Поводыри украинского сепаратизма. Конспирология «самостийничества» - Сергей Родин

Не удивительно, что подобная «экономическая деятельность» сказочно обогащала еврейство, но превращала жизнь простого народа в сущий ад. Особенно русского народа, который оказывался под двойным польско-еврейским гнетом. После того как в XVIII веке агонизирующая Речь Посполитая окончательно была разделена между странами-соседями и Россия возвратила Русские территории, ранее отторгнутые от нее, положение здесь кардинально изменилось. И хотя поляки и евреи никуда не делись из Южной России, их господствующему положению наступил конец, ведь на защите русского народа теперь стояло Русское государство. А вот в Галиции, оказавшейся в составе Австро-Венгрии, изменения носили больше декоративный характер, ничего не меняя по существу, и, как мы показали выше, большинство русских по-прежнему находились в беспросветной кабале у евреев, ведь именно последние в качестве ростовщиков, шинкарей, торговцев и перекупщиков держали в руках всю хозяйственную жизнь галицийской деревни. А эта экономическая власть давала возможность непосредственно влиять и на ее духовную жизнь. И одним из средств духовного закабаления русского народа стало «украинство», в распространение которого евреи внесли решающий вклад. Именно с их подачи в селах Галиции появились первые «украинцы», которые со временем, опираясь на еврейскую поддержку, заняли здесь привилегированное положение, внося смуту и раскол в ряды русских галичан.

И все же Русское возрождение в Галиции, несмотря на наличие у него многочисленных врагов, шло по восходящей вплоть до начала Первой мировой войны. На этот счет имеется множество свидетельств — приведем одно. Сразу после начала боевых действий из Вены в Галицию был направлен представитель австрийского МИДа при верховном командовании барон Гизль. Во Львове он встретился с лидерами украинских организаций и о своих впечатлениях доложил следующее (31 августа 1914): «Украинофильское движение среди населения не имеет почвы — есть только вожди без партии». Через два дня Гизль вновь констатировал: «Украинизм не имеет среди народа опоры. Это исключительно теоретическая конструкция политиков»[210].

Итак, несмотря на все усилия предателей «украинцев» и тех, кто дергал их за ниточки, русский народ в Галиции твердо отстаивал свою национальность и культурную самобытность. Однако начавшаяся мировая война развязала руки его врагам, которые, отбросив в сторону всякие законы и элементарную человечность, обрушили на русских беспрецедентный кровавый террор. Тогда еврейско-украинский сговор был не только скреплен чудовищными проявлениями бешеной русофобии, но и, как всякое преступление, густо замешан на крови десятков тысяч ни в чем не повинных русских людей.

Сразу же после объявления мобилизации в Галиции начались аресты руководителей и активистов русских общественных организаций: «Общества им. Качковского», «Народного Дома», «Русской Рады», «Общества русских дам» и целого ряда других. «Москвофилы», «русофилы» — так с подачи «украинцев» клеймили тех русских галичан, кто не отказался в эту трагическую годину от своего национального имени и не согласился подменить его украинской кличкой. Со всей Галичины их свозили во львовскую тюрьму «Бригидки», многих тут же по приговору военно-полевого суда казнили, в их числе немало священников. Но это было лишь началом преступного геноцида. В его эскалации «украинцы» сыграли особую роль. Очевидцы произошедшей трагедии прямо на это указывают. «В самом начале этой войны, — писал И. Терех, — австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи передовых крестьян по спискам, вперед заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами (сельскими учителями и “попиками ”)… Арестованных вывозят вглубь Австрии в концентрационные лагеря, где несчастные мученики тысячами гибнут от голода и тифа… В отместку за свои неудачи на русском фронте улепетывающие австрийские войска убивают и вешают по деревням тысячи русских галицких крестьян. Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, — вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими. Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, усеялась тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название»[211]. Другой очевидец, находившийся в это время во Львове, сообщает, что количество доносов со стороны «украинцев» достигало просто чудовищных масштабов: «Знакомый фельдфебель, приделенный к канцелярии штаба корпуса, сообщил мне, что мазепинцы прямо заваливают канцелярию письменными доносами. Знакомый почтовый чиновник рассказывал, что через его руки ежедневно проходили сотни открытых мазепинских писем приблизительно следующего содержания: “Считаю своим гражданским долгом сообщить, что следующие лица… являются рьяными “русофилами”»[212]. В тогдашней обстановке подобного доноса было достаточно, чтобы подвергнуть человека аресту, высылке в концлагерь, а зачастую и казни. Именно благодаря украинской активности террор против русских приобрел столь масштабный и жестокий характер.

