РАССКАЗЫ НА ЛАДОНИ - Ясунури Кавабата

Мать слабо улыбнулась, потом положила руку на плечо дочери и слегка погладила его, как бы желая стряхнуть с него пыль. Теперь у самой Ёсико появилось такое чувство, как будто ей чего-то не хватает, но через несколько шагов это ощущение прошло. Она сняла руку матери со своего плеча, крепко сжала её. Вот так, покачивая руками в такт шагам, они вышли из магазина.

Это случилось семь лет тому назад, в 1939 году.

Когда дождь забарабанил по гофрированной цинковой крыше домика, Ёсико подумала, что нужно было тогда купить зонтик. Можно было бы порадоваться вместе с матерью, потому что теперь такой зонтик стоил йен сто или двести. Но мать погибла под бомбами в токийском районе Канда, где они тогда жили. И если бы они купили зонтик, он всё равно сгорел бы вместе с домом.

Пресс-папье уцелело совершенно случайно. Дом мужа Ёсико в Иокогама тоже сгорел, но пресс-папье находилось в чемоданчике, где были собраны предметы первой необходимости. Теперь это была единственная вещь, которая напоминала Ёсико о доме.

Вечером под окнами слышались противные голоса соседских девчушек. Они, видите ли, узнали, что за одну ночь можно запросто заработать целую тысячу. Есико взяла в руки пресс-папье, которое она не решалась купить столько времени — когда была одних лет с этими девчонками. Она смотрела на рельеф собаки. Ей вдруг пришло в голову, что во всей разрушенной войной округе не осталось ни одной живой собаки.

[1946]

Слива

Сидя друг против друга перед жаровней с углями, отец с матерью смотрели на только ещё начинавшую распускаться старую сливу и спорили. Отец говорил, что вот уже несколько десятков лет эта слива начинает распускаться с одних и тех же нижних веток, что, мол, она совсем не изменилась с тех пор, как они поженились. Мать же отвечала, что не помнит, каким было дерево. Отцу не понравилось, что мать чувствует по-другому. Мать ещё сказала, что у неё с тех пор не было ни одной свободной минутки, чтобы полюбоваться цветами. Отец сказал, что она очень невнимательна. На этом и пришлось ему закончить свои печальные размышления о том, что человеческая жизнь в сравнении с этой старой сливой — так коротка. И разговор перешёл на новогодние сладости. Отец вспомнил, как второго января он покупал их в кондитерской «Фугэцудо». Мать же утверждала, что такого не было.

— Послушай-ка, я точно помню, как сначала заехал в «Мэйдзи сэйка», а потом мы поехали в «Фугэцудо». И я накупил сладенького и там, и там.

— Насчёт «Мэйдзи сэйка» ты правильно говоришь. Но только не было ещё такого с самой нашей свадьбы, чтобы ты в «Фугэцудо» что-нибудь покупал.

— Это ты загибаешь.

— Может и загибаю, но только никаких сладостей из «Фугэцудо» я не ела.

— Вот те на! Ела ты их, на Новый год ела. Я точно помню.

— Ладно, оставим это. Придумщик ты, вот и всё. Самому-то не тошно?

— Замолчи!

Дочь слушала их перебранку с кухни, где она стряпала обед. Она-то знала, как обстояло дело. Но встревать ей не хотелось. Она стояла у плиты и посмеивалась.

— Ты точно помнишь, что принёс их домой? — мать, кажется, всё-таки признала, что он ездил за покупками в «Фугэцудо». — Но я их не видела.

— Да, я их привёз. Может, в машине забыл?

Память начинала подводить и отца.

— Может, и так… Только не так! Потому что водитель привёз бы их. Не мог он их себе забрать. Это же машина с твоей работы.

— Да, в этом ты права.

Дочь забеспокоилась. И то странно, что мать забыла, как было дело, и то, что отец теряет уверенность под её напором. Отец действительно второго января отправился в магазин, накупил в «Фугэцудо» разных вкусностей. И мать их ела.

На какое-то время воцарилось молчание. Мать всё-таки, кажется, вспомнила. И сказала вполне невинно: «А, ты имеешь в виду эти рисовые лепёшки? Да, было такое».

— Вот видишь!

— Ты тогда столько всего накупил, что я не знала, куда это девать!

— Вот так вот!

— И ты хочешь сказать, что купил эту дрянь в «Фугэцудо»?

— Именно там.

— Да-да-да. Я ещё завернула сладости и кому-то отдала. Интересно, кому?

— Верно, отдала.

У отца повеселел голос — словно гора с плеч свалилась. «Ты, по-моему, отдала их Фусаэ».

— Верно-верно, Фусаэ. Я ещё сказала, чтобы не показывала детям и завернула в бумагу.

— Правильно, это была Фусаэ.

— Точно, мы их подарили Фусаэ.

