Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то же время изучение заложничества показывает, насколько полезно анализировать применение этого имперского и в XVIII веке становящегося все более колониальным метода на территориях от Северного Кавказа через Поволжье, южные степи, Сибирь, Дальний Восток и до Русской Аляски. С одной стороны, только такой анализ позволяет увидеть, что эта практика была основным принципом российской имперской экспансии на юге и востоке. С другой стороны, становится понятной региональная специфика, а также те элементы или подходы, которые для российской стороны не подлежали обсуждению. Кроме того, межрегиональное исследование заложничества показало, что экспансия Российской империи в регионе северной части Тихого океана и на Русской Аляске была тесно связана с экспансией на азиатском материке.
Если смотреть не только на заложничество и его применение на юге и востоке, а шире, на российскую имперскую политику по отношению к нерусским этническим группам на западе и на севере, то можно сделать дополнительные выводы о ее основных чертах. Нельзя ли провести параллели между заложничеством в той форме, в которой оно утвердилось в течение XVIII века по отношению к элитам нехристианских этнических групп на юге и востоке, с одной стороны, и кооптацией местных элит нерусских этнических групп на западе и севере в российскую элиту, с другой? Можно ли интерпретировать попытки «цивилизирования» местной нехристианской элиты посредством удержания ее представителей в заложниках в XVIII веке как эквивалент принятию в российское дворянство христианских (а также некоторых мусульманских) элит этнических групп на севере и западе? Эти вопросы свидетельствуют о том, что в настоящей главе было положено только начало дальнейшим исследованиям.
4. КОНЦЕПТЫ И ПРАКТИКИ ЦИВИЛИЗИРОВАНИЯ И ИНТЕГРАЦИИ
Пример заложничества показал масштабы изменения российских концептов и практик господства в течение XVIII века. Чтобы признать этот результат частью общей картины и разъяснить центральный тезис книги, в соответствии с которым Российская империя начиная с XVIII века превращалась, по меньшей мере периодически, в процессе господства над своими нехристианскими подданными из империи в колониальную державу, надо провести гораздо более полный и системный анализ и внимательно рассмотреть все основные политические сферы российского господства.
Но начать необходимо с рассмотрения идеи, которая постепенно оформилась в течение XVIII столетия. С учетом событий последующих веков она может считаться наиболее эффективной политической стратегией, которая когда-либо имела значение для российской державы в ее имперской истории: это российская миссия цивилизирования.
Исходя из соответствующих понятий, миссия цивилизирования обозначает убеждение, что собственная этническая группа имеет права и обязанности вторгаться в жизнь других, менее развитых этнических групп, пропагандировать собственные ценности и институты и принудительно внедрять их среди других этнических групп на основании якобы свойственного ей превосходства и более высокой легитимности собственного стиля жизни[532].
Хотя понятию «цивилизация» не обязательно присущи экспансионистские коннотации, элемент понятия «миссия» выражает идею о том, что развитие в направлении цивилизации можно и даже нужно было ускорить посредством вмешательства извне. Таким образом, известное главным образом из религиозного контекста понятие «миссии» в связи с концепцией цивилизирования обозначает широкомасштабное миссионерство, явно выходящее за рамки религиозных вопросов.
В русском языке термин «миссия цивилизирования» стал частью колониального дискурса только во второй половине XIX века. Цель четвертой главы — показать, что такая концепция миссии цивилизирования дискурсивно развивалась уже в течение XVIII века, оказывая серьезное практическое влияние на политику, и описать, в какой форме это происходило[533].
4.1. ПРЕДМЕТНОЕ ПОЛЕ: «ЦИВИЛИЗОВАННОСТЬ» И «ЦИВИЛИЗАЦИЯ»
Фундаментальной предпосылкой идеи миссии цивилизирования и генезиса цивилизаторского дискурса является возникновение понятия и лексико-семантического поля «цивилизованности» и «цивилизации». Оно включает такие асимметричные понятия-антонимы, как «нецивилизованность» и «нецивилизация»[534]. При этом развитие понятий понимается как развитие человеческого сознания, которое становится осязаемым в языке эпохи, в ее аутентичных текстах[535].
Помимо этого сознания и соответствующего образования понятия, вторым шагом возникновения цивилизаторского дискурса является уверенность, что собственная «мы»-группа является «цивилизованной», и в то же время появляется восприятие других как «нецивилизованных». На третьем этапе, который базируется на убеждении в собственном превосходстве, требуется понимание, что существуют нецивилизованные «Другие», которые поддаются изменениям и которых можно и нужно перевести в состояние цивилизованности или цивилизации[536].
При исследовании возникновения в Российской империи терминов, относящихся к семантическому полю цивилизованности или цивилизации необходимо прежде всего проследить историю современного понятия цивилизации и его лексико-семантического поля (по-немецки Zivilisation, по-французски civilisation, по-английски civilization). Его источник — латинский перевод civitas, civilis, civilitas от греческого πολιτική — уже в древности представлял собой концепт, с помощью которого создавались идентичности и устанавливались оценочные различия между «нами» и «ими»[537].
В Англии и Франции понятие «цивилизация» вошло в официальный язык в поздний период эпохи Просвещения, с середины XVIII века, но значимой категорией оно стало только в конце XVIII века[538]. В немецкое языковое пространство это понятие проникло в конце 1770‐х годов. Оно быстро вступило в конфликт с «культурой» и «образованием», которые символизировали одобряемое стремление к внутренним ценностям (сфера морали, эстетики, приличия). «Цивилизация», напротив, находилась во все более тесной взаимосвязи с материальными внешними достижениями, которые рассматривались как второстепенные (сфера материальных, экономических и технологических характеристик)[539]. Несмотря на эти различия, в XIX веке во всех (западно)европейских дискурсах это понятие играло ключевую роль в обосновании и легитимации колонизации и колониализации Африки, Азии и Америки[540].
В русском языке в XVIII веке еще не существовало термина, образованного от civitas, civilitas именно для «цивилизации» в рассматриваемом смысле. Длительный билингвизм (немногочисленный франкоязычный высший слой общества и русскоязычное крестьянское население) привел к тому, что введенное в конце XVIII века французское слово civilisation прочно укоренилось в первой половине XIX века в постепенно формирующейся российской публичной сфере. Только в 1830‐х годах слово цивилизация как русское заимствование слова civilitas вошло в официальный язык и к концу 1860‐х получило там широкое распространение[541].
Но разве до XIX века еще не существовало русских терминов, с помощью которых Российская империя могла бы выразить ощущение собственного величия и превосходства над другими
