Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

Наркоминдел заручился также заявлением МИД Германии о том, что оно готово поддерживать с советской стороной «по этому делу полный контакт» и выступает против обмена СССР и Германией посольствами с Польшей. «Несмотря на полную удовлетворительность этого ответа, я отношусь к нему скептически и думаю, что если немцам удастся заключить с Польшей выгодный для Германии торговый договор, то вопрос об обмене посольствами может стать актуальным, несмотря на все эти заверения», – отмечал Стомоняков[568]. 13 марта немецко-польский торговый договор был подписан, причем в обстановке кризиса в взаимоотношениях СССР и Германии. Вероятно, в силу новой политической ситуации в треугольнике Берлин-Варшава-Москва, в руководстве НКИД усилилась тенденция уступить Польше и согласиться на обмен с нею послами. Во всяком случае, свидетельствовал Антонов-Овсеенко, «почин в оживлении в положительном смысле этого вопроса» в марте 1930 г. принадлежал Москве[569].

Выжидательно-отрицательное решение Политбюро объяснялось, по всей вероятности, тем, что к концу марта 1930 г. массовые выступления в приграничных с Польшей районах УССР были подавлены, Варшава выступила с успокоительными заявлениями, и «военная тревога» в Москве пошла на убыль[570]. Согласие на придание миссиям обеих стран статуса посольств было дано Политбюро четырьмя годами позднее[571].

5 апреля 1930 г.

11. – О посещении СССР литовской военной эскадрильи (т.т. Стомоняков, Ворошилов).

Разрешить прилет военной литовской эскадрильи в СССР при том обязательном условии, чтобы эскадрилья по пути в СССР остановилась в Латвии.

Протокол № 122 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.4.1930. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 781. Л. 3.

Предложение о визите в Москву литовской военной эскадрильи было инициировано главой правительства Литвы А. Вольдемарасом в июле 1929 г. Его рассмотрение четырежды вносилось в повестку заседаний Политбюро в августе 1929 г., а принятие окончательного решение отложено на неопределенный срок[572].

В марте 1930 г. командующий литовской авиацией в беседе с военным атташе Курдюмовым вновь поднял этот вопрос, который немедленно был передан на решение Коллегии НКИД[573]. В 1 Западном отделе отмечали, что в случае официального обращения правительства Литвы Коллегия НКИД его поддержит, так как с лета 1929 г. обстановка в Литве существенно изменилась и демонстрация сближения с нею не приобретет оттенка антипольской провокации[574]. По всей вероятности, такой запрос от литовского правительства поступил, и нашел немедленный положительный отклик в НКИД и Политбюро, испытывавших весной 1930 г. особую заинтересованность в расширении связей с лояльными в отношении СССР зарубежными кругами. В контексте решений Политбюро о советской политике в отношении Польши в первой половине 1930 г. представляется также вероятным, что выдвижение условия об обязательной предварительной остановке литовских летчиков в Латвии было вызвано стремлением смягчить эффект, который могла вызвать в Варшаве демонстрация политического сотрудничества и военных связей СССР и Литвы.

Переговоры с Каунасом в апреле-мае 1930 г. об организации визита эскадрильи проходили в обстановке несколько улучшившихся взаимоотношений СССР и Польши. Вместе с возрастанием уверенности в своих силах к Москве вернулось желание демонстрировать их путем культивирования отношений с Литвой, теперь желательность осуществления визита литовских летчиков обусловливалась главным образом «состоянием наших отношений с Польшей»[575].

Литовская эскадрилья отбыла 18 августа, совершила промежуточную посадку в Латвии и в тот же день приземлилась в СССР. В Каунас она возвратилась 23 августа 1930 г.

27 апреля 1930 г.

Опросом членов Политбюро

14. – Об издании журнала в Риге (ПБ от 10.VI.-29, пр. № 84, п. 34) (т.т. Микоян, Литвинов, Стомоняков, Свидерский).

Ассигновать на издание газеты в Риге 30.000 р., с тем, чтобы эта газета имела распространение по всей Прибалтике.

Выписки посланы: т.т. Литвинову, Брюханову.

Протокол № 125 (особый № 123) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.5.1930 – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 144.

