Улыбка пересмешника - Елена Михалкова

В холле вязала консьержка, и запыхавшийся Прохоров замедлил шаг, чтобы не вызывать подозрений. Он устремился к наружной двери, как вдруг увидел в окно стоявшую снаружи Викторию. В тот самый момент, когда Данила затормозил, едва не упав на ступеньках, женщина, тряхнув головой, спустилась вниз с крыльца и медленно пошла вдоль дома, не обращая внимания на прохожих, оборачивавшихся на нее.

Дальше Прохоров не колебался. Подчиняясь внутреннему голосу, требовавшему контролировать человека, от которого, как он считал, зависит его дальнейшая судьба, Данила выскочил на улицу и пошел за ней следом, держась на приличном расстоянии и постоянно оглядываясь в опасении увидеть за своей спиной широкоплечего Сергея или его худого и опасного, как кобра, напарника. Но страх его был напрасен: за ним никто не шел, и мало-помалу Прохоров успокоился. Ему требовалось время, чтобы принять какое-то решение, и потому он продолжал идти за женщиной в измятом сером платье и порванных чулках.

Глава 11

Когда Кирилл Кручинин вышел из здания во двор, он зажмурился и неприятно поразился тому, насколько глаза отвыкли от яркого света за короткое время. Американские клены подметали двор пыльными ветвями, и он сорвал один лист, растер в пальцах и понюхал.

— Ты, Кирилл Андреевич, прямо как после долгой отсидки, — раздался сзади бодрый голос. — Лето еще на дворе, лето, не сомневайся.

Обернувшись, Кручинин увидел чернявого Давида, спешившего к нему с распростертыми объятиями, и пошел ему навстречу. За несколько шагов до помощника Кирилл сделал легкое движение, едва заметное, которое было затруднительно трактовать однозначно — что-то вроде подергивания плечами, — но Давид отчетливо осознал, что с объятиями торопиться не стоит, и опустил руки. К шефу он подошел, полностью перестроившись, и крепко пожал ему ладонь.

— Здорово, Кирилл Андреевич! Как ты?

— В норме. Пошли.

Пока они шли к машине, Кручинин то и дело проводил рукой по подбородку. За последние дни у него отросла щетина, и ему хотелось первым делом принять ванну и побриться, но он видел по лицу Давида, что у того есть новости. И подозревал, что они не доставят ему радости, а значит, их нужно услышать как можно скорее.

— Поехали, Сань, — сказал Давид, и шофер тронулся с места. — Ну что, давай сначала тебя домой забросим?

Он не собирался выражать сочувствие шефу, потому что понимал: сейчас это может лишь вывести Кручинина из себя. Вид у Кирилла Андреевича, подумал исполнительный директор, жутковатый: глаза красные, запавшие, в прожилках, черная щетина расползлась по щекам и подбородку, а лицо осунулось так, словно он не несколько дней провел в камере, а пару месяцев. Труднее всего оказалось выдерживать его взгляд — тяжелый, давящий взгляд волка, выбравшегося из капкана и бегущего по следу охотника вместо того, чтобы спрятаться в укрытии.

— Ты погоди домой, — приказал Кручинин. — Сначала говори, что случилось.

— В каком смысле?

— В прямом. Давай, не крути. Что у нас еще?

Давид покосился на шефа, поразившись его проницательности, и, вздохнув, начал рассказывать. Кирилл мрачнел с каждым его словом, похрустывал пальцами, и Давиду стоило больших трудов не дергаться при каждом щелчке, противном, словно давили таракана.

Новости были краткими: банк, в котором Кручинин взял приличную сумму под модернизацию производства, в одностороннем порядке повысил процентную ставку по кредиту.

— Кризис, что ты хочешь, — убитым голосом говорил Давид. — И ни к чему не придерешься!

Оборудование для цехов уже было закуплено у Виктории Венесборг, а возвращать кредит фирме Кручинина было нечем — все деньги он вложил в производство.

— В первый цех вчера приезжали, забрали машины…

— Как?! — не поверил Кирилл. — Да они что, сдурели?! Ты куда смотрел?!

— А я что сделаю?! Не подкопаешься!

— Черт, да невозможно за три дня такое провернуть!

— Ну, как видишь, возможно…

Интонация Давида заставила Кручинина пристально взглянуть на него.

— Что еще? Давай, выкладывай.

— Кирилл Андреевич, ты же понимаешь — бабла на возврат кредита нет… И они это тоже понимают…

— Не тяни кота за яйца.

— Ты же знаешь, сколько мы должны…

— Короче, Склифосовский!

— Они попытаются изъять часть имущества в счет погашения кредита.

Кручинин откинулся на спинку кресла, осмысливая сказанное.

— Что, цеха???

Давид молча кивнул. Кирилл грязно выругался сквозь зубы.

— Слушай, что происходит, а?! Как это можно проделать за такой короткий срок?! И потом, они же себе не враги! Пока суд идет, я успею…

Он замолчал, осененный новой мыслью, и подозрительно взглянул на исполнительного директора.

