История Смутного времени в России в начале XVII века - Дмитрий Бутурлин

Порыв был всеобщий и внезапный. Можно полагать, что действовало не столько усердие к мало уважаемому царю, сколько убеждение помещиков, что дело шло о собственном их существовании. Ополчение образовалось столь успешно, что уже двадцать первого мая Василий мог выступить в поле95. Москву он приказал брату своему князю Димитрию и другим двум боярам: князьям Одоевскому и Трубецкому. Всех прочих бояр, окольничих и дворян царь взял с собой. Из столицы войско направилось двумя путями. Боярин князь Андрей Васильевич Голицын с частью оного следовал к Кашире на соединение к идущему туда же из Рязани боярину князю Львову96. Сам царь с главными силами пошел к Серпухову, куда также имел повеление прибыть и князь Мстиславский из Боровска.

Едва царь выехал из Москвы, как получил утешительное донесение, что князь Хворостинин и бунтующие астраханцы, раскаявшись в своих злодеяниях, вошли в сношения с боярином Шереметевым и девятнадцатого мая снова покорились царю97. Василий спешил огласить сию радостную весть для ободрения собирающихся на Оке войск своих. Впрочем, покорность астраханцев была ненадежна: они не хотели впустить к себе Шереметева, который по-прежнему оставался на Бальчике. Таким образом, в городе не искоренилось своевольство, печальным следствием коего было скорое возобновление прежних смут.

Лжепетр, Шаховской и Болотников, сосредоточившие войска свои в Туле, выслали с общего совета к Серпухову, вероятно, для удержания переправы на Оке, князя Телятевского с тридцатью тысячами путивлян, ельчан и казаков донских, терских, волжских и яицких. Но Телятевский, известившийся в пути о прибытии царя в Серпухов, обратился на Каширу. Князья Голицын и Львов спешили донести о том царю, который послал к ним на подкрепление несколько сотен и вместе с тем предписал им идти на врагов98. Обе стороны сошлись на берегах Восми в семнадцати верстах от Каширы. Упорное сражение началось пятого июня с рассветом и продолжалось четыре часа с переменным счастьем. Сперва бунтовщики стали одолевать, но Голицын и Лыков, одушевляясь великодушным отчаянием, разъезжали по полкам своим и кричали отступающим: «Где суть нам бежати? Лучше нам здеся померети друг за друга единодушно всем!» Воины их устыдились дальнейшего отступления и отвечали: «Подобает вам начинати, а нам помирати!» Тогда бояре, призвав на помощь Бога, бросились в сечу; за ними устремилось все воинство. Мятежники дрогнули в свою очередь. Из них около тысячи семисот удалейших казаков перешли речку и засели в буераках, ограждаясь повозками своими. Прочие, побросав орудия, набаты, знамена и коней, бежали к Туле и были преследуемы на расстоянии сорока верст. Кроме убитых и рассеянных они потеряли пять тысяч пленных, и Телятевский воротился в Тулу с весьма немногими людьми. Оставшиеся в буераках казаки не хотели сдаваться и отстреливались из ружей еще два дня; наконец, когда у них не стало пороху, царские воины, спешившись, пошли на них. Рязанцы первые спустились в буераки под предводительством Федора Булгакова и Прокопа Ляпунова. Сопротивление казаков, лишенных способов к обороне и подавленных многолюдством нападающих, было почти ничтожно. Все они были вырезаны, за исключением семи человек, коим даровали жизнь по просьбе некоторых нижегородских и арзамасских помещиков, ими также спасенных от лютой смерти во время разбойничеств их на Волге с Лжепетром.

Василий, обрадованный столь знатной победой, далее не медлил действовать решительно. Сам оставаясь еще в Серпухове, он выслал за Оку трехполковое войско под главным начальством князя Скопина-Шуйского, который в сорока верстах от Тулы, соединяясь с каширским полком князей Голицына и Лыкова, продолжал следование свое к сему городу99. Неприятель, в намерении препятствовать обложению Тулы, расположил сильный отряд в полутора верстах от города на топкой речке Воронее, в крепком месте между болотом и лесом. Но отряд сей не мог остановить воинов Скопина, которые двенадцатого июня, несмотря на сильное сопротивление, переправились за Воронею и втоптали мятежников в Тулу. В запальчивости битвы человек десять из московского войска ворвались даже в самый город и там были убиты.

Царские воеводы остановились под Тулой в ожидании прибытия самого царя, который несколько дней спустя выступил из Серпухова с остальным войском и двадцать восьмого июня прибыл под Алексин. Город сей сдался на другой день, а тридцатого числа царь, прибыв под Тулу, приказал начать осаду100. Князь Андрей Голицын с каширским полком стал на Каширской дороге на Черленой горе, примыкая левым крылом своим к отряду князя Петра Араслановича Урусова, расположенному на речке Тулке и состоящему из чуваш, черемис и татар казанских, романовских и арзамасских; на левой стороне Упы находился стан главного войска; позади оного царь приказал разбить свои шатры в двух верстах от города101. Большая часть осадных орудий выставлена была за турами на Крапивенской дороге, но некоторые из них помещены были и со стороны Каширской дороги поблизости реки Упы.

