Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

Рита, которую я про себя окрестил Волчицей из-за прически, пела хорошо. Музыкантом я себя не считал, хотя в детстве учился играть на пианино, а перед университетом на гитаре, но слухом кое-каким обладал. И если я хоть что-то понимаю в вокале, у девушки определенно имелся талант. Только вот стояла она при этом столбом, как будто исполняла государственный гимн. Или, к примеру, песню Льва Лещенко. Леутин же, играя на гитаре, копировал движения Цоя, и смотрелось это забавно. Все-таки Виктор Робертович, который в этом времени еще жил и творил, сам создал свою манеру исполнения. А вот Сашка выглядел эпигоном, хотя потенциал у него явно был. В общем, работать еще ребятам над имиджем и работать.

— Супер! — воскликнул я, когда песня закончилась, и Леутин провел рукой по струнам для финального аккорда. — Ну, то есть… отлично!

— Вот я что думаю, — Василий Котиков заходил взад-вперед, щипая себя за нижнюю губу. — Как-то выглядите вы, ребята, не по-советски. В таком виде на сцену РДК подниматься не стоит.

— Опять двадцать пять, — развел руками ударник, и я понял, что этот разговор поднимается не впервые.

— Вася, мы уже это обсуждали, — со вздохом сказал Леутин, а Волчица возмущенно фыркнула.

Завязалась перепалка, поэт предлагал выступать в разноцветных костюмах с брюками-клеш, Рита обозвала его отсталым от моды австралопитеком. Комсомолец обиделся и посмотрел на меня, ища поддержки. Зоя же с интересом наблюдала.

Вообще, говоря откровенно, музыкантов стоило переодеть. Потертые джинсы-«варенки», кожаные косухи и кимрские кроссовки — такой себе набор. Ничего плохого, но нет при этом никакого единого стиля. Как говорится, кто в лес, кто по дрова. На ударнике вообще вместо куртки пиджак от школьной формы с обрезанными рукавами. Еще и на голое тело — и это, между прочим, в конце октября, когда на улице уже первый снег пошел. Разве что Рита смотрелась симпатично в кожаной куртке, кожаных штанах и коротких кожаных сапогах. Последние, правда, были с широкими голенищами и потому смотрелись нелепо на обтянутых стройных ногах. Впрочем, я и раньше не мог назвать себя знатоком женской моды — может, и сейчас слишком придираюсь? Вообще, вокалистка «Сифака» виделась мне эдакой Тарьей Турунен[1] советского образца — в длинном кожаном плаще с «вампирским» стоячим воротником. Но в продюсеры я им пока не набивался, так что просто дам пару советов.

— Я думаю, что вам нужно просто выработать единый стиль, — предложил я, и все в гараже мгновенно притихли. Сначала настороженно, ведь упомянутые Котиковым штаны-клеш из шестилесятых тоже были этим самым общим стилем, но по мере того, как я говорил, недоверие сменялось искренним интересом. — Не надо равняться на то, что было. Вы группа будущего, так не стесняйтесь придумывать свое, настоящее, советское. Например, как у вашего барабанщика, — кажется, моя вытянутая в сторону обрезанного пиджака рука взорвала в них все возможные ожидания. — Или, наоборот, нужно заказать всем в ателье одинакового покроя кожаные куртки. А на предплечьях сделать нашивки с символикой группы. Чтобы вы вышли на сцену, и все тут же узнали вас.

— А где же мы нашивки закажем? — поинтересовался ударник, которому явно польстило, что его поставили в пример. Даже не обратил внимание, что на обрезанные рукава эти самые нашивки не прикрепить. — И их ведь, кстати, если что, можно на грудь повесить — вроде значков…

Нет, все-таки хочет он сохранить свой уникальный советский стиль. Но почему бы и нет?

— Я могу сделать, — тем временем вступила в разговор Зоя. — Мы с мамой и сестрой можем всем нашить. Только эскиз нужен.

— А тут я могу помочь, — тряхнула головой Рита. — Нарисую что-нибудь… Если мы «Сифак», то что подойдет? Шприц?

