Когда наступит прошлый год - Филип Дик

– И как они реагировали? – заинтересовался Эрик.

– Примерно так же, как и люди. Полная зависимость, распад нервной системы, столь мощные галлюцинации, что реальность стала им безразлична. Чего только не приходится делать во время войны, – вполголоса добавил он. – А столько было разговоров о нацистах.

– Мы должны выиграть войну, мистер Хэзелтайн, – сказала Хильда.

– Да, – уныло согласился тот. – Вы чертовски правы, мисс Бахис. Совершенно правы.

Он уставился невидящим взглядом в пол.

– Дайте доктору Свитсенту запас наркотика, – напомнила женщина.

Хэзелтайн кивнул и полез в карман пальто.

– Держите. – Он протянул Эрику плоскую металлическую коробочку. – Йот-йот-сто восемьдесят. По закону мы не можем дать его вашей жене, не имеем права снабжать им известных нам наркоманов. Так что возьмите – естественно, это формальность – и сделайте с ним то, что сочтете нужным. В любом случае запаса в этой коробке хватит вашей жене до конца жизни.

Он продолжал смотреть в пол, не глядя Эрику в глаза.

– Вы не слишком довольны этим изобретением вашей фирмы, – заметил доктор и взял у него коробку.

– Доволен? – переспросил Хэзелтайн. – Конечно! Сомневаетесь? По мне незаметно? Знаете, как ни странно, хуже всего было наблюдать за ригами в лагерях, после того как они приняли наркотик. Пленные просто увядали на глазах. У них даже и речи нет о ремиссии. После первого приема йот-йот-сто восемьдесят они живут только им, и ничем иным. Галлюцинации их так… как бы это сказать? Увлекают?.. Нет, не то. Поглощают? Не знаю, но эти риги ведут себя так, словно попали в рай, который с клинической и физиологической точки зрения на самом деле является коварным адом.

– Жизнь коротка, – заметил Эрик.

– К тому же примитивна и отвратительна, – добавил Хэзелтайн, словно цитируя некий неизвестный источник. – Я не умею быть фаталистом, доктор. Возможно, вам везет, или вы просто умны. Одно из двух.

– Вы не правы, – возразил Свитсент. – Ничего подобного. В депрессии уж точно нет ничего хорошего, а фатализм – не талант, но затяжная болезнь. Через какое время после прекращения действия йот-йот-сто восемьдесят появляются признаки абстиненции? Иначе говоря, когда…

– Между приемом доз может проходить от двенадцати до двадцати четырех часов, – сказала мисс Бахис. – Потом дает о себе знать физиология, то есть отказ метаболизма печени. Это, скажем так, неприятно.

– Да уж, – хрипло подтвердил Хэзелтайн. – Боже мой, будем реалистами. Это просто невыносимо. Настоящая агония. Наркоман об этом знает. Он это чувствует, хотя не обязательно может точно определить. В конце концов, многие ли из нас пережили собственную агонию?

– Джино Молинари пережил, – сказал Эрик. – Но он единственный в своем роде.

Он убрал коробку с йот-йот-180 в карман пиджака и подумал: «Значит, мне еще осталось самое большее сутки до того момента, когда придется принять вторую дозу. Но это может случиться уже сегодня вечером. Значит, у ригов уже может быть противоядие. Перешел бы я на их сторону, чтобы спасти свою жизнь? Жизнь Кэти? Интересно. – Доктор на самом деле этого не знал. – Возможно, я пойму это, когда начнется приступ. Если не тогда, то после появления первых признаков разрушения нервной системы».

Он до сих пор был ошеломлен тем фактом, что жена просто так, недолго думая, сделала его наркоманом.

«Насколько же сильно ей надо было ненавидеть меня, чтобы столь презирать ценность жизни? Но разве я не ощущал того же самого?»

Свитсент вспомнил свой первый разговор с Джино Молинари, когда проявились его настоящие чувства. Тогда он вынужден был их признать. В конечном счете Эрик чувствовал себя точно так же, как и Кэти. Вот одно из следствий войны. Выживание индивидуума стало чем-то не важным.

Можно свалить вину на войну. Так было бы легче.

Но он знал, что ошибается.

11

По дороге в лазарет, куда он пошел, чтобы отдать Кэти наркотики, Эрик, к своему удивлению, наткнулся на сгорбленную, изможденную фигуру Джино Молинари. Генеральный секретарь ООН сидел в инвалидной коляске. Его колени прикрывал толстый шерстяной плед, а глаза двигались, словно два отдельных живых существа. Они заставили доктора замереть на месте.

– Ваша квартира прослушивается, – сообщил Молинари. – Запись разговора с Хэзелтайном и Бахис была доставлена мне.

– Так быстро? – пробормотал Эрик.

Слава богу, он ни словом не заикнулся о том, что сам подсел на наркотик.

– Забирайте ее отсюда, – простонал Молинари. – Это лилистарская шпионка. Она сделает все, что ей прикажут. Я знаю. Такое уже случалось. – Генсек весь трясся. – Впрочем, на самом деле ее здесь уже нет. Служба безопасности вывела вашу жену во двор, к вертолету. Сам не знаю, с чего я так волнуюсь. Ведь ясно, что ситуация под контролем.

– Раз у вас есть запись разговора, то вы знаете, что мисс Бахис уже подготовила для Кэти…

– Знаю! Все нормально. – Молинари с трудом ловил ртом воздух, его лицо покрывали красные пятна, кожа собралась в глубокие складки. – Видите, как действует Лилистар? Эти негодяи используют против нас наш собственный наркотик да еще и радуются. Нужно подбросить его им в водопровод. Я позволил вам сюда приехать. Вы не помешали сделать то же самое своей жене. Ради того, чтобы добыть эту дрянь, она готова даже убить меня, если ее об этом попросят. Я знаю о фрогедадрине в буквальном смысле все. Именно я придумал ему название. От немецкого «фро», что означает «радость», и латинского «геда», то есть «удовольствие». «Дрин», естественно… – Он замолчал, его опухшие губы судорожно дрожали. – Я слишком болен, чтобы так волноваться. Мне надо выздоравливать после операции. Вы хотите меня вылечить или прикончить, доктор? А может, вы сами этого не знаете?

– Именно так. Не знаю, – ответил Эрик, окончательно сбитый с толку. Для него это было уже слишком.

– Вы плохо выглядите. Для вас это тяжело, несмотря на то, что из вашего личного дела и собственных слов следует, что вы ненавидите вашу жену – а она вас. Наверняка вы думаете, что если бы не ушли от нее, то она не стала бы наркоманкой. Послушайте, каждый должен жить своей жизнью. Ей придется взять на себя всю ответственность. Вы не заставляли ее так поступать, она сама приняла решение. Полегчало?

Моль всматривался в лицо Эрика в поисках какой-либо реакции.

– Ничего со мной не случится, – коротко ответил тот.

– Ну да, как же. Вы выглядите не лучше ее. Я спускался вниз, чтобы взглянуть на эту женщину. Просто не мог удержаться. Несчастная баба! Уже видны следы разрушений, которые вызывает этот наркотик. Ей не поможет даже замена печени и полное переливание крови. Вам ведь говорили, что это уже пытались делать.