Успехи, ознаменовавшие первые действия царских войск, имели влияние и на некоторые окрестные города102. Сапожок и Ряжск снова покорились царю. Кроме того, приехали к нему с повинной из Михайлова тамошние Лжепетра воеводы князь Федор Засекин и Лев Фустов с несколькими стрелецкими головами, да из Брянска окольничий князь Григорий Борисович Роща-Долгорукий и Елизарий Безобразов, и с ними многие дворяне и дети боярские Северской земли.

Василий, не находя возможным вместе с осадой Тулы предпринять таковую же и Калуги, упорствующей в мятеже, хотел, по крайней мере, отрезать сообщение калужан с бунтующим краем. В этом намерении он послал на левую сторону Оки два отряда под начальством князя Третьяка Сеитова и князя Василия Мосальского103. Сеитов успешно исполнил поручение свое и очистил от неприятеля города Лихвин, Белев и Болхов; Мосальский, со своей стороны, осадил Козельск.

Главное дело, осада Тулы, шло медленно, хотя число осаждающих простиралось до ста тысяч человек104. В городе находилось до двадцати тысяч отважных злодеев, коими предводительствовали Лжепетр, князь Шаховской, князь Телятевский, какой-то Кохановский и, что всего важнее, неустрашимый Болотников, готовившийся явить новые опыты уже им в Калуге оказанного удальства105. Ободряемые его примером мятежники делали ежедневно по три и по четыре вылазки, дрались отчаянно и всегда отбивали многократные приступы царских войск.

Однако же, несмотря на храбрость осажденных, Шаховской и Болотников предусматривали, что им не удержаться в Туле и что рано или поздно царь возьмет сей город, если не будет им сильной помощи извне. Но откуда можно было им ожидать сей помощи, как не от нового порыва северских людей, возбужденных явлением Димитрия, к коему слепая их приверженность все еще сохранялась? Самая бодрость защитников Тулы основывалась единственно на уверениях Шаховского о скором прибытии Димитрия. В сих обстоятельствах начальники мятежников поручили бывшему при них запорожскому атаману Ивану Заруцкому ехать в Польшу для точного разведания, будет или нет Молчанов в Россию? Но Заруцкий доехал до Стародуба и не только далее не продолжал своего пути, но даже и не писал в Тулу. Не имея от него никакого известия, Шаховской послал еще в Польшу казака, который, достигнув до своего назначения, уведомил друзей воеводы Сандомирского, что если они не поторопятся выслать в Россию какого-нибудь Димитрия, то Шуйский неминуемо восторжествует, а с тем вместе исчезнет для Марины и ее отца всякая возможность к возвращению утраченного ими величия. Мнишковы приверженцы усердно принялись за дело.

До тех пор поляки оставались в бездействии не потому, чтобы угасло в сердцах их желание мстить России за убиение в Москве соотечественников, но единственно по причине внутренних раздоров, терзавших собственное их отечество. Жебржидовский и Радзивилл снова возбудили против короля рокош сильнее прежнего и даже объявили престол польский праздным. Обе стороны выступили в поле в июне месяце. В решительной битве под Гусовым король остался победителем, и рокошане рассеялись. Хотя Жебржидовский, нашедший убежище в крепости Замостье, еще не покорялся королю, но должно было ожидать, что и он не замедлит прекратить бесполезное сопротивление. С окончанием междоусобия многие из молодежи польской оставались в праздности. Друзья Мнишека рассудили, что нетрудно будет склонить их на помощь всякому, кто согласится принять на себя имя Лжедимитрия. Но не столь легко было вскорости найти человека, способного к роли самозванца. Пример Молчанова в особенности показывает, что отважность должна была составлять первое достоинство избираемого лица. В сем убеждении один из сподвижников Отрепьева, поляк Меховецкий, не гоняясь за вероподобием, решился назвать Димитрием подговоренного им юношу, который хотя чертами лица отнюдь не походил на Отрепьева, но не менее его оказывался дерзновенным и предприимчивым. Сей новый обманщик, по имени Иван, был родом из России, но жительство имел в белорусском городе Соколе и занимал место учителя при детях одного священника106. Он знал хорошо по-русски и по-польски, твердо помнил круг церковный и даже разумел по-еврейски. Впрочем, кроме неустрашимости в боях и стойкости в исполнении принятых предначертаний, он отличался только гнуснейшими пороками, был груб в обхождении, свиреп и корыстолюбив и предавался постыднейшему распутству107. Меховецкий передал ему все подробности о похождениях Отрепьева и, таким образом настроив его по возможности, отправил в Стародуб, а сам между тем занялся на границе набором войска из вольнонаемной шляхты и разной сволочи108.