляет выгнуться, а удар в лоб усадил меня на задницу. В грудь мне упирается конец шеста и опрокидывает на спину, стоящий надо мной учитель спокойным голосом продолжает говорить, — Все видели, что и как я сделал?

Я молил Аллаха, чтоб все ответили, — «Да» — но по закону подлости всегда найдется доброжелатель. Сосед по строю, пострадавший от моей руки, поспешил сказать — «Нет»

Учитель ухватил меня за шиворот, поставил на ноги и проделал все по новой. Я был готов, но удары были настолько быстры и стремительны…. В чувство меня привело ведро воды вылитое в лицо. После этого следующие полгода стали одним не проходящим кошмаром. Утро начиналось с того что мне давали в руки метлу и я шел подметать двор.

И что с того скажете вы, а с того что метлу надо было крутить как посох, так чтоб ветки только чуть чиркнули по земле. Она подпрыгивала, норовила выскочить из рук или просто пролетала, не касаясь земли. Но вскоре у меня стало получаться. Расслабиться мне не дали, заменили метлу на жердь у которой с двух сторон висели глиняные баклажки, залитые водой наполовину. И тут я взвыл, за каждую разбитую посудину меня били, кнутом.

Мне запретили ходить в медресе на занятия, читать, писать. Я набрался смелости и обратился к учителю, когда он однажды вечером проходил через двор.

— Учитель, — Он остановился и посмотрел на меня. — Разреши спросить.

Он кивнул, — Зачем мне нужно уметь….

Меня перебили, — Затем чтоб ты остался жив. Это всё что, что хотел спросить?

Я кивнул, закусил губу и прижал к себе, своё орудие пытки.

— Если сумеешь устоять против меня отразив пять ударов и нанести один, тогда я буду считать что ты готов, если нет….

Он прошел к стене дома, у которого стояли метлы, отломал черенок и кинул его мне, а себе взял целую, вышел на середину, — Нападай….

Очнулся я вечером, когда ночная прохлада опустилась на город. На разбитой голове коркой запеклась кровь, отбитые пальцы не сгибались из-за того что кисть опухла. Когда я попробовал сесть. То чуть опять не лишился чувств от боли во всём теле. Похоже после того как я пропустил удар и упал на песок, учитель отделал меня как черепаху, стоя на четвереньках по середине залитого лунным светом заднего двора, я как раз напоминал её.

Если не видом то скоростью, с какой пополз до своей койки. Утром меня подняли наравне со всеми, скинули с лежака, и когда я попробовал застонать от боли во всем теле, обозвали толстожопой бабой, всучили пустое ведро и послали за водой. До арыка было около ста шагов, столько же обратно, обычно возили в бочке на тележке, но сегодня это был мой урок. И завтра и ещё три долгих дня….

— Мухаммад, о чем задумался? — Ибрагим стоял неподалеку, в двух шагах от меня.

— Жду, когда ты будешь нападать.

— Как прикажете уважаемый, — С этими словами он вскинул палку на уровень груди, крутанул и шагнул ко мне, намереваясь атаковать голову, но по положению кистей удар должен был нанесен в область правого бока, в печень.

Шаг. На середине второго я зацепил песок, ногой и швырнул ему в лицо, он стал смещаться в сторону. Чуть, чуть самую малость, и мне этого хватило, я вскинул свой посох навстречу его вертушке, с сухим треском оружие встретилось. И мы разошлись, Ибрагим потряс ладонью, мой отбой «осушил» ему руку. Перехватил, попробовал раскрутить, не получилось, взял как копье и нанес тычковый удар. Ну это уже совсем было слишком просто, если он отбивался то в продолжении следовала раскрутка и удар в голову. Ага. Всё оказалось хуже, эта свинья ударила ногой, пришлось подставить бедро и бодро захромать в сторону.

Так и стояли друг напротив друга. Он, держась одной рукой за посох, а я двумя, но на одной ноге. Предложил ему, — Ничья?

Он отказался, взял свое оружие посередине самую малость подкрутил для разгона и выкинул в мою сторону руку, в кисти скользило, удлиняясь при этом, древко. И летело оно в лицо.

Я использовал отдачу при таком ударе для разгона, обратного конца своего шеста, чтоб ударить Ибрагима в голову…. и к моему удивлению он его пропустил. Я. Его. Достал.

Он постоял немного и рухнул плашмя на песок, взрыхленный нашими прыжками, раскинув руки.

