Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман

Аналогично, реформа законодательства о партиях (снижавшая норму численности членов партий с 45 000 до 500 человек) была призвана понизить наиболее одиозные барьеры на пути партийного строительства, которые подталкивали даже часть умеренных и вполне лояльных «попутчиков» режима в ряды «несистемной» оппозиции. Но поскольку все другие элементы регулирования электоральной политики сохранялись неизменными, а механизм регистрации партий оставался разрешительным (на усмотрение властей), то, по большому счету, такая реформа сама по себе не создавала вызовов для Кремля, а при необходимости позволяла ему формировать те или иные коалиции в поддержку статус-кво и лично Путина с участием ЕР и других партий, в том числе вновь созданных.

Как отмечал в этой связи Григорий Голосов, целью подобных политических реформ является «не демократизация, а консолидация авторитарного порядка путем придания ему более эффективной институциональной формы», то есть своего рода работа над ошибками и исправление некоторых эксцессов прежнего этапа строительства авторитаризма в России [239] . В самом деле, и недавняя замена «сверхбольшинства» ЕР в Государственной Думе простым большинством, и создание условий для «управляемой» электоральной конкуренции на региональных и местных выборах, и вероятная замена абсолютного большинства ЕР в региональных законодательных собраниях относительным, и возможное расширение полномочий законодательных собраний (например, согласование с большинством депутатов кандидатур на посты федеральных и региональных министров), и другие шаги такого рода в общем и целом лишь позволят правящей группе кооптировать реальных и потенциальных автономных акторов вместо того, чтобы подавлять их, но, по большому счету, не смогут подорвать ее господство.

Можно ожидать, что курс на «загнивание», предполагающий дальнейшую консолидацию и перегруппировку авторитарного режима, не только не сможет решить никаких проблем нынешнего политического порядка в России, а, скорее всего, лишь обострит их. Вероятно, в этом случае произойдут дальнейшее усугубление проблем принципал-агентских отношений между Центром, региональными и местными органами власти и управления, нарастание коррупции на всех уровнях и перманентные всплески (периодически «разруливаемых») конфликтов групп интересов за передел ренты. «Загнивание» будет означать и резкое увеличение издержек на поддержание политического равновесия (поскольку властям, в том числе, придется увеличить масштабы платы за лояльность соискателям политической и экономической ренты), что никоим образом не повысит эффективность власти и управления.

А что же общество? Спрос на перемены, столь заметно предъявленный властям в ходе волны протестов зимы 2011–2012 годов, может частично быть удовлетворен благодаря отдельным уступкам по мелким вопросам и политике кооптации, частично канализирован в «ниши» относительно успешного решения частных проблем, а частично так и оставаться на уровне латентных проявлений недовольства или явных «бунтов» локального уровня. Иными словами, реакцией значительной части общества на «загнивание», говоря словами Альберта Хиршмана, может стать не активный коллективный и публичный протест, а его противоположность – пассивный индивидуальный уход [240] .

«Уход» может проявляться в различных формах – одной из его разновидностей выступает, например, активно обсуждаемое многими россиянами намерение «свалить» из страны на Запад, но так или иначе он безвреден для властей, поскольку не только не подрывает статус-кво сам по себе, но и увеличивает издержки по его преодолению для участников протестов. А без кумулятивного и относительно длительного по времени давления со стороны общества на режим кардинальных перемен ждать не стоит. И это, в свою очередь, будет означать, что политика «загнивания» может продолжаться до тех пор, пока издержки поддержания статус-кво не окажутся запретительно высокими, либо пока нынешнее поколение российских руководителей попросту не уйдет в мир иной, подобно поколению советских руководителей эпохи «застоя», при жизни которых на саму возможность пересмотра институционального «ядра» в стране было наложено табу.