Перебранке пришёл конец. Отец с матерью пришли к обоюдному согласию и успокоились.

Но на самом-то деле сладости подарили не их бывшей служанке Фусаэ, а соседскому мальчишке. Дочь надеялась, что мать припомнит и это. Но из комнаты, где родители пили чай, раздавалось только позвякивание металлического чайника. Дочь внесла обед.

— Ёсико, ты слышала, о чём мы говорили? — спросил отец.

— Да.

— У твоей матери старческое слабоумие, я совсем измучился. И упрямая какая стала! Я уж тебя попрошу: если она что забудет, ты ей напоминай.

— Да и ты тоже хорош! Правда, насчёт магазина у меня сегодня промашка вышла.

Ёсико хотела было им сказать про Фусаэ, но смолчала.

Дело происходило за два года до смерти отца. После инсульта отец тогда почти перестал ходить на работу.

А что до старой сливы, то первые цветы по-прежнему появлялись на тех же самых нижних ветках. И тогда Ёсико вспоминала о том самом споре про новогодние сладости. Но она не пыталась напомнить о нём матери. Потому что она про это не вспоминала.

[1948]

Белые носочки

Моя старшая сестра была такой доброй. И я не понимаю, почему она умерла в таких мучениях.

Она потеряла сознание вечером, упала навзничь. Кулаки сжаты, руки дрожат. Когда судороги прекратились, казалось, что её голова вот-вот скатится от подушки налево. Из её полуоткрытого рта медленно вылезал белый глист. После я нередко вспоминала, какой он был белый. В эти минуты мне всегда приходят на ум белые носочки.

В её гроб мы положили самые разные вещи. Я сказала: «Мамочка! Мы забыли про носки. Давай мы их положим тоже».

— Правильно, я совсем про них забыла. А ведь у неё были очень красивые ноги.

— Смотри, не перепутай с моими, у неё девятый размер, — напомнила я.

Я сказала про носки не только потому, что у сестры были маленькие и красивые ножки. Я вспомнила про носки вот почему.

Стоял декабрь, мне было двенадцать лет. В соседнем городе проводился кинофестиваль, организованный носочной фирмой «Исами».

Оркестр, над которым развевались красные флажки, добрался и до нашей деревни. Разбрасывали рекламные листовки. Говорили, что среди них попадаются билеты в кино. Поэтому деревенские ребятишки бежали за оркестром и подбирали с земли листовки. Оказалось, что это лишь рекламный трюк: в кино пускали только обладателей этикеток с купленных в эти дни носков. В те времена в нашей деревне кино можно было посмотреть только по большим праздникам. Носки продавались бойко.

Я тоже подобрала листовку с изображением самураев. Ранним вечером я встала в конец очереди в крошечный кинотеатр. Я боялась, что меня туда не пустят.

Контролёр рассмеялся: «Что ты принесла? Это же просто реклама!» Не глядя по сторонам, я отправилась обратно. Понуро стоя у колодца, я никак не могла взять в толк, почему меня не пустили в кино. Мне было очень грустно. Вышла сестра с ведром. Она положила мне руку на плечо и спросила, что случилось. Я закрыла ладонями лицо. Сестра бросила ведро и вышла из дома с деньгами. «Беги скорее!» Поворачивая за угол, я оглянулась. Сестра смотрела мне вслед. Я побежала со всех ног.

Продавец спросил: «Какой тебе нужен размер?» Я не знала. Тогда он сказал мне, чтобы я сняла туфли и посмотрела размер на них. На застёжке было написано — девятый.

Когда я вернулась, то отдала носки сестре. Это у неё был девятый размер.

Через два года мы уехали в Корею, жили в Сеуле. Я училась в девятом классе и влюбилась в учителя по фамилии Мицухаси. Дома заметили это и запретили мне ходить к нему домой. Потом он заболел, экзамены отменили.

Отправляясь за рождественскими покупками, мать взяла меня с собой. В подарок учителю я купила ярко-красный атласный цилиндр. Под ленточку была засунута ветка с тёмно-зелёными листьями и красными ягодками. В самом цилиндре были шоколадки в серебряных бумажках.

Зайдя в книжный магазин, я столкнулась с сестрой. Я показала ей свёрток с подарком.

— Угадай, кому это! Догадалась? Моему учителю!

— Ты не должна была делать этого, — тихо сказала сестра. — На тебя даже из школы жаловались!

Счастье кончилось. В первый раз в жизни я ощутила, что мы были чужими.

Красная шляпа провела все праздники у меня на столе. Но 30 декабря она куда-то исчезла. Теперь исчезла даже призрачная тень счастья. Но я ничего не сказала даже сестре.

На следующий день сестра позвала меня погулять. «Я отнесла шоколадки Мицухаси. Возле белых цветов шляпа была похожа на красный драгоценный камень. Очень красиво. Они мне пообещали положить её в гроб».