Но в организации этого черного дела «украинцы» были не единственными застрельщиками. Активное участие в геноциде приняли и евреи, клеветнические доносы которых погубили тысячи русских галичан. При этом было достаточно голословного, в большинстве случаев совершенно абсурдного обвинения со стороны еврея, чтобы русских немедля подвергали зверской и беспощадной расправе. Все подобные случаи, а их были тысячи, различались лишь деталями, сценарий же везде был один. И финал повторялся.

Вот, например, что происходило в селе Сосницы Яворского уезда осенью 1914 г. 12 октября в село вступили венгерские войска. На следующий день «занялись мадьяры выискиванием подозрительных лиц, то есть “москвофилов”, или, как они говорили, “руссов”». Поиск не занял много времени, благодаря активному содействию местных евреев. «По ложному доносу еврея Саула Рубинфельда и его семьи мадьяры схватили тогда шесть крестьян: Ивана Шостачка, Илью Яворского, Илью Якимца, Ивана Кошку, Николая Смигоровского и Андрея Гордого». Всех их привязали со связанными руками к вербам, где на дожде и холоде промучились они до самого вечера. На их сдавленные веревками руки жутко было смотреть. Веревки впились в тело так, что их не было видно, а только одно распухшее, черное тело. С рук стекала кровь. «Каждому из арестованных предъявляли какую-нибудь ничем не оправданную вину. Так, например, Ивана Шостачка, семидесятилетнего старика, обвиняли в том, будто бы он имел зарытое на своем поле, где за день до того стояла русская батарея, орудие, из которого стрелял по австрийским войскам». Под стать этому были и другие обвинения. «Илья Яворский, бедный громадский пастух, отец пяти маленьких детей, имел одну корову. Еще в августе 1914 года, во время похода австрийских войск в Россию, попросил он австрийского поручика заменить ему эту корову на лучшую. Поручик, при свидетеле Михаиле Кульчицком, согласился на это, но потребовал доплаты 20 корон, которые Яворский и уплатил, заняв их у соседа Дмитрия Качора. А еврей Саул Рубинфельд в октябре воспользовался этим и заявил мадьярским солдатам, что Яворский украл австрийскую корову. “Это вор, их здесь есть еще больше” — говорил Рубинфельд в доме Ильи Якимца коменданту». И вот из такого рода подлой клеветы рождались смертные приговоры для русских. Причем еврейская кровожадность не знала предела. «Когда схватили Ивана Кошку, бедного работника, который в то время молотил в сарае хлеб, жена его Елена побежала посмотреть, где он и что с ним происходит? Увидев, что муж, привязанный к дереву, еле дышит, она стала просить солдат, чтобы сняли с него веревки. Но тут прибежал Рубинфельд. При виде Елены Кошко он указал на нее пальцем и сказал: “Это воровка, жена того “москвофила ”, берите ее!”. И ее сейчас же привязали вместе с мужчинами к дереву, босую, в легкой одеже. Она рассказывает, что евреи Саул и Мехель Рубинфельды все время бегали перед ее глазами между войском туда и обратно, а еврейка, жена Саула Рубинфельда, сидела в Якимцевом огороде и смотрела на все это с улыбкой. Она же рассказывает дальше, что вечером австрийские солдаты и евреи, держа в руках зажженные свечи, светили ими каждому из привязанных к деревьям крестьян в глаза, как бы намереваясь их выжечь. У семидесятилетнего старца Ивана Шостачка смешались слезы с кровью, которая текла у него из глаз. Этот последний плакал больше всех и очень просил солдат, а евреи ходили вокруг мучеников и издевались над