Вот ведь протестная молодежь! Надеюсь, они шприцы и впрямь только в больницах видели. А то в девяностых разного рода напасти вроде наркомании и токсикомании захлестнет Любгород и всю Тверскую область. И мне, получается, тоже предстоит теперь это заново пережить. Но ничего — будем считать, я просто добавил себе еще одну задачу, с чем нужно бороться.

— Давайте откровенно, — сказал я вслух. — Название, которое вы выбрали, отдает детским хулиганством. Но никак не творчеством.

— Вот и я о чем говорил! — победно изрек Василий, сперва с благодарностью посмотрев на меня, а потом уже снисходительно обвел взглядом всех участников группы.

— Сказать по правде, мне тоже такое название не нравится, — как мне показалось, с облегчением выдохнула Рита. — Надо что-то другое придумать. Саш?

Она пихнула задумавшегося Леутина локтем, и тот, опомнившись, пожал плечами.

— В стихотворении Васи есть строчка «и бой объявим пустоте», — напомнил я, прикидывая, какой вариант может подойти теперь уже точно моим подшефным рокерам. — Может, это и выберем? «Бой с пустотой». А? Как вам?

Все задумались, и даже Котиков усиленно морщил лоб. Чтобы опередить возможные споры и сомнения, а также недопонимание, я развил мысль:

— Здесь мы будем иметь в виду объявление войны пустоте жизни.

Такой расклад всем понравился, и Леутин пообещал мне, что они еще подумают. Но я уже видел, что название пришлось и ему самому по вкусу. Просто он лидер команды, и просто так соглашаться на мои, человека со стороны, советы ему не по статусу. С другой стороны, он от меня зависит — все-таки выступление на сцене районного дома культуры организую именно я.

— В общем, думайте сами, решайте сами, — резюмировал я. — Спасибо за репетицию, но вынужден перед вами откланяться. Сегодня был тяжелый день, а завтра снова в бой — планировать новый номер газеты.

Сашка Леутин несмело подошел ко мне и пожал руку. Я сделал шаг в сторону остальных музыкантов, и тут же пошла настоящая цепная реакция. Попрощавшись со всеми на весьма дружелюбной ноте, я отправился на автобусную остановку. Темнело, снег усиливался, а дома ждал вкусный чай из пачки со слоном и жареный картофель с приобретенными на базаре соленьями. Опять нарушаю режим питания!

Проспал я всю ночь как убитый и встал по будильнику, причем даже не сразу. Вот что значит нервное перенапряжение. Зато теперь, вскочив и сделав зарядку, я вновь почувствовал себя способным горы свернуть. Сегодня среда, официальный день выхода номера, и в киосках «Союзпечати» он уже продается — хрустящий, пахнущий свежей типографской краской.

Быстро позавтракав, покормив Ваську и почистив зубы, я оделся и помчался в сторону остановки. На улице по-прежнему было холодно, снег усыпал все вокруг белым ковром и не таял, и город выглядел немного сказочно. Почерневшие от холода и сырости деревья смотрелись хитросплетениями загадочной паутины на фоне маленьких сугробиков. В воздухе веяло прелой листвой вперемешку с замерзшей почвой. К этому всему добавлялись ароматы солярки и бензина забытой в моей прошлой жизни марки А-76.

У заметенной снегом автобусной остановки расположился стенд, под стеклом которого уже разместили газету, и я взволнованно посмотрел на первую полосу с передовицей, как в советских СМИ называли главную тему номера. Помнится, я хотел поставить туда историю с кладбищенскими вандалами, но решил, что для районки это пока еще рано. В итоге на первой красовался Арсений Степанович за рулем бортового «зилона». И заголовок: «Крепче за баранку держись, шофер!»[2]

В двадцать первом веке это сочли бы банальщиной, но в СССР было в тему — песня про то, что водителям не страшны ни дождь, ни слякоть, считалась неофициальным гимном профессии. Причем, как мне рассказывала мама, изначально это была бразильская композиция из фильма «Там, где кончается асфальт». А наши уже переделали аранжировку и написали русский текст. Впрочем, не это сейчас важно, а то, как внимательно читают газету люди на остановке!

Возле стенда сгрудились человек десять, не меньше, они отчаянно жестикулировали и что-то обсуждали. Я подошел поближе и прислушался.

— А я думал, у нас в Андроповске и смотреть нечего, — говорил мужчина в помятой шляпе и пальто в мелкую клетку.