Вторжение - Флетчер Нибел

— И наконец, я обращаюсь ко всем чёрным с призывом не обращать внимания на предупреждение Президента держаться подальше от этих владений, о которых тут идёт речь. Вместо этого я призываю вас ехать, лететь, идти или ползти к этим роскошным поместьям белых — и как можно скорее. Я призываю вас собираться у изгородей и барьеров, чтобы вы сплотились в живую стену чёрной плоти. И наёмникам белых, будь то солдаты, государственные служащие или полисмены, придётся прокладывать путь сквозь крепостные валы, которые чёрные люди воздвигнут вокруг этих шести владений. Не берите с собой оружия. Я повторяю — пусть при вас не будет ни огнестрельного оружия, ни ножей, ни вообще никакого. Но спешите к этим домам и покажите белым людям, как велика и неодолима стена чёрного сопротивления.

— Братья и сёстры, идите на баррикады, и пусть ваши души поют!

Тим, Скотт и Лиз, как заворожённые, смотрели на поднявшуюся из-за стола Джинни Джонс. Выпрямившись, она вытянула перед собой сжатые в кулаки кисти рук и, покачиваясь на месте, низким завораживающим голосом завела одну из своих самых знаменитых песен: «Чёрное — это душа, а душа — это любовь».

Под взглядом камеры она исполнила одну строфу и рефрен к ней, в котором звучали гордость и сострадание и с вызовом закончила исполнение на высокой ноте.

Едва только она замолчала, экран на мгновение погас, и на кухне Фейрхилла воцарилась тишина. Даже Скотт не позволил себе нарушить молчание.

На экране снова появился диктор. Президент Рэндалл, сообщил он, скажет несколько заключительных слов. Камера вернулась в Белый Дом.

— Друзья мои, — сказал Президент, — я должен добавить ещё несколько слов. Во-первых, я не нарушал слово, данное негритянским лидерам, в чём меня обвинила мисс Джонс. Это верно, что в среде Ч. Ф. действовал федеральный агент. В данный момент я могу сказать лишь, что данная ситуация явилась результатом недоразумения, а не сознательных действий с моей стороны. Своё слово я не нарушал. Во-вторых, я не знал истории этих владений, о которой с таким жаром поведала мисс Джонс. Как и никто из моих советников, с которыми я консультировался по этому поводу. Знай я все эти обстоятельства, я бы не умолчал о них. Но я не знал.

— В нашей стране есть ещё много несправедливостей, которые нуждаются в устранении, но ни от одного из них не удастся избавиться путём массовой конфронтации белых и чёрных на тех пустынных дорогах, что ведут к тем шести домам, о которых идёт речь. И хотя я понимаю причины возбуждения, владевшего мисс Джонс, я со всей откровенностью должен предупредить вас, что её предложение может привести к вспышкам необоснованного насилия.

— Таким образом, я прошу всех чёрных граждан страны отвергнуть призыв мисс Джонс направляться к захваченным владениям. С той же самой просьбой я обращаюсь и к белым гражданам. Пожалуйста, держитесь в стороне и позвольте властям справиться с ситуацией. Если мы сегодня будем действовать мудро, спокойно и благоразумно, нет никаких оснований предполагать, что эта история не разрешится мирным образом и за короткое время. Сегодня утром я говорил с вами совершенно откровенно, сообщив всю имеющуюся у меня информацию. И я верю, что вы ответите спокойствием, сдержанностью и здравым смыслом. Благодарю вас.

Облик президента исчез с экрана, и камера переключилась на нью-йоркского диктора, чей скорбный облик как бы говорил о чрезмерности человеческого безрассудства. Как только он собрался произнести первые слова, откуда-то со стороны в кадр ворвался коренастый чёрный человек и схватил со стола микрофон.

— Вот чего вы не знаете, — выпалил он, — что тут в студии некий агент ФБР пытался помешать выступлению мисс Джонс. Он был готов применить силу, если бы кое-кто из нас не остановил его, дав мисс Джонс возможность предстать перед камерой. Вот она, так называемая белая справедливость. Белый президент может говорить, а чёрная женщина не может воспользоваться своим правом разоблачить ложь в словах Президента.

Он грохнул микрофоном об стол и исчез так же неожиданно, как и появился.

Ошеломлённый диктор выдавил кривую улыбку, пододвигая к себе микрофон.

— Ну что ж, — с трудом обретая спокойствие, произнёс он, — теперь-то вы уж ТОЧНО знаете мнение обоих сторон. Человек, которого вы только что услышали — помощник выпускающего в отделе информации. Боюсь, что он неправильно оценил моё отношение к этим новостям, потому что я собирался поведать вам ряд дополнительных сведений относительно этого… э-э-э… этой истории с агентом ФБР.