ними». Елене Кошко удалось все-таки спастись. Когда ее задержали солдаты, к ней с плачем прибежали ее дети. Благодаря им, ей была подарена жизнь и ее освободили, но перед этим так избили, что она заболела и с тех пор совсем потеряла здоровье… в 8 часов вечера всех шестерых арестованных вывели на площадь возле церкви, туда же солдатскими штыками из ближайших домов согнали народ. Некоторых выгоняли прямо босыми, со сна, другие были в одних рубахах, с ужасом ожидая австрийского «правосудия». «Среди солдат увидел собравшийся народ бедных страдальцев, которые еще в последнюю минуту искали спасения. Просили, умоляли, но все напрасно. Согласно рассказу внучки Шостачка, Евы Кульчицкой, этот последний, старший церковный братчик, вновь обратился к стоявшему тут же Саулу Рубинфельду с просьбой: “Шольку, почему не даешь мне умереть своей смертью? Что я тебе сделал? иди к детям, возьми все мое имущество, только подари мне жизнь/”. Но Рубинфельд лишь улыбнулся и отвернулся». Огласили приговор: «Присуждены к смертной казни за то, что стреляли по австрийским войскам». Тут же появились палачи и стали по одному вешать приговоренных. Затем казненных подвое побросали в вырытые ямы. Евреи торжествовали и без всякого стыда глумились над родственниками погибших. На следующий день, рано утром внуки казненного Ивана Шостачка Григорий Кульчицкий и Анеля Крайцарская, не знавшие о судьбе деда, отправились в деревню выяснить, что с ним случилось. «На дороге возле корчмы встретили они Саула Рубинфельда, который сказал им: “Вы должны поблагодарить меня, что вашего деда повесили, так как похороны не будут вам ничего стоить”». Дети оторопели от ужасного известия, а Саул Рубинфельд побежал в корчму, где стояли драгуны. Неизвестно, что он там говорил, но через минуту из корчмы вышел вооруженный драгун и начал стрелять. Дети бросились в ближайший двор, и только это спасло им жизнь. «Молнией пронеслось по деревне страшное известие. Перепуганные люди прятались по ямам, погребам. Никто не смел показаться на свет, так как сейчас хватали». Лишь четыре человека без всякой опаски ходили по селу. Это были «украинцы»: войт Михаил Слюсар, Михаил Кушнер, Панько Василина и заведующий училищем Горошко. Сами себя они называли «мужами доверия», подчеркивая этим свою лояльность к австрийской власти и готовность выполнять любые ее указания, в том числе и по уничтожению своих односельчан и единоплеменников. «Эти “мужи доверия” ходили вместе с солдатами, попеременно по 2 часа в день и ночью, под домами казненных и постоянно преследовали их семьи. Каждую минуту к последним приходили патрули с “мужами доверия ” и запрещали им даже плакать, угрожая при этом тоже виселицей». Те же «мужи доверия», по словам Елены Кошко, после совершенных зверских казней «справляли еще у еврея Герся Танцмана и поминки. Пили до бела дня. А позже, согласно показаниям Марии Рутельд и других, допивали еще и у Саула Рубинфельда»… Но подлой казнью шестерых ни в чем неповинных людей евреи не ограничились. «Паранька Борущак, жена Лазаря, свидетельствует, что сын Саула Рубинфельда, Берко, пришел к ней утром после казни и сказал: “Дайте 10 корон, то не будете повешены ”. И она дала 10 корон. Вдова Анна Щеснюк рассказывает, в свою очередь, что Мехель Рубинфельд говорил так: “Если бы мы хотели, то повесили бы целую деревню ”»[213]. Все были охвачены страхом и боялись выходить из дому. И трагедия Сосницы не исключение, а правило.