Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) - Алан Милн

– Понемногу мы нагнетаем напряжение… Он женится на матери или на дочери? На ком из двух? Улавливаете мысль, мистер Хиггс? Напряжение!

Понемногу мистер Хиггс мысль уловил – и многое другое тоже.

– Как раз в конце второго акта, когда они пили послеобеденный кофе, Зелла подошла к окнам в сад и, сыграв пару вступительных аккордов на гитаре, начала петь «Санта-Лючия».

– Зелла! – вскричал молодой человек с землистым цветом лица. – Ты-то что тут делаешь?

Именно это и хотел бы знать молодой мистер Хиггс. Однако ему объяснений не предложили.

– Никогда ничего не объясняйте, мистер Хиггс, – изрек Келли. – Только в случае крайней необходимости. Зритель сразу все поймет… Подождите-ка! Что, если она войдет с младенцем на руках?

Молодой мистер Хиггс указал, что практически невозможно играть на гитаре с младенцем на руках, – непременно что-нибудь уронишь. Келли закрыл лицо руками и произнес:

– Нет-нет, мистер Хиггс, вам надо стараться за мной поспевать. Она теперь поет колыбельную, испанскую колыбельную песенку своему малышу, которого укачивает в объятиях. Я распахиваю окно. «Зелла!» – вскрикивает Юстас. Зритель тут же понимает, что отец он. Он, кто надеется заполучить руку Бетти Лэнгтон, ранее соблазнил эту цыганочку. Неужели Бетти может выйти за него? Опять же напряжение, улавливаете? Но уже в другой плоскости.

Келли и мистер Хиггс немного над этим поразмыслили, потом Келли сказал:

– Или как насчет того, чтобы она пришла после обеда и предсказала нам будущее? Предположим, она увидит черноволосого мужчину в будущем Бетти… «Ты свяжешь свою жизнь со смуглым брюнетом». Я и Юстас – брюнеты, второй юноша – блондин. Улавливаете? Все равно можно будет оставить выход Юстаса с восклицанием «Зелла!». Так больше простора для воображения.

Пока Зелла пребывала в таком подвешенном состоянии, Клодия посещала начальные репетиции первого акта. В дополнение к заучиванию собственной роли она пообещала, если надо, стать дублершей горничной, которую играла Джуди Пять Звезд, – лишь бы получить предлог присутствовать на репетициях и любое мыслимое оправдание чувствовать себя настоящей актрисой. Великий момент настал, когда подошел черед выйти на сцену Зелле, но затем ее ждало разочарование, когда Келли произнес:

– Э, да. Да… Боюсь, моя милая… – Обняв за плечи, он увел ее прочь от меловой черты и двух ящиков, заменявших окна в сад. – Боюсь, с этим придется пока подождать. Мистер Хиггс хочет внести маленькие изменения. Нам кажется, что от Зеллы мы хотим большего. Как теперь понял мистер Хиггс… – Повернувшись к рампе, он крикнул в пустое пространство зрительного зала: – К завтрашнему дню получится, мистер Хиггс? – А потом сказал Клодии: – Это взаправду один из ключевых моментов в пьесе, и мистеру Хиггсу кажется, что он не прописал его как следует. Думаю, моя милая, вам понравится, что он для вас пишет. Это восхитительно расширяет роль. Переходим к третьему акту, мистер Симмонс.

На протяжении следующей недели Клодия стояла у меловой черты, держа в руках воображаемую гитару, воображаемую колоду карт, воображаемый бубен и воображаемого младенца, и ждала, пока Уилсон Келли с закрытыми глазами перебирал в воображении головокружительные варианты. Потом он открывал глаза и кричал в пустой зрительный зал:

– Улавливаете, к чему я веду, мистер Хиггс? – А затем обращался к Симмонсу: – Оставим это пока. Третий акт, пожалуйста.

Зелла вылупилась только к последнему их дню в Лондоне. И получилось вот что:

За дверью в сад слышится девичье пение. В комнате воцаряется тишина, все слушают первый куплет «Санта-Лючия». Потом Дадли подходит к дверям в сад и распахивает их.

З е л л а (цыганская девушка с гитарой). Вам нравится моя песня, да, нет?

Д а д л и. Очаровательно, милая. (К миссис Лэнгтон.) Девушка из цыганского табора в деревне. Я давеча утром проходил мимо.

М и с с и с Л э н г т о н. Как интересно! (Зелле.) Прошу, спой нам еще, милая.

Б е т т и и Д ж о н (разом). Очень просим!

З е л л а. Сперва позолотите ручку, да? Это принесет вам удачу.

Д а д л и (с позабавленным смешком). Вижу, искусство ради искусства уже не в моде. (Дает Зелле полкроны.) Вот вам, милая.

З е л л а. Спасибо. Теперь я спою.

Поет еще куплет, на середине третьего входит Юстас.

Ю с т а с (увидев Зеллу). Зелла!

З е л л а. Юстас!

