Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда) - Джорджо Фалетти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Па-тук, па-тук, па-тук, па-тук…
Осторожно, стараясь не удариться об дверцу, качающуюся над головой, Алистер повернулся и встал на колени. Вцепившись в край багажника, исхитрился перевалиться через борт, оставив внутри свои грязные, искромсанные тряпки – свидетельство человеческого ничтожества перед лицом смерти.
Сделал несколько неуверенных шагов по направлению к далеким огням, не заботясь о колкости гравия под ногами. Даже не посмотрел на огромный промышленный свод, возле которого остановился видавший виды «додж». Позади остались распахнутые в кромешную тьму ворота; он двинулся к очень далеким, почти иллюзорным отблескам на горизонте, которые в тот момент казались ему единственной надеждой на спасение.
Молнией сверкнули в мозгу подкрашенная кровью татуировка в тусклом луче фонарика и грозный силуэт ее обладателя. Алистер знал, кто он, знал, что способен с ним сделать, если вернется, только не понимал, за что.
Эта мысль влила новый квант нервной энергии в воспаленный мозг, и ноги сами собой понесли его быстрее.
Он почти бежал к огням на краю света; каждый шаг был детищем паники и тупой боли в ушах и груди.
Па-тук, па-тук, па-тук, па-тук…
Отмечая его бег по гравию, босые ноги, как в фильмах ужасов, оставляли на дороге кровавый след.
33
Сине-белый полицейский «форд-корона» медленно съехал с Уильямсбергского моста и свернул направо, оставив позади площадку, запруженную полусонными автобусами. В районе обитали в основном правоверные евреи в черных кипах, с длинными курчавыми волосами и черными бородами. Но в этот час на улицах никого не было видно. Не светились вывески магазинов, мясных лавок, супермаркетов, где продаются только кошерные продукты, жалюзи были наглухо опущены – невидящие очи, невнемлющий слух.
Манхэттен во всем его многоцветье был далек и как будто выдуман. А здесь лишь изредка проезжали автомобили с погашенными фарами, и радиоволны спутниковых антенн, направленных в небо, переплетались с направленными туда же молитвами, доносившимися из синагог.
Полицейский агент Серена Хитчин, красивая мулатка двадцати девяти лет, сидела за рулем, а ее напарник Лукас Фёрст устроился рядом с ней, подавшись вперед всем телом. Голова повернута к водителю; руки, не слишком попадая в такт, отбивают музыкальный ритм на пластиковом приборном щитке.
– Ну как у меня получается, скажи, ты же спец в этих делах.
У Серены был роман с одним из актеров, занятых в легендарном мюзикле «Стомп», который прославился своими ритмами и уже несколько лет не сходил со сцены «Орфея», театра на Второй улице Ист-Виллидж. Лукас знал, что напарница безумно влюблена в своего кумира, и не упускал случая дружески поддеть ее.
Женщина рассмеялась в ответ на неуклюжую остроту напарника.
– Болван ты, Люк. К тому же тебе слон на ухо наступил.
Лукас скорчил смешную гримасу и откинулся на сиденье.
– Не скажи, я в детстве пел священные гимны в церковном хоре.
– И сам Господь Бог явился на службу, указал на тебя и изрек: «Или я, или он».
Лукас повернулся к ней и скрестил указательные пальцы, как будто защищаясь от вампирши.
– Умолкни, богохульница! Если б такое случилось на самом деле, Господь Всемогущий указал бы на меня перстом и вымолвил бы: «Вот лучшее из творений моих. Когда-нибудь этот отрок достигнет величия».
Серена вновь засмеялась, показывая белоснежные, идеально ровные зубы.
– Фанатик ты, больше никто. Все никак не уймешься?
– А ты думала? Рано или поздно придет мой звездный час. И мое имя будет сиять огнями на Бродвее, а я подъеду к нашему участку в таком лимузине, что вы все позеленеете от зависти. Видела, куда взлетел капитан Шиммер?
Лукас Фёрст был красивый парень, и ему очень шла полицейская форма. Он постоянно учился на каких-то курсах актерского мастерства, и временами его брали сниматься в массовку. В участке все помнили, с какой гордостью он объявил однажды, что снялся в фильме Вуди Аллена, потащил всех на премьеру, и его промелькнувшая в конце фильма спина долгое время служила мишенью для насмешек всего участка.
Лукас покивал в такт своим мыслям и открыл окошко, чтобы пускать в него дым. Напарница позволяла курить только таким образом и только когда никто не видит.
– Что верно, то верно! Капитан взлетел от очередного пинка под зад.