— Подожди-ка… Давид, это что — нас, типа, на абордаж берут? Перекупают?

Его помощник издал невнятный звук, который можно было трактовать и как согласие, и как отрицание. Но самое главное Кручинин услышал — Давид был ничуть не удивлен его предположением.

Кирилл втянул воздух сквозь сжатые зубы, как человек, откусивший слишком горячий кусок мяса.

— Предположения будут? Ну?!

Его «ну» прозвучало так угрожающе, что Давид сдался.

— Баравичов, — выдавил он. — Поговаривают, что руководство «Альфы» сдало нас ему с потрохами.

— Похоже на то… — отозвался Кирилл, барабаня пальцами по колену. — Похоже на то…

Он погрузился в глубокое раздумье, и Давид, искоса взглянув на шефа, почел за лучшее его не трогать. Неприятности, которые поначалу валились на них снежными шапками, а затем накатили снежным комом, теперь превратились в лавину, грозившую похоронить под собой и его, и Кручинина, и весь их «Мясновских». Вновь отметив про себя, как сильно изменился Кирилл всего за несколько дней, Давид цинично подумал, что он-то из-под этой лавины выберется, а вот шеф — вряд ли. У него было предчувствие, что Кручинину схватка с конкурентами дастся слишком дорогой ценой.

— Денег никто не дает, вот что… — скривившись, сказал он. — Не было бы долбаного кризиса, перекредитовались бы и заткнули дыру. Я сунулся везде, где мог, — повсюду отказ.

В памяти Кирилла всплыл стеклянный купол, и, вспомнив разговор, он почувствовал внезапное облегчение — все оказалось не так плохо, как могло быть.

— Деньги будут, — бросил он.

— Откуда?!

— Сказал, будут, значит, будут. А эти суки вместе с Баравичовым подавятся нашими цехами. Фабрика им не нужна, нет?

Давид придерживался мнения, что и фабрика нужна тоже, но предпочел оставить его при себе. Его очень интересовало, где шеф собирается найти средства на погашение кредита, но он видел, что обсуждать эту тему с ним не будут.

— Это все она… — подал голос Кручинин, и Давид не сразу понял, разговаривает ли он с ним или сам с собою. Подождав, он осторожно уточнил, кого имеет в виду Кирилл Андреевич.

— Вику, Вику… Ее рук дело. Так взяться за нас могла только она. Баравичов у нее — пешка. Пляшет под ее дудку, вот и все.

Наблюдательный Давид, давно сделавший свои выводы об отношениях Виктории Венесборг и своего босса, аккуратно спросил:

— А уговорить ее не получится, а, Кирилл Андреевич? Может, перемирие заключить? Сожрут они нас, как пить дать.

Кручинин молчал, но скулы его наливались кровью, и его помощник пожалел о своем вопросе. Он ждал, что шеф взорвется, но Кирилл, к его удивлению, не возразил ни слова.

— Добьется своего, — пробормотал он. — Вика-Викуша, что ж ты творишь, стерва?

Кручинин уперся затылком в подголовник и прикрыл глаза. Ровный шум мотора усыпляюще действовал на него, и он отключился от происходящего, забыв и об исполнительном директоре, с тревогой ожидавшем его ответа, и о шофере.

Сознание его раздвоилось. Остатки здравого смысла подсказывали заключить перемирие с Викой, хотя бы попытаться, но зверь, сидевший внутри, только свирепо оскаливался: он знал, что никаким перемирием не утолить ту жажду крови, что разрасталась в нем. Ее можно было утолить, лишь расправившись с человеком, осмелившимся бросить ему вызов и проколоть его шкуру до крови в нескольких местах. Оскалившийся зверь никому не прощал нанесенных ему ран.

«Перемирие… Ха-ха! Выманить ее, усыпить бдительность — и наброситься. Она не будет ждать… она поверит… Нет? Значит, нужно сделать так, чтобы поверила. Убедительность, мягкость… Может, добавить немного испуга…»

Ему представился снег, падающий на Вику, и с неожиданной четкостью, преподнесенной проснувшимся воображением, Кирилл увидел себя разделившимся на мириады снежинок, в каждой из которых торчала крошечная, незаметная глазу ледяная игла. Он мягко обрушился на Вику сверху, притворился теплым одеялом, укутывал ее плечи, и видел, как она смеется, ловя на ладонь снежинки. Затаившись, он наблюдал, как она макает варежку в снег, а затем машет ею, стряхивая снежную пыльцу. Он позволил себе казаться таким безобидным, каким только может быть снег в двух шагах от дома, где горит желтым светом окно и поднимается пар над стаканом с горячим чаем. Он усыпил ее, закрутился у нее перед глазами сверкающим калейдоскопом, ошеломил стрельчатой красотой снежинок, и когда она замерла, принялся обволакивать ее, погружая в снег, будто в теплую воду, убаюкивая, покачивая, не переставая засыпать снежинками.