Гитара со звоном падает на пол, все стоят как громом пораженные.

В тот день Клодия отправилась на ленч в «Мулэн д’Ор» с молодым мистером Хиггсом. В тот день ей впервые предоставился шанс поговорить с ним, и она им воспользовалась, чтобы сказать, как ей нравится его пьеса.

– О Боже! – откликнулся молодой мистер Хиггс.

2

Ленч получился престранный.

Начался он вполне обыденно, с вопроса, что Клодия будет пить.

– Думаю… – протянула Клодия, кривя личико, точно перебирая в уме содержимое винного погреба, – думаю, «Джин энд ит».

Она недолюбливала спиртное, но, прося «Джин энд ит», всегда испытывала приятное ощущение светской утонченности, более того, это был единственный коктейль, в названии которого она была совершенно уверена.

– «Джин энд ит» и «Сайдкар», – сообщил официанту молодой мистер Хиггс.

– Знаете, а я передумала и тоже буду «Сайдкар», – сказала Клодия.

Тут тоже не было ничего необычного. Любая альтернатива, если точно знать ее название, давала повод для надежды.

– Два «Сайдкара». Что еще закажем? Давайте устриц, хорошо? Или вы терпеть их не можете?

– Ах, давайте! Замечательно!

Ленч был заказан. «На вид ему лет пятнадцать, – думала Клодия, – но на самом деле, наверное, гораздо больше».

– А теперь, мисс Лэнсинг, – сказал Хиггс, – кстати, можно называть вас Клодия? Похоже, в театре все друг друга называют по именам, к тому же я был в Кембридже с вашим братом. По крайней мере надеюсь, что это был ваш брат, Клод Лэнсинг.

– Совершенно верно! Надо же! Вы были знакомы! Я приезжала на Майские гонки, во всяком случае, однажды приезжала. Как забавно, что мы встретились! Да, конечно, зовите меня Клодия.

– Меня зовут «мистер Хиггс». По крайней мере мне так кажется. Я бы думал, что к сему моменту Келли мог бы уже обходиться без «мистер». Если хотите, можете звать меня Кэрол, но не принуждайте себя. Дайте себе время.

– Кэрол. Совсем не трудно.

– Хорошо. Нет, я не знаком с вашим братом. Я был в колледже Магдалины и только восхищался им издали. Так почему вам нравится треклятая пьеса?

Несколько обескураженная и внезапно рассерженная Клодия принялась придумывать причины, почему ей нравится или не нравится пьеса (вежливое или не очень объяснение тому, почему она сказала, что ей нравится, тогда как ей не нравится), и ни одной не нашла. Подали коктейли, и, подняв бокал, она раздраженно сказала:

– Хорошо, тогда за ее провал!

Румяную простоту лица мистера Хиггса расчертила морщина. Он поднял руку.

– Погодите-ка! – приказал он. – Тут спешить не надо.

– В чем дело?

– Если пьеса провальная, вы лишитесь работы. Вы расстроитесь?

– Конечно! Бросить Академию – и ради чего! – Тут она впервые поняла, как отчаянно важно, чтобы пьесу не сняли с репертуара. – Она должна иметь успех! Должна!

– Тогда дело улажено, – сказал Хиггс и поднял бокал. – За успех!

– За успех! – отозвалась Клодия.

– И есть еще вопрос денег, о них тоже нельзя забывать. Но, о Боже, какая ужасная пьеса!

– Тогда зачем вы ее написали?

– Я ее не писал. Господи помилуй, женщина, вы хотя бы представляете, что в той пьесе, которую написал я, дядюшка Дадли был комическим персонажем? Я все еще считаю его невыразимо комичным. Думаю, если ему дать верную роль, Уиллсон Келли – наш величайший комический актер. Что бы он ни говорил или ни делал, вызывает у меня смех. Но играть он будет не для того, чтобы посмешить зрителей, а уровень мастерства у него таков, что, вероятно, никто смеяться не будет. Ему будут много аплодировать, и кое-кто про себя застонет, а уж я – больше всех и от всего сердца.

– Тогда почему вы позволили перекроить пьесу? То есть превратить комического персонажа в романтического?

– Вы когда-нибудь видели кролика со змеей? – спросил Хиггс, сунув в рот и проглотив устрицу.

– Живьем никогда.

– И я тоже. И пожалуй, я имел в виду хорька. Зачарованность, Клодия. Вот в чем секрет. Самое ужасное в том, что кролику это нравится. Он знает, что его съедят, и все равно не может сопротивляться. Это и есть я. Кролик Хиггс и Уилсон Хорек.

– О! – сказала Клодия. Вид у нее стал чуточку несчастный.

– Понимаю ваше недовольство. Уилсон Келли – ваш старый друг, и вам кажется, мне не следует называть его хорьком.

– Ну…

– Можно… – сказал молодой мистер Хиггс, взвесив этот аргумент и решив проявить великодушие, – можно переделать его в горностая.