Куклолов - Дарина Александровна Стрельченко

провод и полетел вперёд головой, больно стукнулся коленями, впечатался в деревянный пол ладонями и чуть не врезался головой в табурет. Но успел затормозить вовремя и замер; глаза оказались вровень с куклой, теперь он видел её отчётливо и совсем близко: блестящие пуговки на штанах, рубчики на манжетах, пушистые волосы, симметричные морщинки от носа к губам. Зелёные, как крыжовник, глаза.

Мельник. Это был Мельник.

* * *

А потом он потерял время. Бросил «Соловья». Забил на пары. Он думать забыл о Кате. Он думал только, когда же следующий спектакль.

Отстранённое удивление вызывала мысль о том, что «Мельница» в «Соловье» ни разу не вызывала такого подъёма. Но эта мысль блекла по сравнению с вдохновением, с жадностью, с жаждой и алчностью до колдовства – этого мрачного колдовства здешней сцены. Олег выходил на чёрный настил, прятался за расшитой бисером лоскутной ширмой, брался за Мельника – и пропадал, рассеивался, терялся, находя себя в кукле. Не было никакой притирки; ни на миг его не захватил страх – а вдруг не получится оживить? Выходило наоборот: это Мельник оживлял его, внушал вкус к игре и жажду жизни. Вечер за вечером Олег отыгрывал спектакль, уходя со сцены с кружащейся головой. Не хотелось есть; не хотелось спать. Всё казалось возможным. Шагая по улицам, он преисполнялся уверенности, что способен поднять и дом – если захочет. В чём трудность поднять бездушный дом, если, всего только поднимая руку, он оживляет тряпичную тростевую куклу?

Впрочем, назвать Мельника куклой не поворачивался язык; он был слишком реальным, слишком похожим на настоящего. Словно карлик. Словно человек в миниатюре. Он вышел из своего волшебного средневекового мира, раздвинул границы ширмы, сцены и сказки. Он влёк за собой Олега – одержимо, неудержимо, как никогда не могла Изольда.

Мысли об Изольде навевали тоску; тянуло и ныло, словно он языком жал на больной зуб. Изольда, так похожая на Катю, напоминала о реальности. А Олегу хотелось навсегда уйти в сказку, на дождливый луг, по которому ходят ветры и радуги, на пруд, в котором плещет изумрудным хвостом надменная Арабелла, в увитый плющом домик у мельницы, увенчанный флюгером, покрытый рыжей глиняной черепицей… Мельник звал его, Мельник протягивал руку, стоило вспыхнуть огням рампы, и Олег хватался за тёплые пальцы и шагал следом не глядя, желая только, чтобы путешествие не кончалось, чтобы обход других героев длился вечно, чтобы невидимая ведьма, в должники которой так глупо попался Мельник, заколдовала его, свернув время в кольцо, заставив остаться в сказке навсегда…

Он не делился этими мыслями ни с кем – на это здравого смысла ещё хватало. Но днём ходил как во сне, во время представления казалось, что в Мельнике отчётливо стучит его собственное сердце, а ночью Олег грезил с открытыми глазами, мечтая о следующем вечере в театре…

– Олег! – изредка пробивалось сквозь туман голосом Кати.

– Олег Крылов! – вопили в трубку из «Вместо вас».

– Молодой человек! – кричали прохожие, когда он, спя наяву, шагал под машину. Чьи-то руки хватали его, чьи-то голоса лезли в уши, но он словно выпал из жизни. Последнее, что помнилось отчётливо, – тот первый вечер в «Рябинке». В «Рябинке», спектакли в которой давали не только выручку, но и заряжали азартом, вдохновляли, кружили, сводили с ума. Какое-то время, в краткие миги просветления, Олег объяснял это антуражем старого театра. Но спустя месяц кукольного угара уже не мог отрицать: это Мельник. Так на него действовал Мельник. Он нашёл свою куклу.

Не каждый кукловод находит свою куклу, – так говорил отец. А он – нашёл.

Ему не ставили дублёра, он уже висел в списках на отчисление, комендант давно требовала платы за общежитие, но дойти к ней было недосуг… Единственное место, куда Олег выбрался за месяц, – площадь перед «Спиралью». Сунул в руки визави пакет и умчался в театр – в мир, свободный ото всех страхов. Всех, кроме одного: что это прекратится, что рано или поздно это изматывающее, одуряющее счастье кончится.

Играя, как одержимый, он пожинал первые плоды славы. Нет, никто пока не здоровался с ним в автобусах. Но в узких кругах Олега Крылова уже – с насмешкой, но чаще с восхищением и завистью – называли маститым маньяком. Он ухмыльнулся, узнав об этом от Кати, которая и сама стала смотреть на него с куда большим интересом. Несколько раз она предлагала проветриться: сходить в кино, съездить за город. Поначалу Олег никак не мог оторваться, но, когда ежедневными выступлениями предсказуемо перетрудил руку и на неделю пришлось отказаться от всяких спектаклей, – сначала расстроился до чёрных кругов в глазах, а потом сам забронировал комнатку на лыжной базе, и в короткий оранжевый вечер под уютной лампой, после катания с горок и сладкого кофе из термоса, впервые, кажется, поцеловался, смеясь над собой: девятнадцать лет, первый раз! Такое вообще бывает?

Всплыл обращённый к отцу голос мамы:

– Со своими куклами и целуйся!

Олег прыснул, отодвинулся, глянул в тёмные, ореховые Катины глаза. Прошептал:

– Спасибо.

Это ведь именно она привела его в театр. Познакомила с Коршанским…

Полный нежности, тень которой давно уже испытывал к Изольде, он наклонился к Кате и снова поцеловал. Оранжевые блики делали её лицо до невозможности выразительным, возносили на самую грань совершенства и гротеска, наполняли особой одухотворённостью – как самую искусную, ожившую куклу.

Глава 8. Катя

Я со стоном нащупал телефон и втиснул его под подушку. Выключить будильник вслепую, трясущейся рукой, после суток на ногах и трёх часов сна казалось задачей невыполнимой. Сунуть под подушку, навалиться сверху и приглушить звон было куда проще.

Я некоторое время дремал, слушая, как мобильник разражается одним и тем же сухим треском. Вибрация проходила даже сквозь подушку; в полусне, в который я провалился почти моментально, я уже подпрыгивал, катясь на замшелой телеге с огромной горы… Дорога становилась всё круче, телегу, полную цветных гранёных камней, подбрасывало на кочках, от ветра свистело, трещало в ушах. Нет, ещё громче было что-то вдали, сверху… Треск и визг стали нестерпимы. Я вскинул голову, на мгновение увидел приземистый серый домик с крыльями-лопастями и проснулся.

– Привет. Ты в курсе, что колок сегодня?

– А-а?

Для того, чтобы распознать в склонившемся лице Катино, понадобилось полминуты. Видение уплыло, оставив ощущение, что я недовидел чего-то важного, чего-то самого тайного и дорогого…

– Вставай!

– Раскомандовалась, – буркнул я, подтягивая одеяло к подбородку. – Уд-ди…

– Олег! – Катя дёрнула меня за плечо, стянуло одеяло. – Эконометрика! Если ты не придёшь на колок, тебе