За моей спиной раздались громкие крики радости, я повернулся к сынишке одного из местных это с ним развлекались пока не пришел Ибрагим, — Принеси мою баклажку, — Попросил его, а сам дотащившись пару шагов, опустился рядом с лежавшим телом.

Сдвинул чалму Ибрагиму на затылок, открыл великолепную шишку размером с голубиное яйцо, она набухала прямо на глазах. Перед глазами появилась детская ручка держащая сосуд с водой. Взял, вытащил затычку, и стал поливать лицо Ибрагима. Он открыл мутные глаза, осмотрелся вокруг, закрыл. Губы его зашевелились, я склонился, чтоб расслышать….

Этот иблис в человеческом обличии, ухватил меня за бороду и потянул, пришлось врезать ему баклагой от всей души по морде. Что-то хрустнуло, Ибрагим взвыл и отпустив меня ухватился за разбитое лицо. И стал ругаться на языке своей родины. За время наших странствий я как человек любопытный попросил его научить меня некоторым таким словам, но они мне показались оскорбительными и я никогда их ни кому не говорил. Так вот он поминал мою матушку, бабку и деда.

— Ибрагим, заткнись или я врежу тебе ещё раз. Чего орешь? Убери лапы и дай мне осмотреть твою морду. Я кому сказал убери руки.

Он раздвинул ладони.

— М — да. — Из носа текла кровь, губы тоже были в крови.

Он зашевелился, собираясь сесть, помог ему, и повернувшись отправил мальчишку в мою палатку чтоб принес сумку. Он убежал, сверкая голыми пятками.

Над ухом прозвучал фырканье, — Ты фто фофсем, с бархана съехал?

— Не хватай правоверного мусульманина за бороду и тогда тебя бить никто не будет.

— Да знаю я. — Склонился, выставил ладонь, — Слей воды.

Я полил ему и он стал смывать кровь с лица. Когда закончил, утерся полой галабеи, — Ты мне нос сломал.

— Кто, Я?

— Нет, я! Ты чем мне приложил?

— Ничего у тебя не сломано, это баклага треснула.

Ибрагим, молча, осмотрелся по сторонам, — Я тебя собственно не для мордобоя искал, не нравятся мне эти бадауины, ох не нравятся.

— Это чем же? Что такого они тебе сделали?

— Ты из палатки носа не кажешь, весь в своих отварах по уши завяз. Несуразно как-то всё у них. Женщин мало, детей тоже, скотина, правда, есть.

— И что? Они идут к себе домой. Там их ждут и жены и дети.

— Сколько мы стоим у этого колодца?

— Так это я попросил задержаться, мне надо было Яхью начать лечить, и здесь нас должен был встретить его, сын. Он только позавчера пришел, сегодня третий день, как стоим, а тебе уже всё не нравится. Ты наверно устал, приходи вечером, я тебе дам настойки.

— Слушай, перестань так говорить со мной, я вполне серьезен.

— Я тоже вполне серьезен, они ещё не дошли до дома….

— Ну не нравятся мне они, НЕ НРАВЯТСЯ, у этих кочевников повадки как у воинов шаха, поверь мне, они не те за кого себя выдают. Ходят, сидят, поворачиваются, смотрят за тобой, так что и кажется, слово поперек и он выхватит саблю.

— Так они же всю жизнь воюют, вот и учат своих с детства, им без этого не выжить в этих песках.

— Ты не слышишь меня, Мухаммад, — Ибрагим с горечью в голосе, покачал головой. — Они околдовали тебя.

— Ибрагим! Что за бред ты понес? Ты перегрелся? — Я протянул руку и хотел дотронуться до его лба. Но он отбил её в сторону. Встал, отряхнул одежду от налипших песчинок, криво усмехнулся, — Могу сказать только одно, что оттуда, куда мы идем, мы не сбежим. У нас есть всего несколько дней или мы будем свободными людьми или станем рабами.

Договорить мы не успели, прибежал посыльный он притащил мою суму и просьбу Яхьи, — «прийти к нему»

Попросив Ибрагима вечером зайти, для осмотра его разбитого лица, собрался и пошел вслед за мальчишкой.

В палатке было чуть прохладней, чем снаружи, не было этого изнуряющего солнца. Не успев подняться над барханами, оно тут же раскаляло песок, до невыносимой жары. Всё живое пряталось в прохладную тень. Вот и сейчас мы сидели втроем у подножия большого холма, который закрывал нас от палящих лучей.