Вы только что видели, как Президенту Рэндаллу протянули записку, которую он не успел прочесть. По сообщению нашего корреспондента из Белого Дома, она поступила от мистера Джесси Педерсена, и информировала Президента, что мисс Вирджиния Джонс сама является тайным членом «Чёрных Двадцать Первого Февраля». Итак… ах, да. — Диктор глянул на лежащие перед ним записи. — Далее нам стало известно, что после выступления на ТВ Президент Рэндалл провёл совещание с министром транспорта мистером Гарольдом Осборном, одним из двух чернокожих в кабинете Рэндалла. Вместе с другими советниками Президента мистер Осборн был в студии во время передачи. Наш корреспондент из Белого Дома сообщает, что именно министр порекомендовал трёх остальных участников передачи. Мы предполагаем, что в ходе разговора Президента с мистером Осборном был затронут и вопрос о принадлежности мисс Джонс к Ч. Ф., но не уверены в этом. В соответствии с призывом Президента Рэнделла, мы воздержимся от дальнейших рассуждений на эту тему, пока не выясним факты — если сможем. А тем временем оставайтесь с нами. По мере развития событий мы будем рассказывать, как развивается кризисная ситуация с захватом домов.

Студию сменила реклама пива, и теперь на экране симпатичный белый бармен наливал бокал пенящейся жидкости чёрному клиенту. Тот, облокотившись на стойку, стал рассказывать бармену домашние новости.

— Ещё один вонючий белый ниггер, — сказал от дверей Чили Амброс.

Трое Кроуфордов повернулись к нему. Встав, Амброс отшвырнул стул. Рядом с ним, не выпуская из рук оружия, стоял Харви Марш. Не обращая внимания на Кроуфордов, Амброс обратился к нему.

— Ясно, — сказал он. — Давай-ка мы с тобой начнём подтаскивать мебель к дверям и окнам. Прыгуны начнут валиться на эту горку, но, мать их, за каждого из нас мы прикончим десять из них… Харви, мы будем драться.

Замявшись, Харви с растерянным выражением лица уставился на нового начальника.

Лиз встала, держа руку на плече Скотта.

— Где Холли? — спросила она.

— Это моё дело, — ответил Амброс.

— Если вы хоть пальцем коснётесь моего ребёнка, — медленно произнесла Лиз, — я голыми руками прикончу вас!

Амброс бросил на неё беглый взгляд.

— Женщина, — с тем же напором, что и Лиз, ответил он ей, — держись от меня не ближе, чем в пяти футах, а то ты станешь трупом… Идём, Харви.

И двое налётчиков покинули кухню.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Майор оторвал лист бумаги, выползающий из стрекочущего телепринтера, пересёк помещение, залитое ярким светом и протянул сообщение генералу Хильдебранду.

— Последний рейс на подходе к полосе в Макгуир, — сказал Хильдебранд. Дикция у него была столь же чёткой и безукоризненной, как подогнанный по фигуре мундир. — Через несколько минут мы можем стянуть кольцо.

Он протянул бумагу Президенту Рэндаллу. Три «Стар-лифтера С-141» и два гигантских грузовых самолёта «Гэлакси», на борту которых было полторы тысячи парашютистов 82‑й воздушно-десантной дивизии, вылетев из Северной Каролины, были готовы приземлиться на военно-воздушной базе Макгуир в Нью-Джерси.

— Переброска закончена, — с облегчением сказал генерал. Заминка с последними шестью рейсами беспокоила его. Он не привык, чтобы гражданские лица были свидетелями накладок в военной машине, хотя его верховным главнокомандующим был штатский.

В этой обшитой панелями комнате с нависающим ложным потолком царило напряжение, смешанное с утомлением. Призывный звон заставил Джоя Ворхи заторопиться к другому телепринтеру, ряд которых стрекотал вдоль стен, как рассерженные домохозяйки.

— Могло быть и хуже, — бросил он из-за плеча. — Индекс Доу-Джонса снизился на тридцать пунктов. К закрытию биржи стоимость акций в целом упала на доллар и 37 центов.

В конце длинного стола стояло несколько телефонов, и когда пронзительно зазвонил один из них, на его панели вспыхнул красный огонёк. Ворхи подошёл к нему и поднял трубку. Слушая, он поглаживал объёмистый живот.

— Да… о’кей… хорошо.

Ворхи повернулся к Рэндаллу.

— Эд Ли говорит, что на рынке паникой не пахнет — пока. — Складки двойного подбородка лежали на отложном воротнике рубашки. — Сильнее всего ситуация сказалась на акциях автомобильной промышленности. К закрытию биржи у «Эмпайр» они понизились на 4,8.