Привычное проклятие - Ольга Голотвина

Арби уже спел и «Тетушкин сундук», и «Васильковые глазки», и «Смотри, красотка, догоню!». А теперь, посерьезнев, выводил балладу о том, как Керутан Разбитый Щит один на один сошелся в ущелье с драконом, прорвавшимся сквозь Грань Миров:

Ты был командиром бесстрашным — но где теперь твой отряд?Есть только твой взор горящий — и этот змеиный взгляд!В балладах тебя воспевали — но кто тебя видит здесь?Есть только сверканье стали — и пасти клыкастой спесь.Ты был для бойцов кумиром, но в этом бою — одинок.Ты злобу чужого мира ломаешь о свой клинок!..

Верзила поморщился. Лучше бы этот голосистый чудак пел про васильковые глазки! Не любил Верзила баллады про воинов и битвы. Они словно пытались напомнить о чем-то, а память отталкивала их, отворачивалась, и это было мучительно…

Поэтому Верзила обрадовался, когда из-за поворота навстречу выехали два всадника. Струны тут же смолкли.

Один из верховых спросил властно:

— Эй, мужичье, тут где-то должен быть постоялый двор?

Верзила натянул вожжи, спрыгнул с телеги, низко поклонился. Он не таращил глаза на всадника, но за один быстрый взгляд успел разглядеть и надменную стать, и шитый золотом плащ… а главное — большую застежку в виде альбатроса, которая скрепляла этот самый плащ.

Сын Клана!

Позади шумно встала вторая телега.

Верзила стоял молча: не его дело вякать, когда рядом есть свободные. Мужики попросту растерялись, двух слов от страха не могли связать. Поэтому на вопрос господина ответил певец Арби — смело, звонко и витиевато.

Господин раздраженно обернулся к своему спутнику на гнедой лошади, который держался чуть поодаль:

— Вот! А ты, дурень, уверял, что не в ту сторону едем!

Второй всадник (по виду воин-наемник, сопровождавший господина) виновато пожал плечами и хотел что-то сказать в свое оправдание, но треск ветвей заглушил его слова. Дико заорали мужики. Пронзительно взвизгнул молодой господин. Чаща вдруг оскалилась клыкастыми пастями, взревела, зашипела, вскипела разноцветной чешуей.

Застигнутым врасплох людям было не до того, чтобы считать напавших ящеров. Они дружно обратились в бегство.

Крестьянская лошадь, налетев боком на оглоблю, упала, забилась в упряжи, опрокинула телегу. Один из мужиков попытался помочь лошади подняться, но при виде ящеров, приближающихся скачками, кинулся улепетывать по дороге вслед за своим приятелем.

Верзила, развернув свою телегу, подхлестнул рыжую Рябинку — впрочем, она не нуждалась в понуканьях.

Певец Арби, сжавшись в комок на телеге, с ужасом глядел на бегущих следом чудовищ.

Всех обогнали верховые — господин и наемник. Они первыми и нарвались на засаду.

Обезумевшие кони вынесли их на Большелапого. Багровый ящер нетерпеливо ревел, забыв в азарте о том, что собирался хватать людей живьем. Рядом жадно хрипел Пожиратель: этот про пленников и не думал, этому лишь бы терзать клыками живую плоть!

Самыми опасными противниками — опаснее людей! — ящерам показались лошади. Большие, с зубами и копытами, с безумно выпученными глазами! И мчатся прямо на врага!

Ящеры с восторгом приняли бой. Хвост Пожирателя хлестнул по ногам гнедой лошади. Та покатилась по земле, рядом растянулся вылетевший из седла наемник. Большелапый скачком ринулся вперед, вцепился когтями в шею второго скакуна, одним движением клыков разорвал ему горло. Но даже хлынувшая в пасть горячая, одуряюще ароматная кровь не затуманила голову чешуйчатого бойца. Его хвост метнулся к третьей лошади. Немного промахнулся — угодил по телеге. Сухое дерево затрещало. Рыжая кобыла с паническим ржанием унеслась прочь, волоча за собой разбитую оглоблю. Телега осталась на дороге — и под нее юркнул Сын Клана Альбатроса.

Ненадежное убежище! И пропал бы Альбатрос, и пропал бы оглушенный наемник, и пропал бы насмерть перепуганный поэт Арби, и пропали бы оба мужика, за которыми гнались ящеры-загонщики…

Если бы не Верзила.

Он не потратил ни мгновения на растерянность, на панику. Спрыгнул с телеги, могучим рывком выломал уцелевшую оглоблю. Другой рукой подхватил тележное колесо, держа его, словно щит.

— Все сюда! — факелом вспыхнул над дорогой властный голос. — Пробиваемся к Кринашу, растак вас и перетак! Кончай метаться, мужичье, а то я вас сам поубиваю! Помогите тому парню встать!

Большелапый одним прыжком оказался возле человека-вожака и взмахнул хвостом. Одного удара хватило бы, чтоб снести врагу голову с плеч… если бы этот удар угодил в цель! Но Верзила уклонился — гибко, красиво — и сделал выпад оглоблей, целясь в глаз ящера. Большелапый пригнулся, уходя от удара… и тут же в голову ему врезалось тележное колесо. Чудом не выбив третий глаз, оно оглушило ящера, заставило его оцепенеть.

Рядом возник Пожиратель, и отважному бойцу не увернуться бы от когтистой лапы. Но один из крестьян, вдохновленный примером Верзилы, подоспел справа, ударил чудище топором. Удар пришелся наискось, почти плашмя, но отвлек ящера. Пожиратель оскорбленно рявкнул — и тут же в пасть ему вломился конец оглобли, раздробил небо, вошел в мозг.

— К постоялому двору! В кусты не соваться, нас там переловят! А по дороге они не быстрее нас бегают! Ты, с топором, держись рядом со мной — прикроем отход. Арби, помоги раненому… О д-демоны, куда делся Альбатрос?!

Альбатрос обнаружился в груде обломков. Потеряв соображение от ужаса, он вцепился в тележную ось и не давал себя от нее оторвать, пока Верзила, в запале тоже позабывший обо всем на свете, не влепил высокородному господину затрещину. Дикий поступок затерялся в безумии схватки. Альбатрос вскочил, ошалело заозирался и дробной рысью ударил по дороге.

Крестьяне поспешили за Сыном Клана. Один из них помогал Арби тащить оглушенного наемника.

Верзила, не выпуская из рук оглобли, отходил последним. Он не паниковал: погоня приближалась, но и постоялый двор был недалеко.

Не напрасно доверенного слугу короля прозвали Незаметным. Он держался так скромно и тихо, что превращался в невидимку — до тех пор, пока не начинал говорить. И тут уж все слушали с полнейшим вниманием, потому что каждое его вежливое, негромкое слово могло сломать человеку жизнь — или даже лишить жизни.

Но сейчас поведение Незаметного было таким странным, что бросилось бы в глаза любому. Вот только никакого «любого» рядом не было. Незаметный был один в крошечной комнатушке, которая служила ему кабинетом.

Смахнув прямо на пол несколько свитков, он водрузил на темный деревянный столик небольшую жаровню. Угли уже тлели в ней, оставалось лишь бросить пригоршню заморских благовоний, чтобы ароматный дымок потянулся к низкому потолку.