Капитан Шиммер – в Управлении нью-йоркской полиции мужской эквивалент Золушки. Довольно молодым он вышел в отставку, устроился на киностудию консультантом, и эта трясина так его засосала, что иногда он даже снимался в роли полицейского в каких-нибудь фильмах или телесериалах. И для тех, кто мечтает о перемене судьбы, о большой удаче, стал своеобразной путеводной звездой.
– Твой взлет – это полицейский участок, Люк. Ты никогда не уйдешь с этой работы. Ты без нее жить не можешь.
Лукас щелчком выбросил окурок в окошко и выпустил вслед за ней струю дыма от последней затяжки. Затем повернулся к Серене и напустил на себя важный вид.
– Да. Я прирожденный полицейский. Но все-таки хотелось бы еще и «Оскара» получить. В ответной речи я поблагодарю мою напарницу Серену Хитчин, чья вера и дружеская поддержка помогли мне достичь заветной цели.
Тихий, теплый вечер, спокойное дежурство, дружеские отношения – почему бы и шуткой не переброситься?
Но, как часто бывает в полицейских буднях, повод для шуток вскоре отпал.
Закаркала рация, и оттуда при всей своей официальности донесся голос полицейского братства:
– Вниманию всех патрулей! Полис-Плаза, один, объявляет состояние максимальной готовности. Похищен человек. Белый мужчина, возраст около тридцати, рост примерно шесть футов, худощавый, волосы каштановые. Имя: Алистер Кэмпбелл. Возможно, похищен убийцей Джеральда Марсалиса и Шандели Стюарт. Похититель скрылся на старом «додже-нова» со следами замазки на кузове. Повторяю: максимальная готовность.
Лукас присвистнул.
– Черт. Секретили, секретили – и вот, пожалуйста, передают открытым текстом, газетчиков не боятся. Видно, шишкам в Управлении крепко соли на хвост насыпали.
– А если б ты был мэром и у тебя бы вот так сына убили?…
– Да уж, я бы никого не пощадил.
Вот и все. Шутки в сторону. Не первый раз и не последний. Когда носишь синюю форму и ездишь на машине с буквами НЙПУ, непременно что-нибудь да случится. Но делать нечего, они сами выбрали себе работу, как выбрали ее сотни их товарищей, которые уже не смогут объяснить почему.
На перекрестке Роблинг-стрит они свернули направо, на улочку, спускавшуюся к Ист-Ривер. Пересекли Уайт-авеню и наконец очутились на Клаймер-стрит, перед вывеской «Бруклинская верфь». За железной сеткой громоздились вагоны метро – видимо, их свезли сюда на переплавку. Какие-то мрачные кирпичные постройки, частью заброшенные и разваливающиеся, пялились в темноту пустыми глазницами окон, готовые то ли к перестройке под жилье, то ли к превращению в экспонаты промышленной археологии.
Серена повернула налево и не торопясь поехала на юг по Кент-авеню, в сторону Бруклин-Хайтс. Они миновали стоянку реквизированных машин, которые по истечении положенного срока будут выставлены на аукцион.
Лукас на мгновение отвлекся, глядя на автомобили, преданные старыми владельцами и ожидающие новых, как вдруг услыхал голос Серены:
– Черт побери! Это что за явление?
Полицейский тут же повернул голову, куда указывала напарница.
В неверном свете уличных фонарей из открытой калитки вышел человек и, подняв руки, бегом двинулся им наперерез. На плечах его болтались какие-то обрывки одежды; если не считать этих лохмотьев, он был совершенно голый и бежал так, словно каждое движение давалось ему с невероятным трудом. Видимо, поняв, что машина полицейская, он резко остановился, и на лице его отразились одновременно облегчение и мука. Он прижал руки к груди, медленно опустился на колени и застыл в этой позе прямо посреди мостовой.
Серена остановила машину, они с Лукасом вышли, оставив дверцы открытыми. Приближаясь к незнакомцу, женщина краем глаза увидела, что ее напарник вытащил из кобуры пистолет.
Они подошли к коленопреклоненному человеку, который дышал с трудом и смотрел на них сквозь слезы, как будто ему довелось лицезреть чудо. В свете фар им удалось наконец разглядеть его черты.
– Серена, вроде по приметам похож на похищенного.
– Будь начеку, Люк.
Люк с нацеленным стволом стал озирать окрестности, а женщина присела перед человеком, который молчал и смотрел на нее, прижимая руки к груди. Дышал он хрипло, с присвистом, и несло от него, как из выгребной ямы. Чтобы удостовериться, Серена окинула взглядом внутреннюю поверхность его бедер. Точно: дерьмо.
– Вы Алистер Кэмпбелл?