Вопрос об издании в Латвии экономического журнала, который бы освещал как советско-латвийские отношения в этой области, так и строительство социализма в СССР, возник в 1928 г.: вскоре стало задумываться издание, которое освещало бы проблемы экономики Финляндии, Эстонии и Латвии, а также различные аспекты торговых отношений этих стран с СССР. Уже в середине февраля 1928 г. полпред Петровский сообщал Стомонякову, что во время посещения Риги вместе с торгпредом Смирновым и эстонским коммерсантом и консультантом советского торгпредства в Таллине Рейнингом он детально обсудил план издания с полпредом И.Л. Лоренцем, торгпредом И.В. Шевцовым и бухгалтером торгпредства А.В. Пешехоновым (в прошлом одним из редакторов «Русского богатства», издателем «Сына Отечества»). К этому времени была подготовлена смета в размере 10 тыс. долларов на год. Петровский считал, что приступить к изданию можно сразу же по поступлении необходимых средств. Считалось, что данное предприятие может принести в год около 2000 долларов[576]. Финансовая сторона проекта заставляла Москву не спешить с окончательным решением. Смета расходов должна была быть рассмотрена на заседании в Наркомторге под председательством Микояна в начале июня[577]. К этому времени о намерении Москвы заполучить печатный орган стало известно в Риге довольно широким кругам; Крестьянский союз К. Ульманиса предложил купить газету у него, но от этого предложения отказались[578]. В середине декабря 1928 г. Петровский вновь приехал в Ригу. Было условлено, что главным редактором журнала станет Пешехонов, но в каждой из стран будет кроме этого свой редактор – в Риге – социал-демократ К. Лоренс, в Таллине – Рейнинг. Уже в феврале 1929 г. предполагалось выпустить сдвоенный номер (со статьей Пешехонова «Система советского хозяйства», статьей неназванного эстонского политического деятеля о финансах Эстонии или аграрной реформе, а также монография о финляндской бумажной промышленности) и торгпредства в Таллине и Риге получили около половины необходимой для издания суммы[579]. Остальные деньги на эти цели должны были поступить также от Наркомторга, разрешение вопроса зависело от А.И. Микояна. Несмотря на напоминания рижского торгпредства в конце 1928 – начале 1929 г., НКТорг средств не отпустил[580].

Относительно того, почему идея издания журнала трансформировалась к маю 1930 г. в идею издания газеты, можно высказать только предположения. Издание узкоспециализированного журнала могло считаться уместным, когда развитие торговых отношений – и, прежде всего, с Латвией (после заключения торгового договора 1927 г.) – происходило довольно успешно. К весне 1930 г. ситуация изменилась. В Латвии стали высказываться все более резкие претензии к выполнению договора со стороны СССР (особенно в отношении размещения советских заказов). Заключенный в 1929 г. торговый договор с Эстонией свел советско-эстонскую торговлю до мизерных масштабов. Торговля с Финляндией также переживала не лучшие времена. В таких условиях пропаганда выгодности развития торговых отношений с СССР становилась не вполне уместной. С другой стороны, для Москвы актуальной стала задача создания благоприятного общественного мнения в Прибалтике с целью противодействия усилившемуся влиянию Польши. Для такой цели более подходило издание газеты, нежели серьезного журнала.

Издание русскоязычной газеты («новое/русское предприятие») при помощи российских эмигрантов в планах НКИД, находилось в связи с решением дополнительной задачи – финансовой поддержкой одной из латвийских газет ради получения возможности оказания влияния на ее редакционную политику («старое предприятие»). Несмотря на принятие Политбюро постановления, финансовые средства не были выделены. «Неназываемый» деятель (выражение А.И. Свидерского; вероятно, им являлся Б.А. Ройзенман), входивший вместе с М.М. Литвиновым в комиссию по «особым кредитам» и «звонивший на самый верх»[581], тормозил дело. Литвинов и Свидерский неоднократно, но безрезультатно обсуждали с ним возникшее положение. По настоянию полпреда Литвинов в июле 1930 г. направил дело в «инстанцию», минуя комиссию об особых кредитах[582]. В протоколах Политбюро нет упоминаний о рассмотрении этого вопроса. Скорее всего, он не был включен в повестку дня, в последующей дипломатической переписке сведения об этом отсутствуют).