Хотя сценарий «загнивания» на сегодняшний день следует рассматривать как базовый, его успешной реализации в России препятствуют два важных ограничения. Во-первых, для поддержания политического равновесия российским правящим группам потребуется постоянный по времени и при этом значительный по объему приток ренты, позволяющий поддерживать лояльность всех значимых акторов и общества в целом. Во-вторых, с течением времени эффективность манипуляций властей по отношению к общественному спросу на перемены может упасть даже в сравнении с нынешним не слишком высоким уровнем (как известно, можно долго обманывать немногих или недолго обманывать многих, но нельзя всегда обманывать всех). А значит, попытки обеспечить сохранение статус-кво посредством «загнивания» далеко не обязательно достигнут своих целей. 

«Жесткая рука» – друг диктатора?

Альтернативный вариант развития событий в России предполагает, что правящая группа будет сталкиваться с нарастанием реальных и потенциальных вызовов своему господству в самых разных формах. Протестные акции в Москве и в других городах страны могут не только разрастаться по численности участников и масштабу, но и приобретать новые (в том числе и насильственные) формы, риски нелояльности со стороны ряда нынешних «попутчиков» режима будут возрастать, а потенциал их кооптации и/или использования других инструментов окажется исчерпан. Опыт ряда авторитарных режимов в самых разных частях мира говорит о том, что в таких условиях их лидеры, прежде всего, склонны брать в руки «кнут» и применять его по полной программе, нежели пытаться использовать лишь одни «пряники». Примеров тому немало: от жесткого подавления южнокорейским режимом студенческого восстания в Кванджу (1980) до введения военного положения коммунистическим режимом в Польше (1981).

И хотя в длительной временной перспективе такая стратегия выживания авторитарных режимов не столь часто оказывается успешной (особенно если уровень их массовой поддержки низок, а протесты приобрели значительный размах), но на более короткой дистанции подобная реакция на кризисы со стороны правящих групп может оттянуть негативные последствия для режимов, хотя платой за это часто становится рост насилия и конфликтов. Таким образом, нельзя исключить, что и российские власти могут прибегнуть к поддержанию своего господства посредством «жесткой руки», то есть с помощью полного или частичного демонтажа демократического «фасада» ряда нынешних институтов и их замены сугубо авторитарными механизмами управления при сохранении институционального «ядра» неизменным. Даже если «закручивание гаек» в российском случае в конечном итоге повлечет за собой срыв резьбы, и поворот к «жесткой руке» окажется самоубийственным шагом, то отложенное самоубийство и его возможные последствия также заслуживают обсуждения.

Трудно предсказывать те конкретные шаги, которые могут быть сделаны Кремлем на этом пути, однако здесь вполне возможны различные ограничения деятельности политических партий и общественных объединений (включая и «лояльные» властям), кардинальный пересмотр законодательства и правоприменительной практики в направлении расширения полномочий правоохранительных органов и спецслужб и дальнейшего ограничения прав и свобод граждан, частичное свертывание деятельности независимых СМИ, давление на общественные организации, отказ властей от кооптации «прогрессивной» общественности и последующий упадок всевозможных консультативных советов и т. д. Более радикальные версии могут включать в себя еще большее сужение полномочий российского парламента путем «добровольного» делегирования исполнительной власти права принимать законы с их последующим утверждением Государственной Думой и Советом Федерации, а также аналогичное делегирование региональными органами власти части своих полномочий Центру. Наконец, логическим следствием движения по этому пути может стать принятие новой Конституции страны, избавленной от рудиментов эпохи «лихих девяностых» в виде деклараций прав и свобод граждан, норм о приоритете международных обязательств России перед внутренним законодательством и прочих либеральных положений. Набор возможных изменений «правил игры», равно как и масштабы и длительность возможных репрессий в отношении противников режима, скорее, будет зависеть не от того, насколько реально велики вызовы для правящих групп и обусловленные ими риски, а от того, в какой мере эти вызовы и риски будут восприниматься ими как критически опасные для собственного выживания. Известно, что у страха глаза велики, но в какую сторону в тот или иной «критический момент» будут смотреть эти глаза и насколько глубоким и долгим окажется страх, предугадать заведомо невозможно.